— Потаскуха.
— Гад!
— Дешевка.
— Импотент!
— Ха! Членососка хренова! Тебе откуда знать? Чай, проверить так и не удалось, а?
— Заткнись!
— И не подумаю, папенькина дочка. Иди, со своим папочкой...
— Заткнись!!! — Аса завизжала так, что у Брана заложило уши. Она метнулась к нему, сведенными судорогой пальцами, как когтями, вцепилась в волосы. Бран взвыл, выпустил Уллу и схватил Асу за руки. Бешенство удвоило ей силы. Она плюнула в него, выдернула руку и попыталась влепить пощечину, но Бран стиснул ей запястье. Повернул, и она заорала. Швырнув Асу наземь, он притиснул ее руки к полу.
Пока они боролись, Улла встала и пошла к выходу.
— Улла! — крикнул Бран. — Улла, погоди!
Шатаясь, будто пьяная, Улла приблизилась к двери. Толкнула — и исчезла в темноте. Дверь со скрипом затворилась.
— Улла! — снова крикнул Бран. Ответа не было. Она ушла.
— Даже она тебя похерила! — торжествующе выдохнула Аса.
— Тьфу, дура, — Бран оттолкнул ее и вскочил. В капище стояла тишина. Потрескивал смолой факел. В тени притаились изваяния богов. Лишь иногда неверный свет выхватывал из темноты их деревянные лица, пустые равнодушные глаза и грубо вырезанные руки. На плоском жертвенном камне перед статуей Тора Бран увидел зарезанного петуха. Каменная чашка валялась у подножия. Тор сидел, прижимая к груди молот, и Брану показалось, что истукан укоризненно качает головой.
Аса села, зло и нетерпеливо приглаживая волосы.
— Что, довольна? — кинул Бран. — Насладилась, да?
— Еще бы, — ответила она. — Почему бы нет? Тоже, нашел себе.
Бран принужденно усмехнулся:
— Никак не пойму, ты что, действительно считаешь себя самой неотразимой?
— Да, уж покрасивше этой.
— И ты действительно думаешь, что в этом все дело, да?
— А то вам, мужикам, чего другое надо, — девушка оправила одежду и с вызовом усмехнулась. — Ну, что, скажешь, я не хороша? Не красива я? Даже и сейчас я красивее и этой, и всех тут. Скажешь, нет? Ну, признайся.
— Да, ты очень красивая, — задумчиво ответил Бран. — Пожалуй, действительно красивее всех.
— Ну, видишь? Так чего ж тебе надо? Чего ты в ней нашел? — Аса обхватила колени руками. На щеках горел румянец, а глаза блестели. — Тебя же люди засмеют. Чего ты тратишь время с этой замухрышкой, кому она нужна? Ты же мне сам говорил, что ты меня любишь.
Бран стоял, заложив за спину руки. Аса замолчала, явно сбитая с толку. Он неожиданно сказал:
— Знаешь, жаль мне тебя. Несчастый ты человек. Ведь ты же просто позавидовала. Это просто от зависти. Я ж и на фиг тебе не нужен. Но ты увидала, что у твоей сестры есть что-то, чего у тебя нет, и позавидовала. Но, видишь ли, любовь ведь — это тоже талант. Любить тоже надо уметь. Вот она — она умеет. Не представляешь даже, как она умеет. А ты, — Бран пожал плечами. — Как-то мало верится. Ну, кого ты любишь, кроме себя? Ну, кого? Ты и отца-то своего любишь только потому, что он тебе во всем потакает. Как ты можешь любить? Чем? Ты вот тут упоминала жаб, а у тебя у самой вместо души — жаба. Противная... и холодная. Ты вообще похожа на деревяшку. Ты не женщина.
— Неправда! — побледнев, возразила Аса. — Я побольше всех других женщина, ты меня не знаешь!
— Не знаю? — спокойно ответил Бран. — Даже очень хорошо знаю. Вот твоя сестра настоящая женщина, а ты... одна видимость. Она горячая, как... как огонь, как очаг, возле нее согреться можно. А возле тебя? Заледенеешь и засохнешь. Думаешь, я один такой, что это вижу? Нет. Другие парни тоже видят. Знаешь, сколькие мечтают о твоей сестре? Об уродке, как ты говоришь? Ты себе и не представляешь! А о тебе? Кто мечтает о тебе? Кто из тех, кто тебя знает, действительно хотел бы быть с тобой? Жениться на тебе? Ну, кто? Так кто из вас двоих — ведьма? Кто уродка?
