Когда разоруженного сотника увели, Дэлгэр сплюнул.
— Какая досада...
— Не расстраивайся, начальник. Всё равно они не дались бы живыми.
Дэлгэр яростно обернулся к утешителю.
— Надо было БРАТЬ, тогда бы дались! Мне следовало приказать вам бросить мечи и ловить их голыми руками?!
Говоривший потупился.
— Ладно... — Дэлгэр успокаивался. — Всё равно логово где-то близко. Будем искать!
— Дэлгэр, мы нашли! — радостный монгол тащил на верёвке маленького смешного человечка. — Он свалился с лошади и притворился мёртвым, хитрый лис!
Монгольский темник разглядывал пленного. Пегая борода, вывалянная в снегу, штаны и полушубок явно с чужого плеча... Не очень-то похож на посла. Может, переводчик? Хотя зачем переводчик, если посольство к тем же урусам?
— Кто таков?
Савватий молчал, блуждая глазами по лицам обступивших его людей. Он понял вопрос, заданный по-монгольски, но раздумывал, стоит ли отвечать. Один раз уже проявил свою учёность, хватит.
— Эй, Ангараг! Спроси его, ты вроде научился хрюкать по-урусски!
Подъехавший всадник тоже пару секунд молчал, конструируя в уме фразу на трудном урусском языке.
— Кто такая, а? Куда шла?
— Крестьянин я здешний, — заговорил Савватий, лихорадочно соображая. — Подобрали меня добрые люди, после того, как ваши, значит, всё с меня сняли. Одёжу вот дали, велели служить...
— Он врёт, — не дослушав, уверенно заключил Дэлгэр.
— Ты тоже научился понимать по-урусски?
— Мне нет нужды понимать их звериный язык. Мне достаточно поглядеть в глаза. Ладно, раз врёт... Ангараг, возьмите его и допросите как следует. Он покажет нам дорогу к коназу Горги или подохнет. Так ему и скажите.
...
* * *
-... Меня не интересует, ничтожный, что успел тебе рассказать покойный Елю Цай и чего не успел! Ты должен сегодня начать обстрел!
— Да, о прославленный! — китаец, назначенный на место мастера, согнулся в поклоне.
— Всё, работайте!
Отъезжая, Джебе ещё раз окинул взглядом осиротевшее хозяйство покойного. Да, жаль Елю Цая, определённо жаль. Хороший был мастер-стенобитчик, очень хороший. Но, как и всякий мастер, основные секреты своего ремесла держал при себе. Да ещё, как понял Джебе, самых толковых рабочих послал с этим... как его... ну, короче, к Бурундаю в помощь. Досадно.
Джебе снова принялся рассматривать стены Торжка. Город был не так и велик, но стены имел неслабые. Одолеть такие стены только при помощи лестниц будет трудно. Сумеет ли этот китаец справиться с возложенными на него обязанностями?
Джебе обернулся и поглядел назад. Китайцы без дела не сидели, сновали как муравьи, и на расчищенной от снега площадке уже топорщились брёвна — рабочие собирали станину стенобитной машины. Джебе удовлетворённо хмыкнул. Правду сказал кто-то, что незаменимых людей не бывает. Вон как размахивает руками новоиспечённый мастер. Энергичный парень, справится. Не враг же он самому себе, в конце концов?
...
Лю Чэн бросил стило, в отчаянии гладя на доску, исчерканную иероглифами. Нет, так не пойдёт. Он совсем запутался в этих расчётах, и пора признаться самому себе.
Ладно. Пёс с ними, с расчётами. Исходя из здравого смысла, дальность полёта камня растёт с ростом длины рычага и веса противовеса. Ну, рычаг у нас какой есть, а вот противовес... Надо нагрузить в короб камней до самого верха, вот что. А перелёты можно исправить накладными кольцами.
— Кладите всё! — приказал Лю Чэн рабочим, столпившимся у рычажных весов.
— Как? Без взвешивания?
— Некогда взвешивать! — рявкнул Лю Чэн. — Лучше пара перелётов, чем недолёты!
Рабочие начали споро нагружать короб камнями, а Лю Чэн принялся рассматривать разложенные перед ним зубья. Так, этот для малого веса, этот для настильной стрельбы... Ага, вот этот, похоже.
— Ставьте вот этот зуб!
...
— Ну как твои успехи, мастер Лю?
