Игры олигархов

Юрий Павлович вышел, чтобы узнать причину путаницы и увидел Лешинского. Все встало на свои места:

— Приветствую вас, — почти поклонился Алексу. Тот кивнул и внимательно уставился на доктора:

— Я нужен?

— Вопрос: девушка нуждается в наблюдении или...

— Первое, — встал, понимая уже, чем вызвана сумятица доктора. — Аборт исключен. Девушку мучает токсикоз и я хотел бы, чтобы вы максимально избавили Ярославу от него.

— О! Понятно.

Что ж все объяснимо. Теперь желание пациентки сделать аборт стало вполне понятно.

— Пожалуй, я пройду с вами, — заявил Алекс.

— Пожалуйста. Вы отец ребенка?

— Да. Планирую, что будущая мамочка будет наблюдаться у вас. Мы были у Шпейнгера. Он поставил шесть-семь недель.

— Ну, что ж, сейчас посмотрим, — заулыбался Юрий Павлович. — Прошу, — открыл дверь перед мужчиной.

Ярослава была уверена, что смотреть ее будут, как проводят осмотр гинекологи, но ничего подобного. Медсестра уложила ее на удобную кушетку, застелив ее простынею с веселым рисунком, под голову пациентке подушечку сунула, на палец прицепку надела и поставила приборчик на столик:

— Давление, температура в норме, а вот пульс учащен, — сообщила Ярославе ласково. — Волнуетесь?

— А что будет? — глянула на нее девушка, действительно волновалась: что дальше будет? Уже сейчас аборт сделают?

— Вас посмотрят. Видите монитор, — указала на дисплей на стене в ногах пациентки. — Вы сможете увидеть ребеночка.

Только этого ей и не хватало! Но не уйти — Алекс появился, встал рядом, Завадский же сел и начал водить по животу прибором, а на экране появилось наслоение каких-то серых полос — что там можно разобрать? Но мужчины внимательно смотрели, а Ярослава просто пыталась хоть что-то понять в картинке.

— Воот, — заулыбался Юрий Павлович. — Отлично. Шесть-семь недель, говорите, Александр Адамович? Пожалуй, соглашусь.

— На аборт успеваю? — спросила девушка. Доктор моргнул:

— Токсикоз измучил?

— Ой, вы знаете, — влезла улыбчивая медсестра. — Токсикоз на первых месяцах — значит, мальчик будет.

Завадский глянул на нее: что за чушь? И хотел убрать эту новенькую к черту, чтобы голову людям не морочила, но Лешинский заинтересовался, развернулся к ней:

— Серьезно?

Девушка смутилась от взгляда доктора и закивала:

— Это конечно не научно и медицина отрицает, но... вы знаете, сколько мамочек жаловались на токсикоз в первые месяцы, у всех мальчики потом родились.

— Вздор, Александр Адамович, — заверил мужчина и кивнул девушке: смойся со своими глупостями.

Но Лешинский слова медсестры принял к сведению и спросил:

— Когда можно пол определить?

— Сейчас это невозможно, идет закладка органов. Будет недель шестнадцать, я, пожалуй, возьмусь предположить и сказать вам, кого ждать.

Алекс был доволен. Ярослава раздавлена и буквально сражена, тем, что он и доктор решают все без нее. Ее посмотрели и все — остальное обсуждалось мужчинами, она же, как будто испарилась.

— Я для тебя рабыня, — заметила Лешему уже в машине. Он усмехнулся и поцеловал ее в висок:

— Не говори глупостей.

— Я не хочу этого ребенка, но мое мнение никого не касается. Ты превратил меня в Бог знает что! Я ненавижу и тебя и себя!

— Не волнуйся дорогая, все решаемо...

— Ты лжец. Ты нарушил условия договора...

— Ты о подругах? — Алекс отодвинулся к окну, закинул ногу на ногу. — Ярослава, а где в договоре прописано о них?

— Что? — побледнела девушка.

