"Демон Шерен", — прочитал Рэми аккуратно выведенную рукой переписчика надпись наверху страницы.
"Шерен — один из низших демонов-искусителей. Когда-то на Белых землях он обладал многочисленными почитателей и давал своим жрецам практически неограниченную власть, взамен требуя сложных и долгих человеческих жертвоприношений.
Никто и никогда не видел, как осуществлялись убийства во имя демона. Видели только тела, — иссохшие, как мумии, они имели на всем теле неглубокие, с ноготь, воронки, как после ожога."
Рэми вздрогнул. Вновь вспомнил найденную женщину в лесу, вспомнил ее золотистые волосы, что скрывали почти неузнаваемое лицо... вспомнил и воронки на плечах. Одна из многих жертв у границы...
Были ли у других подобные знаки? Рэми не знал, но слышал, что дозорные никому не показывали тел. Отдавали их жрецам смерти, а те облачали тела в саваны, под страхом смерти не позволяя на них взглянуть даже самым близким. А позднее сжигали на главной деревенской площади.
"Культ Шерена сильно разросся во времена правления отца нашего благословенного Деммида. Демон ощутил сладость власти, и жрецы его ворвались во дворец, нарушая святость церемонии единения Белых земель. Тогда в наиболее страшной за историю трех стран резне погибли представители царственных семей Лирии, Кассии и Виссавии."
Рэми вспомнил даже кто. Вспомнил, как с ужасом в голосе рассказывали старики слухи о смерти бывшего повелителя и двух его старших сыновей. Поговаривали, что тогда в замке погиб кто-то еще. Кто-то из Виссавии...
"Культ Шерена прекратил свое существование после великой битвы у Россеи (см. книгу благословенного Лерианда, посвященную герою Акиму), в которой ценою жизни храброго юноши-виссавийца было совершено изгнание демона в другой мир."
Прекратил, а убийства продолжаются? И зачем-то Жерл много раз рассказывал пьяный одну и ту же сказку. О лозе Шерена... какое отношение имеет какая-то лоза к демону? И почему сказка та не дает Рэми покоя?
Вечер был на удивление тихим и спокойным. Падал за окном снег, мягко светили по углам светильники, разгоняя полумрак, тихо потрескивал огонь за ажурной решеткой камина.
Мягкая щетка мерно водила по волосам. Успокаивая, чадила горьковатым дымом стоявшая на столе ароматическая свеча, и пальцы Лили аккуратно перебирали пряди, укладывая их в толстую косу.
Аланна поднялась, собираясь лечь в кровать: весь день чувствовала она себя ослабевшей и несчастной, как частенько бывало после долгого, интенсивного снегопада. В такие дни почему-то остро хотелось тепла и пугало одиночество, в такие дни весь мир становился серым и холодным, бездушным.
Аланна вздохнула, села на кровать и хотела уже отпустить Лили, как хариба вдруг встрепенулась удивленно и сказала:
— Письмо.
— Подай мне его, — без особого интереса ответила Аланна.
Знаки на печали были до боли знакомыми — только Аланна не понимала, с чего это Арман о ней вспомнил?
Распечатав письмо, девушка вздрогнула. Пальцы ее задрожали, на глаза навернулись слезы, и Лили что-то там спрашивала где-то вдалеке, но Аланна уже не слушала:
— Одеваться мне!
— Но архана...
— У меня нет времени на игры, Лили.
Чуть позднее она стояла на балконе и вглядывалась в раскинувшийся где-то внизу город. Снег уже закончился. Мягко поблескивали фонари, двигались по далеким улицам кареты, тихо спал укутанный снегом парк. Скорее почувствовав, чем увидев, что она не одна, Аланна спросила:
— Я вас не разбудила?
— Я не очень-то много и сплю, моя архана. Нет, вы меня не разбудили. Чего вы хотите?
— Один мой... друг просит о встрече с вами.
— Со мной? — в голосе жениха послышалось удивление. — Мне казалось, что в Кассии меня не очень-то хорошо знают... если только...
— Да. Вы правильно догадались.