Джебе возвышался на вороном жеребце, разглядывая собранную машину. Неподалёку в ямах, полных углей, калились валуны, собранные рабами со всей округи. Да, и опять проблема с этими проклятыми зажигательными горшками...
— Всё готово, о великий хан!
— Ну так приступайте! — усмехнулся Джебе. Если машина заработает, значит, всё в порядке. Можно отправляться спать до утра.
Лю Чэн поклонился, махнул своим рукой. От костров четверо рабов, обливаясь потом от нестерпимого жара, уже тащили камень, светящийся малиновым светом.
Толпа рабочих поползла от машины, натягивая канат. Заскрипели блоки полиспаста, рычаг пошёл вниз... Вроде всё как обычно.
Лю Чэн сглотнул слюну, наблюдая, как укладывают в железную корзину камень. Боги, все боги мира, и урусский Христос, помогите!
— Давай!
Рабочий, взмахнув кувалдой, выбил чеку. Рычаг рванулся с чудовищной силой, и камень, вылетев из корзины, устремился в зенит. Одно мгновение Лю Чэну казалось, что камень повис в воздухе, и так и останется там висеть.
— Берегись!!!
Раскалённый валун с грохотом рухнул на камнемёт, во все стороны брызнули щепки. Из разрушенной конструкции повалил дым, язычки пламени весело заплясали на расщеплённых брёвнах.
— Хороший выстрел, мастер Лю, — лицо Джебе исказила кривая усмешка.
— Это ошибка... — лепетал китаец, белый, как бумага. — Это всего лишь маленькая ошибка...
— Ошибкой было поставить тебя на столь ответственный пост, — отрезал Джебе. — Я не собираюсь ждать, когда ты совершишь большую ошибку. Хватит и этой, маленькой.
— Ты волен казнить меня, о великий, но ведь остальные ещё хуже! — взвыл китаец.
Джебе задумался. Действительно...
— Ладно, Лю. Ты всё ещё мастер. Сейчас твои люди пойдут ужинать, а ты иди и получи сорок палок. Вместо ужина, поскольку ужин ты не заработал. Машину восстановить к завтрашнему утру. И горе тебе, если и остальные твои устройства постигнет та же участь!
...
* * *
— Здрав будь, великий князь!
— И тебе здравия крепкого, Даниил Романович!
Двор княжьего терема на глазах наполнялся всадниками, охраной князя Галицкого. Остальное войско, судя по всему, пребывало в непосредственной близости.
— Здравствуй, сестра, как здоровье твоё? — князь Даниил обратил взор на сестру.
— Здравствуй, братец. Ничего, живу помалу. — улыбнулась княгиня Елена.
— Ну вот, княже, прибыл я со всей ратью, как и обещал. А ты небось сомневался?
Князь Михаил изучающее разглядывал лицо Даниила Галицкого.
— Хороша шутка, Данила Романович. Сегодня уже двадцать четвёртое.
Даниил пригасил улыбку.
— Извини, Михаил Всеволодович, раньше никак не можно было.
Князь Михаил тяжело вздохнул, перевёл взгляд куда-то вбок.
— Ладно, размещайтесь, гости долгожданные. Пойдём в горницу, Даниил Романович... Елена, ты там распорядись покуда насчёт стола. Да, и про баньку не забудь!
— Да сделано уже всё, чего ты? — откликнулась Елена.
— Тогда ладно. Ну, ещё чего распорядись. Мы тут переговорим наскоро с Даниилом Романовичем.
Князья прошли в высокие двустворчатые двери, распахнутые настежь по случаю прибытия гостя.
— Ты как, Данила Романович, с дороги отдохнёшь малость, в баньку сходишь?..
— Давай уже, выкладывай, Михаил Всеволодович, не тяни. По глазам ведь вижу, не терпится тебе. Да и я в непонятности сижу, это для дела вредно.
— Не мне не терпится, Данило Романыч, дело не терпит.
В широкой горнице за столом, уставленным яствами, сидел боярин Фёдор.
— Здравствуй, Данило Романыч!
— Здравствуй, здравствуй, Феодор Олексович!
— Вот, думал после баньки попотчевать, да сперва поговорим, — князь Михаил налил в кубки красного вина, один подвинул боярину, второй протянул гостю. — Ну, с прибытием!
Даниил, не возражая, взял кубок, остро стрельнув глазами на боярина. Он хорошо знал Фёдора — вторая голова у князя Михаила, после собственной. А когда и первая, чего там...