— Там нет ни строчки о них, — спокойно ответил мужчина, разглядывая ее слегка свысока. — Твоя наивность подводит тебя снова и снова. Никогда не верь словам, они ничего не значат. А вот бумаги — другое. С документами нужно серьезно знакомиться, прежде чем что-то подписывать. Это тебе урок на будущее, уверен, опыт пригодится.

У Ярославы слов не было. Но возмущение было направлено больше на себя, глупую дуру, которая еще пыталась что-то сделать, хотела отогреть сердце Алекса, показать ему как живут люди, а не монстры. Только вот не учла, что сердца у него нет — калькулятор щелкает, бьет в грудную клетку.

Интересно, что же вместо души у Лешинского?

— Ты компьютер, а не человек, — прошептала.

Он улыбнулся и взял ее руку, наложил на нее браслет с сапфирами, и поцеловал ладошку, нежно, с долей трепета:

— Я очень доволен, да, я счастлив. Мне очень нравится мысль, что у меня будет ребенок от тебя. И это мой подарок тебе.

Девушка лишь головой качнула, не зная ни что говорить, ни что делать.

Он ставил ее в тупик. Он словно не понимал, в какой абсурд превратил ее жизнь, не понимал, что сотворил с ней.

Он был нежен и внимателен, но при этом циничен до невозможности, и эгоистичен до кончиков своих отшлифованных аристократических ноготков!

Глава 23

Ее оставляли одну только в ванной и то, Алекс не давал закрыть дверь.

Ярослава умирала от того распорядка дня, что завел Леший для укрепления здоровья ребенка и мамочки. Девушка должна была больше гулять и по два -три часа она бродила по парку "имения" Алекса в сопровождении охраны, чувствуя себя не то гусем, которого откармливают перед рождеством, не то заключенной под стражу. После она кушала и занималась физическими упражнениями со специально выписанной для этого женщиной — тренером, затем опять кушала, пила какие-то витамины, спала, опять гуляла, уже с Алексом или ехала с ним в город, чтобы посмотреть, как катаются на коньках, но не в коем случае не кататься самой, потому что это опасно для ребенка, или ходила с Лешим по магазинам с детскими игрушками, шмотками. И он пытал ее, какая распошонка ей нравится, какая нет, какая погремушка была бы интересна новорожденному, и покупать ли здесь или поехать в Англию, Швецию, купить все нужное ребенку там.

Он разговаривал с ней, но слушал себя и делал, что желал он.

А девушка с утра до вечера мучалась от токсикоза, который только усиливался день ото дня, не смотря на все усилия Завадского, к которому Ярославу возили раз в неделю в обязательном порядке.

Алекс как с ума сошел. Он следил за ней как беркут за добычей, и регулярно брал ее, словно мечтал о второй беременности. Девушка подозревала, что ее состояние он посчитал соблазнительным, и ненавидела себя, за то что не была против его ласк. Не смотря на личную неприязнь к нему, в постели на удивление у них не было разногласий. Более того, он нравился ей как мужчина, нравился обходительной настойчивостью, властью, но нежной, силой, но бережной. Нравился его запах, и даже эти улыбки его, нравились до возмутительности.

Но все это затягивало, как в омут, и дни летели, как листья с деревьев осенью, а Ярослава так и не могла улучить минутку, чтобы поговорить со Светой и возможность исчезнуть, тоже не подворачивалась. Но надеялась, во всяком случае, она очень хотела верить, что ни сегодня — завтра, сможет уйти, иначе просто бессмысленно что-то делать, и ей оставалось бы только смиренно ждать, когда закончится контракт. И рожать!

Об этом она и думать не хотела. Ей была страшна сама мысль родить ребенка без мужа. Родить от навязанного любовника, который никогда не станет официальным отцом ребенка, родить от Алекса, которому сегодня нужна, а завтра он наигрался и выкинул.

Да, он был заботлив, терпелив, потакал всем ее капризам, будь то желание выпить стакан сока в три часа ночи, или желание посмотреть в зоопарке обезьянок в десять вечера. Но на том ее власть над ним заканчивалась и наступала его власть над ней, подавляющая настолько, что Ярослава чувствовала себя не человеком и даже не предметом — киселем каким-то.

