Между 1100 и 1700 годами население Западной Европы увеличилось втрое. А урожайность почти не изменилась. Количество германских городов с полусотни, в нынешнем столетии, достигнет полутысячи в следующем. Откуда хлебушек?
* * *
— Ага. А ты решил... их не пустить. Мы там... тому Генриху... мозги вправим... И грудями встанем... Не подходи — зашибу. Все ихние витязи.. как увидят такую крепость... испугаются и разбегутся.
Софочка вполне согрелась. Дышит тяжело, говорит коротко. И насаживается... О-ох... мощно.
— Ваши груди, княгиня, куда эффективнее любой крепости. И — эффектнее. Это я тебе как человек, крепости штурмовавший, честно скажу. Когда крепость берёшь... такого удовольствия... не сравнить.
— Льстец. А по делу?
— По делу... Представь себе... тазик с водой. Вот мы его берём...
— Не лапай.
— И приподнимаем. Вот так. И наклоняем.
— Отпусти! Синяки будут!
— И опускаем.
— О-ох! Ты, хрен собачий...!
— Не собачий. Не так резко. Я имею в виду Германию. Она несколько больше. Один край поднима-а-аем, другой опуска-а-аем. Водичка туда и побежала.
— Ты хочешь, чтобы я "съела" этих... бодричей как немцы?! Навязала нашу веру, наш язык, насадила там наши законы...
— Ну, насадить... поглубже... там умельцы найдутся. А остальное — да. Какое-нибудь королевство ободритов. Или — ободритов и лютичей. Титулы королей для этих народов в империи уже бывали. Сделать там... что-то не немецкое. Оторвать от империи. "Приподнять северный край тазика". Из бодричей, лютичей, сорбов... саксонцев, голштинцев, голландцев... Всех, кого ты сможешь... И всем сделается... хорошо.
— Так не бывает. Чтобы всем. Господин.
О, девочка заскучала. И вздумала учить меня, профессионального оптимизатора и эксперта по сложным системам! Да она даже слова такого — "оптимум" — не знает! В многофакторной модели, при многокритериальной трансформации... Конечно, всем сразу, одновременно, в постели, я сделать "хорошо" не могу. По анатомии. А вот в политике... Объясняю:
— Местным не придётся сильно язык ломать — у нас говоры схожие, законы — похожи. Бодричам уже хорошо. Язычникам или христианам тамошним... сама понимаешь: наша вера — самая правильная. Немцам... Каждый император Германии вынужден ходить с войском в Италию. Они рвутся между "дранг нах остен" и "дранг нах суден". Барбаросса там уже воевал и ещё будет. Дай ему прочный тыл. Закрой ему спину. Помоги в его устремлениях. Вычисти Саксонию от благородных — пусть воюют за императора. Они ему послужат — он их там землями наградит. И хай они там... Простолюдинам-переселенцам — просто счастье сделается. Вместо того, чтобы в сырости и холоде на тощих почвах колоски считать — тепло, солнечно, всё растёт и плодоносит. И наступит на Германию — благорастворение...
— А во Вщиже масоны говорили, что Италия маленькая и там свободных земель нет.
— Умница. Но ведь император может итальянцев и подвинуть. А ещё помириться с сицилийцами и вернуть Тунис. Они бездарно потеряли там свои владения. Всего лет семь назад. Или помочь королям Иберии в изгнании мавров. Или освободить Эдессу. То, что ему не удалось сделать во Втором крестовом походе.
Кроме северо-восточного направления, "дранг нах остен" имеет и юго-восточное: Штирия, Крайна, "Королевство мадьяр и хорватов"...
Не, блин, дольше я не потяну! Пора кончать. Во всех смыслах.
— Софья! Освободи Барбароссу! От камня на шее! От бессмысленной и вредной обузы на севере! Дай ему свободу! Дай императору! Давай! Давай!
И мы дали. Друг другу. Массу чувств. Приятных. Весьма.
Она упала мне на грудь. Полежала, восстанавливая дыхание, прислушиваясь к звенящей, после её заключительных воплей, тишине. Осторожно перевалилась в бок. Пошевелив рукой, не открывая глаз, нащупала покрывало:
— Накрой.