— И о чем же нам говорить? Все и так понятно...
— Я не знаю, Элан. Честно не знаю, — Аланна резко повернулась к жениху, и заглянула ему глубоко в глаза. — Я вас когда-то ненавидела, даже презирала. Но вы так много для меня сделали, что теперь...
— Только не говорите, что вы меня любите, — глаза виссавийца чуть сверкнули поверх повязки. — Вы ничего обо мне не знаете, вы даже лица моего не видели.
— Я люблю вас... как друга.
— Для мужчины это приговор, моя дорогая.
Легкий ветерок погладил его плащ, швырнув на темно-синюю ткань снежную пыль. Аланна молчала, опустив голову.
— Почему? — тихо спросила она. — Я могу спросить почему?
— Почему что? — не понял Элан.
— Почему вы убили племянника своего вождя?
Виссавиец отшатнулся:
— Зачем вам мои объяснения. Убийца всегда остается убийцей, таковы законы и моей, и вашей страны.
— Не знаю... — прошептала Аланна, сжимая руки в кулаки. — Мне... мне так легко было вас ненавидеть, когда я услышала, что вы убили... но так сложно вам поверить теперь... я запуталась. Вы не похожи на того, кто убивает без причины.
— А причина что-то меняет? Если я пойду и убью вашего возлюбленного, у меня тоже будет причина, не так ли? Он ведь мне мешает, вы не будете отрицать? И вы меня тоже простите?
Аланна прикусила губу и отвернулась.
— Вы жестоки.
— Человеческая жизнь очень хрупка, — ответил Элан. — Убить человека просто — одно мгновение, вырастить его — нужны годы. Потому во всех странах беспричинная смерть наказуема. У вас несколько легче... иногда, в очень крайних случаях вы оправдываете смерть. Вы казните людей, на виду у толпы, вы допускаете дуэли и оправдываете месть... но даже ваши законы не в силах оправдать меня. Это не было дуэлью, Аланна. Это не было местью. Это не было и казнью — это было случайностью, глупостью и подлостью, назовите как хотите.
— Расскажите мне.
— Ну почему вы настаиваете?
— Может... — Аланна вновь посмотрела в глаза виссавийца. — Может, я смогу вас оправдать?
Виссавиец вновь покачнулся и хрипло ответил:
— Мне не нужно ваше оправдание.
— Мне нужно! — вскричала Аланна. — Я хочу знать, почему! Почему не могу вас больше ненавидеть! Я имею право знать! Вы мой жених!
— Которого вы не хотите! — отрезал Элан.
— И что? Если я женщина, значит, должна любить только как жена? Мать? Или сестра? Да, как сестра...
— Сестра... — прохрипел Элан. — У меня была сестра-близнец.
— Была?
— Мне было четырнадцать, когда моя сестра просто не проснулась. Я помню, что тогда было солнечное утро. Помню, как ласково целовало песок за окном море, как золотил волны солнечный свет. Помню, как пытался разбудить сестренку, а она почему-то не вставала. Помню, как начало до меня постепенно доходить... что она никогда не встанет. Помню и тихий шепот целителей, что это вампир...
— Вампир? В стране целителей? — удивилась Аланна.
— Необычный вампир. Обычные пьют кровь, этот питался нашей силой... магический упырь, который отделался всего лишь изгнанием.
— Его не казнили? Но вы сами сказали, что казнь...
— В нашей стране не казнят, то правда... но в нашей стране и не убивают. Я не смог простить Алкадию смерти моей сестры и его изгнание казалось мне столь мелкой карой... Ты ведь слышала об Акиме?
— Да.
— Алкадий был его сводным братом, — Аланна почувствовала, что слабеет. — Может, потому вождь его и пощадил... как никак, а Аким — герой, гордость клана. Человек, которому Виссавия так многим обязана... А потом я узнал, что Алкадий находится в одном из замков Кассии. Я был так молод и глуп, я не подумал... я уничтожил замок, со всеми, кто там находился, а когда... когда очнулся, понял, что совершил что-то страшное... было поздно... и что еще хуже — меня обманули. Там не было Алкадия... я убил наследника вождя... Я дурак.