Будущее казалось девушке темным, страшным. Она не знала, что устроит ей в нем Алекс, но понимала, что ребенок так или иначе свяжет их на долгие годы, а это было для нее сущим кошмаром. Но видно Леший того и хотел, и каждый вечер разглядывал растущий холмик над лоном, целовал его, оглаживая ладонью и, не скрывал, что в восторге от положения своей содержанки. Но при этом в их отношениях ничего особо не менялось.

Ему хотелось ее и он брал. Ему хотелось погулять с ней или поболтать, и он гулял, он болтал, при этом ему было плевать, расположена ли девушка к разговору или поцелуям.

Только в феврале, Ярослава смогла позвонить Свете и то из клиники, пока ждала приема. У Завадского была другая пациентка, а Алекс был внизу, решал какие-то свои дела сидя в машине. Девушка не стала тратить время зря, попросила телефон, и как только медсестра отошла, набрала номер подруги.

— Света! Послушай меня внимательно! — не стала тратить время на приветствия. — Сейчас же собирайся и уезжай. Плюнь на институт.

— Ты сдурела, Суздалева? — тихо спросила девушка.

— Мне некогда объяснять, но если ты не уедешь, тебя ждет тоже, что случилось с Ларисой! Умоляю тебя, беги!

Она не видела, что за спиной стоит Алекс и внимательно слушает ее речь.

Он мог бы помешать, но не стал — ждал, когда Ярослава закончит свою миссию по спасению. После спокойно забрал у нее телефон и сел на край кресла, нависнув над ней:

— Уйдет? — улыбнулся в настороженную и замкнутую физиономию глупой.

Ярослава молчала, глядя на него исподлобья так, что можно было думать, ждет, что он ее минимум ударит.

Леший лишь головой покачал: ну, что за детство?

— Знаешь, а твоей подружке ничего не угрожает. Не нужна она некому.

Ярослава побледнела — верить ему или нет? Если поверить — выходило, что именно она, перепугав Свету, подвигла ее на бега и, по сути, сломала жизнь, и тем стала на одну планку с Лешим. А если он лжет, значит спасла. Конечно, второй вариант нравился ей больше:

— Я не верю тебе, — бросила Лешему. — А еще точно знаю — тебе известно, где Марина. Ты можешь ей помочь.

Алекс головой качнул, сел в соседнее кресло:

— Сколько мы знаем друг друга? А ты не перестаешь меня удивлять, — уставился в окно. — У меня такое чувство, что твои подруги единственный свет в окошке. С чего ради? Что за глупейший максимализм? Что за тупое, животное упрямство? Ты не баран по гороскопу? Что пришло тебе в голову? Я создаю тебе все условия, балую, отношусь, как к близкому человеку. Все для тебя, все, а ты — верните к подругам! Может они тебя обеспечат, как обеспечиваю я? — уставился на нее сердито. Ярослава вздохнула:

— Так и знала, что ты не поймешь. Там, в Альпах ты был другой, настоящий, но мы вернулись в этот склеп из золота и все по-новой — Алекса заменил Леший, которому плевать на все, кроме своего болота. И квакает он, как заведено в нем, и прыгает, как принято, и общается лишь с теми, кто сидит на кочке.

— А ты, значит, лебедь белая? Тебе небо подавай? Нет, милая моя, это я в небе, и это небо мое, а ты в болоте, и тянет тебя в него к своим недалеким квакушкам, в грязь и посредственность, — качнулся к ней, давя взглядом.

— Не хочу спорить, и доказывать ничего не буду. Ты нарушил договор, поэтому я хочу уйти.

— Я ничего не нарушал.

— Ченч есть ченч.

— Ах, вот как мы заговорили? Ты что-то спутала, милая. Мне не диктуют условия — я их диктую, — выдал жестко. — А по условиям договор ты находишься здесь, со мной до октября! И не устраивай мне головную боль по пустякам!

