— И кем же я была? — Его слова больно ранили меня, и мне очень не хотелось с ним соглашаться. Но... чувство доверия, возникшее к нему однажды, продолжало утверждать, что все, что он произнес, должно быть мною услышано.
— Красивой барышней, которую окружили любовью, которую научили побеждать, внушили, что эта жизнь принадлежит ей. А если вдруг случалось, что это было не так, были те, кто мог немедленно восстановить справедливость и поднести победу к твоим ногам.
— И чем это плохо?
И мы стоим, замерев, напротив друг друга, и теперь мне хорошо заметно, как двойственно улыбаются его губы. И под одной из этих улыбок — чуть удлиненные клыки.
— Ничем. Но если ты хочешь быть рядом с Закиралем, то этого очень мало. Ему нужна не только твоя любовь, для него важно не только то, что ты сделала свой выбор, хотя и кажется, что ему пока этого достаточно. К сожалению, он встретил тебя до того, как сам сделал свой сознательный выбор и до конца понял, к чему это может его привести. И все, что произошло на базе, только подводит его к грани, за которой он должен принять свое единственное решение. Но если ты сейчас не примешь себя и не осознаешь, кто ты и зачем тебе дано то, чем ты владеешь, его выбор будет тяжелым и жестоким и приведет его к потере себя.
— Откуда тебе это известно?
И в его улыбке проявляется грусть.
— Я это уже видел.
— И что я должна сделать? — Я слегка хмурюсь, видя, как он делает шаг назад, вновь возвращаясь в стойку.
-Понять, кто ты, и принять себя. — И лезвия его кинжалов сумрачно светятся, взлетая вверх.
Хорошая задачка: всего-то и остается — понять. Вот только... не перебор ли для одного дня.
— Разберемся. — И не знаю, по какому наитию, но я меняю клинки и вижу, как в его взгляде мелькает удовлетворение. — Продолжим.
То, что происходит дальше, крайне трудно поддается описанию. Потому что атака следует за атакой в таком темпе, что через какое-то время я вдруг понимаю, что если не произойдет чуда, то мое сердце остановится, не в силах выдержать такого ритма и мне остается лишь уповать на пресловутое второе дыхание и собственное самолюбие, которое не допустит моей безвременной кончины от обиды за то, что я проиграла. И ни одну из них он не заканчивает. Словно ищет слабое место в моей защите, а когда находит, просто указывает мне на нее, снова и снова убеждая меня в том, что рядом с ним я — щенок, по сравнению с обученным псом.
Но с каждым новым разом, когда его кинжал касается моей кожи, а глаза оказываются настолько близко ко мне, что создается ощущение, что еще мгновение и я смогу понять каждую мысль, мелькающую в их глубине, я все больше начинаю осознавать, что в том, что он делает, есть смысл. Пусть все еще для меня непонятный, но уже находящийся на краю моего сознания. Словно не ярость, которую я с трудом удерживаю, чтобы не пустить в свое сердце, пробуждает он во мне, а пытается показать, что все мои навыки бесполезны в бою с ним. Заставляет принять мысль о том, что если я не выйду за рамки себя самой, именно его удар будет последним. И когда я уже почти готова ему поверить, его губы, которые неожиданно оказываются очень близко от меня, шепчут тихо, очень тихо, но так, что у меня не возникает ни малейшего сомнения, что он сделает то, о чем говорит:
— У тебя есть только одна возможность уйти отсюда живой — победить меня. И следующий мой удар будет смертельным.
И вновь шаг назад. И глаза в глаза. И странное чувство, словно все это происходит не со мной.
— Чего ты хочешь?
— Чтобы ты поняла, чего хочешь ты.