— Ну, ладно. — Аса рывком вскочила. Губы тряслись. — Мне надоело! Видали мы таких... ничтожество. Развыступался тут...
— Чего ж ты обозлилась? — осведомился Бран. — Кто тебе виноват? Никто, кроме тебя самой, здесь не виноват.
— Пошел ты! — Аса вытерла слезы злым, нетерпеливым жестом. — Ладно! Ты у меня еще попляшешь! Я тебе покажу.
— Чего ты мне можешь показать? Ну, чего? Отцу своему расскажешь? Ну, попробуй. Если он Уллу хоть пальцем тронем, я ему тут все разнесу. Ты уже видела. К тому же, вряд ли тебе это поможет человеком стать.
— Заткнись! — выкрикнула девушка. — Я... я и так человек! Побольше всех вас! Тоже мне, учит он! А сам-то ты кто? Раб!
Бран только усмехнулся. Перестал смотреть и пошел к двери. Аса растерялась. Ощутив эту растерянность, изумление и непонимание, Бран остановился и сказал:
— Хочешь совет? Бесплатно. В одной очень умной книге сказано, что, прежде чем искать соломинку в глазу у ближнего своего, неплохо бы сперва вынуть из собственного глаза бревно. Ясно, нет? Яснее некуда. Ну, бывай, красавица. Иди, посмотрись в зеркало, может, и увидишь его, бревно-то.
И, прежде чем девушка нашлась, чего ответить, Бран толкнул дверь и выбрался наружу.
Глава 21
Он нашел Уллу у новой кузницы, около сараев. Она забилась за поленницу. Услыхав судорожные всхлипы, Бран двинулся на звук. Заглянул в узкое темное пространство — и тут же ее увидел.
Она сидела в темноте, сжавшись в комок, подтянув к груди колени, и так походила на испуганного мышонкак в норке, что у Брана сжалось сердце. Он опустился на четвереньки и пополз вперед. Лаз был очень узким, и он едва протиснулся. Подобравшись к Улле, коснулся рукой ее колена. Она вздрогнула, дернулась всем телом.
— Маленькая, — сказал Бран. — Ты замерзнешь. Пойдем, а?
— Нет, — она говорила так тихо, что он еле разбирал слова. — Я... я хочу умереть...
— Ты что, родная, — Бран попытался притянуть ее к себе, но она сопротивлялась. — Детка, ну что ты?
— Не надо... Иди. Я тут останусь...
— Хорошо. Тогда и я тоже.
— Нет... ты уходи.
— Никуда я не уйду.
— Уходи, пожалуйста.
— Ни за что, — он взял ее за руку. Ладонь была ледяной, и пальцы свело от холода. Она и правда замерзнет, понял Бран, а вслух сказал:
— Будем умирать вдвоем. Я не уйду, ты ведь знаешь.
— Перестань.
— Не перестану. Кто здесь мужчина, в конце концов? Я. Значит, мне и решать.
— Ты не понимаешь...
— Еще как понимаю. Мы с тобой замерзнем и будем тут сидеть как два снеговика. Нас найдут через недельку, может, даже раньше, а мы все будем, как живые, такие ледяные и красивые. Чего же тут не понимать? Я очень даже понимаю.
Улла вдруг заплакала, заслонив голову руками. Бран растерялся.
— Искорка, — пробормотал он. — Ну, ты чего, родная. Да плюнь ты на нее, она же стерва. Дура она. Не надо, маленькая моя, пожалуйста, успокойся.
Улла уткнулась лицом в свои колени. Она рыдала так, что Бран не на шутку испугался. Взяв ее руки, стал целовать ледяные дрожащие ладони.
— Это все вранье, что она сказала. Одно проклятое вранье! Ты вовсе не дура. Не уродка. Это она уродка. Моральная уродка, вот кто она такая! Наплевать на нее. Кто ее любит? Кому она нужна? Пожалуйста, маленькая, не плачь. Я не могу, когда ты плачешь. Не надо, ну, не надо.
— Это все правда, — вдруг прошептала Улла. — Это правда...
— Что правда, голубка?
— Что я... что мама... умерла из-за меня, — Улла забрала у Брана свои руки и заслонила ладонями лицо.