— Элан.
Аланна мягко улыбнулась и вдруг бросилась в объятия мага, стараясь поддержать, утешить. Элан вздрогнул. Потом обнял ее крепко, прижал к себе и разрыдался, горько, беспомощно, как ребенок.
— Боги, что я натворил, — шептал он. — Ты даже не представляешь, что я натворил... Я, виссавиец... убил... невинного человека. Я убил своего будущего вождя! И мне приказано было жить...
Аланна не хотела представлять. Сейчас перед ней был не убийца, а близкий человек, который долгое время держал в себе боль. Какая уж разница, что произошло тогда, в прошлом? Этого не вернуть... А сейчас, сейчас она была единственной, кто мог поддержать Элана.
Рэми хотел было заказать у замка книгу о герое Акиме, как обнаружил на столе запечатанный конверт, как брат-близнец похожий на тот, что недавно посылал он Аланне. Только печать была не красной, а зеленой, и знак на ней изменил свои очертания.
Рэми ласково провел пальцами по печати. Бегущий олень — знак рода ее приемных родителей. Да дрожащие пальцы, что никак не могут справиться с конвертом. И прошло еще немного времени, прежде чем Рэми присел на краешек стола, читая письмо при неясном свете светильника.
"Мой милый Рэми!
Я не знаю, что заставило тебя стать столь холодным и очень надеюсь, что не весть о твоем происхождение. Странно — мы с тобой теперь в одном замке, на одной ступени, но так далеко друг от друга, как не были тогда, в поместье. И хочется иногда ночами рыдать в подушку, поддаваясь отчаянию. Потому что ты меня забыл... и все же не забыл.
Вот оно, твое письмо, лежит передо мной... и впервые за время нашего знакомства, я вижу твой почерк. Я даже не знала, что ты умеешь писать, боялась спрашивать. А ты, оказывается, умеешь так много... чтобы стать телохранителем самого наследного принца.
Мой любимый маг! Вспоминаю твои глаза и сама себе удивляюсь, как же я, всегда холодная, могла так сильно влюбиться? И почему влюбленность не прошла и теперь... почему не закончилась с твоим побегом, с твоим холодным взглядом тогда, в зале, где ты появился так внезапно, и даже не меня не заметил. Обычный рожанин, который оказался братом моего лучшего друга. Ты не знал, что я и Арман росли вместе в доме Эдлая?
Ты был представлен самому повелителю. И как я волновалась, когда ты упал перед тронным змеем"
Рэми стиснул зубы, преодолевая желание не читать дальше.
"Знаю, что беспокоишься, что винишь себя. Не стоит... даже Эдлай пару раз падал на колени перед силой змея, а он привычен к магии повелителя с самого детства."
Бумага задрожала в руках Рэми. Эдлая не прочили в телохранители Мира. И если это в самом деле нормально — падать в обморок перед тронным змеем, то почему Рэми все избегают? Почему никто не пришел сказать — так и должно быть... почему делают из него пустое место? Хотя раньше носились, как с писанной торбой.
Ответ один — Рэми всех разочаровал, но отпускать его все же боятся. Маг, сильный, свободный, опасный, как много раз Рэми это слышал и от принца, и от его телохранителей. А что в Кассии делают с опасными? Потихоньку избавляются...
"Не могу перестать думать о тебе. Может, потому что это любовь? Потому что мы с тобой связаны так же сильно, как ты связан с Миром? Или все ж сильнее? Рэми, что мне думать, как мне быть — ты скажи, прошу тебя! Если я навязываюсь, если не мила тебе больше — так и скажи, я пойму... или ты сомневаешься, что я могу тебя понять?
Не сомневайся. Я даже умру, чтобы ты был счастлив. Вырву из себя сердце, вместе с этой любовью, только бы ты улыбался.
А теперь о твоей просьбе.
Ты встретишься с Эланом, как того просил. В той самой таверне, и я уже получила согласие жениха. Только я ничего не понимаю. Не понимаю зачем эти тайны, зачем эта маска?