Полежала на моей руке, прислушиваясь как с другой стороны ко мне под бок пристраивается Ростислава.
— Бред. Император, герцог... дай... хм... "и тому дала, и тому дала"... А папа? Папе тоже давать?
— Не заморачивайся. С папой будет враждовать Фриц. Через пару месяцев Барбаросса посадит в Риме своего ставленника, потом чума, восстание, Ломбардская лига, императору придётся бежать в чужом платье... Между Папой Александром и Императором Барбароссой вражда ещё и личная. А православные на севере — папистами быть не могут. Ещё есть ткачи, катары... Я тебе потом расскажу. Ох. Девоньки... вы это... осторожнее.
Воспользовавшись моей беспомощностью — обе руки заняты, на них их головы лежат, мои дамы запустили свои шаловливые ручонки под покрывало. Где и встретились. Где-где... По счастью, они не стали вырывать друг у друга находку. Их пальчики довольно осторожно и приятно сплетались и прикасались. Ко мне и друг к другу.
Софья, ещё несколько хрипловато, сообщила:
— Эх, Ванька. Змей ты искуситель. Вот кабы не твои нынешние... кабы не эта штука... не в жисть твоей выдумке не поверила. А так... здоров ты, однако... И — не дурень... может чего и...
И она засопела. Ростислава посмотрела через меня на заснувшую матушку, улыбнулась, вдруг зевнула и уютно устроилась поудобнее. Через полминуты спала и эта. Но первая же попытка выбраться из семейного "бутерброда" вызвала инстинктивную хватательную реакцию. А ручки у них... цепкие. Бдительность не утратили. Даже во сне.
"Сидеть! Стоять!". В смысле: "Лежать!". Пришлось ждать с четверть часа.
Вот прознают ныне про эту историю, распишут красиво. Вроде: "судьба империи похабным удом решена бысть". Или из Писания чего вспомнят: "от клятвы на том стогне воссиял свет православия на землях диких". Картинка красивая, яркая, запоминающаяся. Символ. Болтать об таком удобно, легко. А вот дело делать...
По сути: я лишь добился их согласия, которое они в любой день и переменить могли, на вывод их со "Святой Руси". Где их пребывание было опасно. Опасно для них, для меня, для Боголюбского. Сформулировал Софье её собственную мечту. Просто сказал словами то, что она сам чувствовала. И дал надежду, весьма шаткую, на исполнение её желаний. Игрушка "для помечтать". Напомнив о императрице Германии Евпраксии, дал намёк, почву для сомнений в абсолютной невозможности. И раскрасил оттенками "спасения мира", "богоугодного дела".
Глава 517
Уже к вечеру снова позвал моих княгинь. И получил сразу в лоб с порога:
— Ну чего, стыдно в глаза смотреть? Вчера-то наобещал, расхвастался...
— Софья, уймись. Чего ты злобствуешь? Тебе вчерашнего уже мало?
— Брюхо вчерашнего добра не помнит. И не только брюхо. А ты что, ещё сможешь?
— Я... Я нет. Но Салмана с Суханом позвать могу.
— Я тебе кто?! Подстилка дворовая?! Ладно. Не получится ничего. С этой твоей... Саксонией. Она (Софья кивнула на дочку) бесплодна.
— Мама!
— Что мама? Пусть знает. Детей у неё не будет. Так что замуж твой Генрих, может и возьмёт. А после выгонит. Ему наследник нужен. Чтобы баба мальцов рожала. И все твои свадебные подарки и диковинки пропадут втуне.
— Твоя мать, Росток, права: чем лучше я знаю ваши заботы и беды, тем лучше смогу помочь.
— Ты... ты поможешь?!
— Э-эх, девочка... Это — не в моей власти. Софья, меня радует твоя честность. Было бы куда хуже, если бы ты промолчала. Я об этом знал. План не меняется. Подберёшь в караван подходящих служанок. В достаточном количестве. Если ты не сможешь сыграть своевременное рождение мальчика у дочки... Извини, я тебя уважать перестану. Кстати, не исключаю, что и ты сама... чем-нибудь порадуешь. Зятя.