— За это отец не может меня простить, — услышал Бран. — За это он меня выбросил на снег... когда я родилась. Я знаю. Это все знают. Сигурд меня забрал, страшно поругался тогда с ним... а зачем? Лучше б я умерла. Все говорят... все говорят, что отец очень ее любил. Сестра, говоят, на нее похожа — а я? На что похожа я? Я ведь даже не видела ее. Она умерла в родах... когда меня рожала. Так что это правда.
Бран перевел дыхание.
— Послушай меня, — сказал он. — Моя мать тоже умерла от родов. Это бывает, к сожалению. А у Хелге вон ребенок умер, так чего же, ей повеситься теперь? И мне — мне тоже повеситься? Это судьба, родная. При чем здесь ты? Твой отец жестокий человек. Он, наверное, и в богов не верит. Как он может тебя обвинять? Уверен, что твоя мама очень хотела, чтобы ты жила. Я уверен, ты слышишь, я просто уверен, что она бы не дала твоему отцу сделать то, что он пытался сделать. Она бы жизнь за тебя отдала, как любая мать. Твоя мама хотела, чтобы ты жила. И моя, и всякая другая. Не слушай этих, они очень злые, им просто нравится тебя обижать. Они видят, что тебя это задевает, и радуются. Не доставляй им такого удовольствия. Ты тут ни при чем. Ну, посмотри на меня. Посмотри, родная, — Бран поцеловал Уллину ладонь. Ее пальцы слабо шевельнулись.
— Маленькая ручка совсем холодная, — он придвинулся поближе, — бедный мой кукленочек. Успокойся, милая. Вот так. Не слушай никого. Ты лучше всех на свете. Они тебе в подметки не годятся. Ты красивая. Ты сильная. Ты умная. Да если хочешь знать, на тебя тут полно парней заглядывается, я уже ревновать начинаю! Бьорн вон Харалдсон знаешь, чего сказал? Что хочет на тебе жениться. А другие на тебя как смотрят, не замечала?
Улла подняла лицо. В глазах еще блестели слезы.
— Ну, вот, — Бран провел пальцем по ее губам. — И не надо из-за этой дуры так себя казнить. Ей до тебя, как змее до сокола. А теперь давай-ка отсюда выбираться. Ты заледенела вся, еще заболеешь. Пойдем, искорка, пойдем.
Улла подчинилась. Они выбрались из-за поленницы, и Бран укутал девушку плащом.
— Господи, — сказал он, — ты на ногах не держишься. Давай, я тебя отнесу.
Улла не успела возразить, как Бран вскинул ее на руки.
— Ты что, — смущенно прошептала она. — Я могу идти.
— А я хочу тебя отнести.
— Я тяжелая.
— Ничуть не бывало, ты как перышко, — Бран зашагал по тропинке.
— Увидит кто-нибудь, — Улла обняла его за шею и положила голову на плечо. Бран перехватил девушку поудобней.
— Тебе не холодно? — спросил он.
— Нет, — ее губы коснулись его уха. — Мне хорошо. Мне с тобой так хорошо, мой любимый.
Бран поцеловал ее и едва не потерял равновесие. Улла ахнула. Бран засмеялся и побежал вперед, скользя по утоптанному снегу.
В старой кузнице было темно. Еще два месяца назад рабы заделали паклей щели, и теперь свет луны сюда не проникал. Бран опустил Уллу наземь, закрыл дверь и завалил ее бревном. Сказал:
— Здесь тепло.
— С носу потекло, — Улла фыркнула со смеху. Бран протянул руку, но пальцы поймали только пустоту.
— Ты где? — позвал он. — Черт, как тут темно.
— Лови меня, — от очага раздался голос Уллы.
Бран прошел вперед. Улла произнесла:
— Ох, боги, хо... холодно...
— Сейчас, я разведу огонь, — Бран вытянул руки, чтобы не удариться о столб. Впрочем, глаза уже привыкли к темноте, и рядом всплыли контуры предметов. Бран подошел к поленнице, сгреб в охапку деревяшки и, вернувшись, положил в очаг.
— Эх, сумку забыл, — он присел на корточки. — Ладно, ничего.
Сняв с шеи камень, Бран закрыл глаза. Протянул руки над поленьями. Сложил домиком ладони и сосредоточился. Чуть погодя ощутил в пальцах нараставшее тепло, меж ладонями стало так горячо, будто он держал неостывший уголь. Через мгновение послышался треск, и Улла тихонько ахнула. Открыв глаза, Бран увидел пламя, лизавшее поленья. Улла сидела, накрывшись попоной, и смотрела на него.