Я успеваю на выдохе скользнуть от струи воздуха, и лезвие пролетает мимо, но уже рядом — второе. И не взглядом, не ощущением, чем-то иным обдает меня, и я всего лишь слегка покачнувшись, пропускаю и его. Но даже мгновения, чтобы познать радость от этого, у меня нет, потому что он успевает атаковать со всех сторон одновременно и все, что я знаю — каждый из этих бросков может оказаться для меня последним. И у меня нет даже отблеска надежды на то, что он не сдержит своего обещания. Хотя есть уверенность — он этого не сделает. Но сила его слов такова, что я не вижу в этом противоречия, словно осознавая, что и то и другое настолько несовместимо друг с другом, что могут существовать одновременно.
— Прими себя, как ты приняла его. Отпусти все, что ты знаешь о себе, и узнай себя другую. — И его взгляд скользит с меня на лезвия клинков, словно пытаясь подсказать.
Что ж... И я вспоминаю то ощущение единства, что испытала, впервые осознав скрытое в этих клинках, и то шальное чувство, когда за моей спиной выросли крылья силы. И позволяю кинжалам, нет, не взять надо мной верх, но стать моим продолжением, частью меня, которая сейчас лучше знает, что делать. И сердце, на миг остановившись, начинает гулко и четко отбивать ритм, в котором время спрессовано, а движение тела значительно опережает мысль. И это похоже на танец, в котором есть лишь двое: я и он.
— Ты этого хотел?!
Это — не мощь. Это я — растворенная в этом мире. Это ощущение хоть и коротко, но настолько восхитительно, что когда оно гаснет, став частью меня, я, как мне кажется, начинаю понимать не столько, кем являюсь, сколько — чем все, что меня окружает, становится для меня.
И когда оно уходит, уже лезвия моих кинжалов прижаты к его коже.
— Кто ты? — Я вижу краем глаза, как Тамирас и Алраэль делают шаг в мою сторону, похоже, желая поздравить с так нелегко доставшейся победой и, качнув головой, кричу в их сторону: — Нет.
— Я твой друг. Для всего остального еще не пришло время.
— Ты говоришь загадками, но я буду терпеливой и дождусь того мгновения, когда ты сочтешь нужным ответить на мой вопрос. Тогда скажи, кто я?
— А вот на это тебе должна была бы ответить твоя мать. Хотя, ты уже достаточно поняла, чтобы не устроить истерику, произнеся это слово.
— Я даймон?
— Даймон. А еще человек. И демон. И дракон. И кровь каждой расы, как и их магия, теперь, когда ты приняла Хаос, сольются в тебе воедино.
— Надеюсь, как-нибудь в порыве гнева я не обзаведусь хвостом, как мой братец?
— А кто тебя знает? Хвостом или крыльями. Чего только не сотворят твои способности, когда ты научишься ими управлять.
И я, неожиданно хихикаю, представив себе картинку весьма фривольного содержания, в которой я, в самый ответственный момент обзавожусь теми самыми дополнительными частями тела, которые могут довести до непредсказуемых последствий даже столь сильных духом мужчин, каким я воспринимаю Закираля.
Но Карим, словно подглядев вставшее перед глазами видение, обдавшее меня жаркой волной, старательно пряча от меня глаза и сдерживая улыбку, пытаясь казаться отстраненным, тихо замечает:
— Красивая парочка получается.
И я вынуждена кивнуть головой, едва не задыхаясь от смеха. Потому что если наша с ним связь разбудит драконью кровь, что прячется в его жилах, наши будущие ночи будут еще более экзотичнымм.
Во дворце Повелителя
— Как она? — Ролан влетел в мои покои, даже не затруднив себя тем, чтобы постучаться, спустя всего минуту после того, как я в них вошел.
Впрочем, меня это нисколько не удивляло. И он и Радмир приняли сестру так, как я даже не мог ожидать: однажды и навсегда. Любя беззаветно, но ни разу не дав ослепить себя этой любовью, каждое мгновение осознавая, насколько опасен этот мир для той крошки, какой она была и для той красавицы, которой стала и, понимая, что не всегда они смогут быть рядом, чтобы ее защитить. И доверяя ей, веря в ее силу, в ее способности себя защитить, не переставали беспокоиться за нее..