— Что?! Да я старуха уже...!
— Сходи к Маре. Она тебе скажет — что принять, как встать... и чего съесть. Теперь... Формирование списка багажа, списка слуг, подарки и диковинки. Ты сама должна, как дочка нынче, выучить языки, этикет, обряды католические, законы, обычаи. Миннезингеры всякие, Вальтер Фон дер Фогельвейде... хотя этот ещё без штанов бегает, а вот Дитмар фон Айст — вполне может попасться. Кто такая Мария Французская и почему:
"...Королева и Тристан
Страдали от любовных ран.
И смертная спустилась тень
На них в один и тот же день".
— Что?! Зачем?!
— Чтобы не верить этой брехне, Не самой истории, а исполнителям. Мозги вам там будут пудрить... Хуже зимней пурги. Ещё: занятия танцами, музыкой, плаваньем, верховой ездой, рукопашным боем...
— Что?! Там бабы верхом ездят, на мечах рубятся?!
— Софья. Вы мне дороги. Я хочу чтобы вы выжили в чужом, враждебном мире. Не мышками за печкой, а повелительницами. А для этого надо иметь здоровье и уметь постоять за себя. Росточек, ты как?
— Я... я научусь. Постоять за себя. Если ты прикажешь.
Не сработало. Софья не хотела и не умела учится по-академически. Догонять дочь в науках она посчитала унизительным. Ей были нужны практические примеры, опыт. "Мудрый учится на чужих ошибках, умный — на своих". Она была умна. Но не мудра. Её проколы несколько раз, особенно в первый год, подвергали опасности жизни людей и весь "Саксонский проект". А Ростислава нормально воспринимала премудрости. Но не имела опыта, не могла мгновенно, интуитивно развернуть "максиму" в ряд мышечных действий. "Опыт — дело наживное". Если жив.
Для Софьи куда интереснее оказался другой вопрос, барахольный: что туда везти.
Николай... ему бы только торг вести! Не без этого, конечно, но основное — просто инвестиции. В обеспечение возможностей. Не продать, но подарить. Предполагая отдаривание... в уместной для тамошних обычаев форме. Так, например, в багаже появилась коллекция стеклянных статуэток животных, керамические фигурки, "деревянное" и "крепкое" золото. И, впервые, мой фирменный знак: фарфоровый сервиз.
Шесть чашек с блюдцами и блюдо. Все — с росписью. Изображение шести русских церквей. Трёх "Софий" — Киевской, Новгородской, Полоцкой. Мономахов собор Успения Богородицы в Смоленске, черниговский Спасо-Преображенский, ещё без боковых башен — их позже пристроят. Пятикупольный Михайловский собор Ефрема Переяславского.
И, конечно, Владимирский Успенский собор Андрея. Шестистолпный, трёхаспидный, тонкого белого камня, с аркатурно-колончатым поясом, со скульптурным декором зооантропоморфного типа... Прелесть!
Выполненный на большом блюде рисунок Владимирского собора притягивал взгляд, казался объёмной игрушкой, которую хотелось без конца рассматривать, потрогать, заглянуть за угол...
А вот по поводу традиционных экспортных товаров мне пришлось выдержать с Николаем настоящую битву. Ни мехов вязанками, ни рыбий зуб пачками, ни, уж тем более, мёд и воск бочками, в спецификацию товаров каравана княгинь не попали. Понятно, что собольи шубки обеим мы обеспечили. Но только в объёмах "личные вещи". Николай раз пять подкатывал:
— А вот давай мы туда продадим...
— Нет. Это — не торговый караван, а паломнический.
— И что? А мы заодно...
Замечу, что я оказался прав: новогородцы, взбешённые в это лето действиями ими же сами изгнанного Ропака и поддержавшего его Андрея, хоть и понимали, что мы не суздальские, но были готовы прицепиться к чему угодно. Увидели бы конкуренцию с нашей стороны — не пустили бы, всё разграбили, княгинь в темницы монастырские покидали. Но Софья с Андреем... Невинная жертва его неуёмной похотливости. Ростислава вообще — вдовица сирая. Да и не конкуренты мы. Пропустили и даже помогли.