— Иди сюда, — позвала она. Бран не заставил себя упрашивать и проворно перебрался к девушке.
— Покажи мне руки, — велела Улла. Бран удивился, однако протянул ладони. Она взяла их и повернула к свету. Придирчиво оглядела.
— Я каждый раз боюсь, что у тебя будет ожог, — созналась она. Сложила его руки лодочкой и поцеловала. — Тебе не больно?
— Совсем не больно. Хочешь, и тебя научу?
— С ума сошел.
— Нет, правда, попробуем?
— Да у меня в жизни не получится.
— Почему нет? Ты ведь тоже необычный человек. Давай!
— Нет, милый, не надо. Когда-нибудь потом, в другой раз, — Улла легла на шкуру. — Я так устала, просто сил нет.
Бран спрятал камень под рубахой.
— А ты поспи, — промолвил он, забираясь с ней рядом под попону. — Конечно, ты устала, нынче вон какой день был. Спи. Давай, спи.
Она уткнулась лицом ему в плечо.
— Ты не сердишься? — тихо спросила она.
— На что, родная?
— На все на это. Этот скандал... и на то, что я говорила. Я... я себя вела, как дура, я знаю.
— Ничего подобного, — Бран прижал ее к себе. — Я ведь уже сказал, что никакая ты не дура. Если бы ты была дура, разве бы я смог тебя полюбить? Ты очень умная. Просто ты еще маленькая.
— Сам-то больно большой, — сонно пробормотала Улла. — Я, чай, не намного тебя младше... подумаешь, на год.
— На полтора, — Бран гладил ее волосы. — Ты еще малышка. Моя маленькая девочка.
— А ты маленький мальчик, — ее голос звучал все тише. — Твой отец, небось, тебя еще и женить не думал...
— Да, — задумчиво согласился Бран. — Верно, не думал.
Улла не ответила, она уже спала. Чуть погодя Бран заснул тоже.
Когда он проснулся, костер еле тлел. В кузнице стало почти тепло. Осторожно, чтобы не разбудить Уллу, Бран выбрался из-под попоны. Подошел к поленнице. Взял оттуда чурбаки и, стараясь не шуметь, положил в очаг. Раздул затухающее пламя. Интересно, который теперь час? Бран подобрался к двери, отодвинул бревно и, дернув ручку, выглянул за порог. Была глухая ночь. Где-то, подвывая, хором лаяли собаки, звезды сияли, будто свечки в дальних окнах. Тонкий серп луны казался процарапанным в черном небе острием ножа. Уже за полночь, понял Бран. Закрыв дверь и вернув засов на место, сел возле Уллы на шкуру. Свет костра падал на ее спокойное лицо, выбившиеся волосы были словно темный ореол. Маленькая рука замерла на соломе, а губы приоткрылись.
Наклонившись, Бран поцеловал ее в висок. Он сделал это очень осторожно, но она все-таки проснулась, глубоко вздохнула, и ресницы дрогнули. Блеснули темные глаза. Взгляд был мягким и сонным. Увидев Брана, Улла улыбнулась и протянула руку. Он взял ее ладонь:
— Извини. Я тебя разбудил.
— Я давно сплю?
— Не очень. Может, часа четыре.
— М-м... давно. Оттого я по тебе так соскучилась, — она потянулась к нему. Он нагнулся, и они принялись целоваться.
— Интересно, боги не рассердятся? — оторвавшись от него, вдруг спросила Улла. Бран опешил:
— На что, родная?
— На это... на скандал. Мы там так орали и дрались... Они могут на нас разгневаться.
— Ну... — Бран задумался. — Не знаю, но уверен, что они в своей жизни много чего видели и похлеще. Вряд ли такое может их смутить.
— Да? Ты думаешь?
— Ага.
— Ну... ну, тогда поцелуй меня еще.
Бран склонился к девушке. Дотронулся губами до ее полуоткрытых губ.
— Еще, — шепнула Улла.
Он снова поцеловал ее, осторожно, бережно касаясь. Она вдруг застонала. Вскинув руки, обхватила его шею и горячо прошептала:
— Не балуйся. Не так надо... а вот так.
Ее губы крепко прильнули к его губам. В голове у Брана помутилось, и он упал на шкуру. Улла оказалась сверху, руки скользнули в его ладони. Она была горячая и сильная, Бран чувствовал биенье ее сердца. Одежда на нем вдруг стала лишней, тесной, не давала дышать, не позволяла шелохнуться. Ему мучительно захотелось от нее избавится.