— Она?.. Держится. Как, впрочем, и он.
И на его лице явно становится заметно облегчение, которое тут же, как только он поднимает на меня взгляд, сменяется очередным вопросом.
— Тогда что тебя гнетет?
Он взглядом просит разрешения присесть, намекая на то, что не прочь поговорить. И я, продолжая думать обо всем сразу, киваю — разговоры со старшим всегда помогали мне упорядочить те мысли, что роились в моей голове.
— Ты помнишь, как Рае появилась во дворце?
Даже если он удивился этому вопросу — вида не подал. Лишь улыбнулся, самыми уголками плотно сжатых губ.
— Еще бы не помнить. Мы с братом тогда взяли на вооружение твой способ знакомиться с необычными барышнями. Это же надо было додуматься, Повелителю демонов, натянуть личину телохранителя и пойти мотаться по трактирам, где эта гильдия развлекалась.
— Да... — Воспоминания взбудоражили кровь сильнее, чем гномий самогон. — Я столкнулся с ней не помню уже в каком по счету баре, и сразу заметил ее необычайную красоту, волнующие движения, стремительный взгляд и манящие губы.
— В таких словах ты этого еще не рассказывал... — Он удивленно приподнимает бровь и не сводит с меня глаз, в черноте которых мягкая теплота.
Их первая встреча произвела на Ролана такое впечатление, что он долго допытывался у Рае, нет ли у нее такой же сестры. Впрочем, в тот момент мне было не до шуток: принц, случайно оказавшийся в подземельях именно тогда, когда мы вышли из перехода, прошелся по ней таким взглядом, что она немедленно обнажила меч и заявила мне, что столь невоспитанных сосунков стоит учить сразу, не дожидаясь, пока они сами осознают, насколько были неправы. И на мою попытку их утихомирить, добавила, что мне надо было раньше думать, кого я приглашаю в свой дворец, и уж если я совершил такую глупость и привел ее сюда, она не позволит всяким шатающимся здесь демонам, сравнивать ее с барышнями довольно свободного поведения. Правда, все эти замечания звучали в такой интерпретации, что даже мои стражники покраснели.
— Старею, наверное. — И мы дружно хихикнули на эту, уже неоднократно вызывавшую у нас смех шутку. Особенно, возвращаясь утром из гарема и оглашая количество дам, которые грели в эту ночь нашу постель.
— Но как тебе в голову пришло заключить с ней пари?
Все, что я мог — лишь усмехнуться на этот риторический вопрос. А вот так и пришло...
— Я сидел в углу и смотрел, как она общается с другими мужчинами. И видел лишь одно: несмотря на ее внешность, несмотря на то, что она женщина, они принимали ее как равную. Впрочем, и она смотрела на них лишь как на своих друзей и соратников. Ну а те, кто пытался к ней подкатить, довольно быстро вылетали за дверь, под дружные крики и веселое улюлюканье. Признаться, мне не хотелось повторить этот путь, а иного не предвиделось лишь в одном случае — если я скину личину. Так что пришлось импровизировать.
А перед глазами... Расцвеченный колеблющимся светом факелов трактир. Деревянные, чисто выскобленные столы, лавки с той и другой стороны и лишь кое-где тяжелые табуреты. Густой воздух, пропитанный запахом закопченного мяса, специй, самогона, табака, пота. И лица... Испитые и осунувшиеся, с впалыми щеками, заросшими щетиной, с гнилыми зубами, виднеющимися в оскалах пьяных улыбок. И около дюжины иных лиц... принадлежащих молодым и сильным, с быстрыми пронзительными взглядами, которыми они окидывали все вокруг, словно выискивая несуществующую опасность, со спокойствием, которое неожиданно взрывалось чистым и искренним смехом. И она... когда неожиданно обернулась ко мне, заставив застыть и забыть — кто я и в поисках чего пришел сюда.