Временами было очень тяжело. С Софьей. Она мгновенно ощутила себя хозяйкой. И стала требовать... всё что может пригодиться.
— Софья, зачем тебе платье с тремя тысячами жемчужин?!
— Как зачем? Ты же сам сказал: я должна поразить этого... герцога. Своей красотой, умом, богатством.
— Своей! А не жемчужин! Какой, факеншит уелбантуренный, ум, если скромная инокиня на себя вот такой... бронежилет из жемчуга напялит?!
— Э... Ну я же не всегда монахиней буду. А при случае очень даже красиво надеть.
— А сорок перстеней с диамантами?! У тебя же даже пальцы на ногах считая, столько нет!
— Глупый ты, Ваня. Перстни можно и по два надевать. И менять их. Хоть по три раза на день.
Гапа криком кричала от Софьиных заморочек. Постепенно мне удалось вбить в эту, самую умную женскую голову "Святой Руси", моё представление. О внешней скромности, о богатстве в форме изысканности, редкости, а не множественности. О главном её оружии: сдерживаемой таинственности, экзотичности. Не вызывающей отторжение или примитивную зависть, но жгучее любопытство и стремление уподобиться.
Я уже говорил, что у мужчин зрение туннельное, а у женщин панорамное? — Это не только про глаза, но и про мозги. С одной стороны, она согласилась с "Саксонским проектом", с другой... А почему бы, всё-таки, не "оседлать" Ваньку? Выгорит — выгода будет, нет — опыт тёщи наработаю. Инструмент для оседлывания — дочь.
Увы, я старался не сводить их вместе. Невозможность повлиять на дочь, а через неё на меня, её бесила.
Как-то вечером она врывается ко мне а кабинет. Где я, как раз, задрал форменный кафтан на голову вестового, разложенного на столе, с удовольствием обнаружил под кафтаном аналог европейских шоссов на подвязках, в виде штанин от форменных портков, но без брё, и собрался употребить доступное — для "разгрузки чресел молодеческих". Вестового зовут Ростя, и она аж дрожит от ожидания.
"Тёща" была раздражена изначально и сразу принялась "наезжать не по делу":
— Ты развращаешь её! Заставляешь одевать мужскую одежду. Это — грех!
— Ты не заметила чем мы тут занимаемся? — грешим мы. А теперь вопрос: что есть грех? И для кого?
— Не играй словами! Есть Десять Заповедей. Их нарушение — грех! Есть Семь Смертных Грехов. Их сотворение — грех неотмолимый! Предсмертным покаянием, исповедованием — не снимаемый!
Я поглаживаю Ростиславу, вспоминаю свои киевские чулочки с пояском и "красноармейскими" пуговицами. Получаю удовольствие. И дискутирую по поводу теологии. Находя в этом... некоторый экстравагантный оттенок. Софочка это видит и звереет. Добавляя в экстравагантность — пикантности.
— Давай с начала. Что есть благо для господа?
— Го-с-споди! Это же все знают! Люди, ведущие жизнь праведну. Чистые души.
— Временами не вредно вернуться к началу и повторить. То, что тебе кажется простым и очевидным. Итак, Господь более всего любит души праведные. Что он ценит более этого?
— Как это? Более... Да нет ничего!
— Софа, ну что ж ты думать не хочешь. Более душ праведных приятны Господу души грешные, но раскаившиеся. Вдесятеро приятнее. Так? Теперь посмотри на человека верующего. Его цель сохранить душу в чистоте, в праведности. Свою собственную. Это — эгоизм, Софочка, это пренебрежение господом, это умаление блага божьего.
— То есть для господа нужно, чтобы человек согрешил и покаялся? Тогда Ему... приятнее?
— Умница, Росточек! Греши и кайся — вот то, что наиболее приятно богу. Человечек как-нибудь особенно взпзд... мда... круто согрешил, и тут же, не менее круто, покаялся. ГБ — балдеет. Софья, ты уже сегодня согрешила? Тогда снимай платье и иди к нам.