Все ведь изменилось, или нет?
Может, во "все" входит твоя любовь ко мне?
Мой милый, добрый друг. Любимый. Кем ты захочешь, тем и будешь... я жду тебя. Жду молча, жду терпеливо. Только не карай меня больше молчанием. Скажи, как есть. Умоляю!
Аланна."
Рэми улыбнулся, забывая на время о сказках Жерла. Аланна все еще его любит. И все еще страдает. Но незачем обнадеживать ее раньше времени и давать надежду, пока надежды той нет и у Рэми.
Пальцы Рэми разжались, выпуская письмо на стол. Принцесса Кассии. Игрушка в руках Эдлая.
— Аланна, — прошептал он, — что же мне с тобой делать?
Поступает ли он правильно, доверяясь Элану? Может, маг вовсе не на их стороне? Может, и он хочет власти? А шантаж... одно другому не мешает. Кто сказал, что Элан не хочет стать повелителем Кассии? Все хотят...
Рэми встал и подошел к окну. Опять пошел снег, белый и пушистый, кружился он на волнах ветра, ложился на дорожки заснувшего парка...
Все хотят... но этого не достаточно.
Виссавия меняет. Познав сладость единения с кланом никогда уже не захочешь ни чужой страны, ни чужой власти...
Рэми был там всего мгновение, во сне, а до сих пор не может забыть ни озера, ни хранительницы, ни текущей по жилам силы. Это была Виссавия. Что же еще?
И Элан не может отказаться от клана.
Потому что клан — это наркотик. Сладостный, пленительный, от которого он, Рэми, отказался с трудом после первой же дозы. Элан там родился. Элан жил кланом.
А Рэми его ненавидел и потому никогда туда не вернется. Как и не вернется к Миру.
Рэми сглотнул и взгляд его остановился на брошенном на столе браслете. Как много теперь у него, Рэми, этих игрушек. И как легко после уроков Урия взять игрушку в ладонь, слегка выпустить силу и начинить ее магией.
— Отдай это Аланне.
Браслет исчез. Маленькая вещичка поможет страсти Аланны притупиться, как помогла когда-то притупиться тоске Рэми. Поможет пережить несколько дней... за которые Рэми разберется... с врагами Армана, и с Виссавией.
Отойдя от окна, Рэми сел за стол и черкнул пару слов на листе бумаги. На этот раз записка написалась с первого раза, и, даже не скрепляя листа печатью, Рэми взял с полки небольшую шкатулку, откинул крышку и вложил туда листик.
Закрыв шкатулку, он потер изображение сокола на боковой стенке и дождался, пока пальцы пронзило теплом, зная, что в этот самый миг записка переместилась в такую же шкатулку, только в другой комнате, в другом доме.
Даже видел внутренним зрением, как вздрагивает стоявший у окна силуэт, как кто-то подходит к столу, достает из шкатулки записку, зажигает светильник и на некоторое время застывает, читая.
А потом опирается левой рукой о стол, берет в правую перо, окунает его в чернильницу и быстро выводит несколько строчек. Машет запиской, ожидая, пока высохнут чернила, кладет ее в шкатулку и закрывает крышку.
И Рэми, улыбнувшись, читает на вернувшимся листке бумаги:
"Я счастлив, что ты помнишь обо мне, мой мальчик. Я буду ждать. И рад, что ты разобрался с моим подарком".
Рэми усмехнулся. Еще бы не разобраться. Он сам делал эти шкатулочки-близнецы, сам начинял их магией. И почти не удивился, когда собственное изделие пришло к нему, как прощальный дар от Гаарса. Учитель, в отличие от Мира и его телохранителей, знал, в чем на самом деле нуждается Рэми. В друзьях и в союзниках.
15. Глава одиннадцатая. Алкадий.
Арис бежал по парковой дорожке. Впереди, за несколько шагов, загорались фонарики, крася снег золотыми искорками, и вновь гасли за спиной, погружая сад в ночную тишину.