Но этот миг растаял в неожиданно вспыхнувшем споре, и она отвернулась к тем, с кем пришла сюда в этот поздний вечер, скорее всего, даже не заметив, как в мое сердце вонзился кинжал, что висел на ее перевязи.
— Отец, расскажи. — Я поднимаю глаза на сына и встречаюсь с ним взглядом. В котором искреннее ожидание.
— Ты же уже это слышал. — Я приподнимаю бровь, словно намекая на то, что такие разговоры не для взрослых мужчин.
Правда, он довольно быстро парирует, вызывая у меня ответную улыбку.
— Наверное, старею. Становлюсь сентиментальным.
— Вот поправишь с мое... Хорошо. — И выждав короткое мгновение, словно возвращаясь в то время, продолжаю: — Я со своего места из угла сумел рассмотреть, что ни у кого из той компании не было значка элиты, украшающего мой воротник. И решил этим воспользоваться. Когда один из местных гоблинов, допившийся до того, что уже не отличал аппетитную попку пробегавшей мимо разносчицы от упругих ягодиц наемницы, вздумал погреть о них свои украшенные въевшейся грязью руки, я отправил его через весь зал до того, как это успела сделать она сама или кто-то из ее друзей. Естественно, сбросив перед этим плащ, скрывающий мою одежду. А дальше сработал мой план: тот мужик был не один, а с компанией таких же мало напоминающих людей существ. Так что потасовка вышла знатная и, как я и рассчитывал, несколько приемов, которые я применил, были не известны ни ей ни ее спутникам. И после того, как мы уже вместе и весьма весело отпраздновали нашу общую победу, меня попросили их показать, чем мы до утра и развлекались. А когда расходились, договорились встретиться тут же вечером.
— И сколько дней ты их приручал к себе?
Надо сказать, что так подробно эту историю я рассказывал Ролану впервые, несмотря на то, что как-то, во время очередной попытки сыновей вытащить меня из объятий мрачного состояния после побега Рае, в пьяном угаре я что-то такое пытался воспроизвести. Но, то ли рассказчик из меня в тот момент был не самый удачный, то ли и они сами находились в том виде, когда даже своя речь воспринимается с трудом, но подробности тех событий братьям не известны.
— Больше недели. К тому времени я уже знал, что она не просто телохранитель, но еще и маг. Причем, первого уровня. Да и способности целителя в ней довольно хорошо ощущались. А еще я понял, что если в самое ближайшее время не добьюсь своего, вынужден буду просто ее выкрасть. Правда, мне этого не очень хотелось — брать силой женщину можно лишь тогда, когда уже утром не будешь помнить даже того, как ее звали. А Рае нужна была мне отнюдь не на одну ночь. В тот день, когда все это случилось, я едва держал себя в руках — желание коснуться ее губ накрывало разум огненной волной. Не знаю, как так случилось, но после очередной ее реплики, я довольно резко заметил, что главное предназначение женщины, а особенной красивой женщины — согревать постель мужчины, который смог бы по достоинству оценить не только тело, но ту стратегию, которую она изберет, чтобы доставить удовольствие своему мужчине.
Он все-таки не сдержался... Звонкий, гулкий смех разнесся по моей гостиной. Хотя... Если представить, как я произношу все это Рае... Но ведь подействовало.
— Не думаю, что такое предложение ей понравилось?
— Она ответила на него спокойнее, чем я ожидал. И сказала, что за такие речи мне стоит надрать задницу.
— И ты согласился? — И зачем он задает эти вопросы?
— Не сразу. Посетовал на то, что я боюсь поранить ее красивое тело, что ее разозлило настолько, что она сама предложила мне пари: если выигрываю я — она меня поцелует. Если она... Мне были обещаны незабываемые впечатления, но совсем не те, которых жаждал я. И я согласился, предложив это пари усложнить: три боя. Первые два на ее условиях. А победитель третьего получает право распоряжаться жизнью другого целый год. И не давая ей опомниться от такой наглости, согласился на то, что она может использовать магию.