— Мои подруги не пустяк! Они люди, а люди не игрушки, ни мелочь для размена!

— Именно!

Ярослава стихла на минуту, понимая, что сейчас разговор зайдет в тупик, опять, как уже случалось тысячу раз. Развела руками:

— Я не хочу с тобой ссориться. Но ты не прав. Ты обещал, что с моими подругами ничего не случится...

— Может мне взвод спецназа нанять, чтобы их охраняли от них самих и тех плебеев, что плавают вокруг?

— Не юродствуй...

— А ты не начинай сначала! Что вообще пришло тебе в голову? Что за мания? Не с той ноги встала, не то белье одела, ноготок обломала и на этой почве решила покуражиться? Я не собираюсь терпеть твои капризы, запомни это.

— Это не каприз, а необходимость. Это мне надо, понимаешь? — с надеждой уставилась на него. Алекс отошел, покрутился, соображая и, вздохнул, признаваясь:

— Ты постоянно ставишь меня в тупик. Что на тебя находит? Тебе надо, а что тебе надо?

— Не думаю, что ты поймешь. Ты судишь другими категориями. Тебе главное чтобы дела шли, капитал рос, и все в этом духе. Никаких эмоций, чувств, сплошная проза цинизма и жесткого расчета. А я живу иначе, и многие, многие живут как я, а не как вы. У меня другая цель.

— Какая если не секрет? Поведай уж, будь добра. Впрочем, уже слышал: Якутск и нищета преподавателя.

— Нет, это мечта, а цель другая. Тебе, чтобы состояться, нужно было всего лишь утвердиться в своем обществе, занять стабильное положение, получить и получать большие доходы. Все в этом духе. А мне нужно понимать, что я не зря живу и что-то могу. Но выходит, что ничего.

— Естественно, на том уровне...

— Не в нем дело! Я не о финансах и статусе, я о человеческом. Я всю ночь думала, что же я сделала, кто я и вышло, что никто и ничего не сделала. Моя единственная надежда на уважение к себе была помощь девочкам. Но выходит и здесь я "никчемуха".

— Кто? — поморщился мужчина: что за эпитет?

— "Никчемуха". Меня мама так называла. За что ни возьмусь, все наперекосяк, все не так.

— Хорошая родительница, — не скрыл сарказма.

— Она права. От меня нет никакой пользы, никакого толка. Это ужасно понимать, что ты тупо коптишь воздух, живешь как водоросль и ни черта в этой жизни не можешь. Я не хочу так. Если бы с подругами все было хорошо, я бы считала, что не зря живу, что хоть что-то смогла. Но выходит — ноль я и рождаю ноль.

— Ну, допустим, ноль ты не родишь, — усмехнулся.

— Спорно, — тяжело уставилась на него. — Ты не выполнил условия договора и я считаю себя в праве не выполнять его! Ты знаешь, где Марина, уверена! Но палец о палец не шевелишь! Невыгодно? А мне тоже невыгодно общение с тобой, тем более рождение ребенка!

Алекс вздохнул: откуда такое тупое упрямство?

Да, он знал, где Марина и даже видел ее, заглянув по делу к Расмусу на прошлой неделе. Девушка была жива и здорова, только очень занята.

Игорь гордился рабыней, был доволен настолько, что буквально лоснился физиономией. И развлекался, с удовольствием давая развлекаться своим гостям, восторженный как мальчишка, получивший долгожданный подарок, о котором грезил и грезил.

Сцены были очень пикантными, и Алекс мог бы показать их Ярославе, но не в ее состоянии и не с ее характером видеть как отрабатывает ее подруга за спокойствие, как в округе так и в окружении Расмуса. Обморок, истерика, вернее сначала у Славы была бы истерика, потом обморок, затем снова истерика, и как следствие нервного срыва — проблемы с ребенком. А ему надо рисковать ее здоровьем и здоровьем наследника? Беременность протекает хорошо, не считая токсикоза, который неистребим, как вирус гриппа, но на ребенке это не сказывается — идет развитие, все показания анализы в норме, а это главное.