— Говори, Фёдор, — зажевав кусочком хлеба, проговорил Михаил.
Боярин извлёк откуда-то клочок тонкой бумаги, протянул князю Даниилу.
— Ты прочти сперва сам, Данило Романович.
Князь Даниил, пристально вглядываясь в мелкие, плотно уложенные буквы голубиной почты, зашевелил губами.
— Погоди... Это что же? Это Торжок в осаде?
Он обвёл глазами собеседников.
— Такие вот дела, Данило Романыч, — князь Михаил смотрел прямо. — Теперь уж не мы к господам новогородцам письма шлём — они нас о подмоге просят. Сколько людей с собой привёл?
— Восемнадцать тысяч. Тут и галичане, и волыняне, и перемышльский полк, — медленно проговорил князь Даниил.
— Стало быть, с нашими полста с лишним тысяч будет, — боярин Федор водил пальцем по краю стеклянного кубка, отчего тот издавал тонкий мелодичный звук, не то звон, не то свист. — Да у князя Георгия Владимирского тысяч поболе сорока. Да псковичи с новогородцами...
— Под Торжком сейчас токмо полста тысяч стоит их, — вновь заговорил князь Михаил. — Остальные на восток ушли. Ежели ударить разом, мы да господа новгородцы... Прижать к стенам Торжка и порубить в капусту. А потом на встречу с Георгием. Побить Батыгу по частям. Другой такой возможности у нас не будет.
— По частям, говоришь... — Даниил кусал губы. — Батыевы рати скоро ходят. Покуда идём, соберёт в кулак и... Тогда не мы его, а он нас по частям разобьёт. На подходе к Торжку и положит всех по очереди..
— Ежели соберёт, да планы наши знать будет, так непременно положит, — кивнул Михаил. — Токмо как он узнает? Нас трое тут. Видишь, даже слуг нету.
— А для всех скажем, будто идём на Туров, — подал голос боярин.
— Ну... — поморщился Даниил. — Не поверят поганые, ежели уши в Чернигове есьм у них.
— А вот на тот случай, ежели уши есьм, другая сказка приготовлена, — улыбнулся Фёдор. — Будто идём мы ко Владимиру южным путём, южнее Козельска. Такому точно поверят.
— Мудрёно больно. — хмыкнул Даниил. — Ну а дальше?
— Дальше? — боярин вновь завозил пальцем по краю кубка, извлекая тихий стеклянный стон. — Дальше проще. Голубей посыльных у поганых нет, потому голубь птица оседлая. Стало быть, с гонцом весть уйдёт. Конные в степи да с пересменкой за двое суток до Батыги ту весть донесут, а без пересменки так все четверо суток выйдет. Но пусть даже двое суток. Оттуда ещё приказ до Торжка два дня пойдёт, лесами-то. Если заранее сговориться с новгородцами да плесковичами, так успеем дойти до Торжка. И всё, и конец поганым...
Даниил Романович молчал так долго, что у князя Михаила помимо воли мелькнула мысль, что больше ни слова они от гостя не услышат.
— План хорош, Фёдор Олексич, — тряхнул головой Даниил. — Ой, хорош! Значит, мы биться будем, а князь Георгий в лесу сидеть?
— Твои предложения? — ровным голосом спросил Михаил.
— Моё предложение простое. Дать знать Георгию, условиться о встрече, собрать все силы в кулак и тогда уж...
— Время, княже, время! — напомнил Фёдор. — Упустим время, упустим всё.
— А поспешим, поодинке выступив, ещё хуже будет! — отрезал Даниил. — Рязанцы вон поспешили, и где они теперь? Нет, Михаил, Всеволодович. Ты как хочешь, а на верную смерть своих людей я не поведу. Токмо вместе с князем Георгием выступать, не иначе.
Воцарилось молчание.
— Ладно, — вздохнул Михаил. — Давай-ка в баньку, устал с дороги, небось. Да и я схожу, пожалуй. И боярин Фёдор немыт давно. После обговорим.
— Погоди... — мотнул головой Даниил. — А что сам-то князь Георгий? Есьм связь с ним или нету?
Боярин Федор и Михаил Всеволодович переглянулись.
— Лгать не станем. Нет вестей от него никаких. Мы письма шлём, да без ответа.
...
— Аыыы!!!
Савватий мотал головой, заходясь истошным визгом. Вонь пожарища перебивал тошнотворный запах палёного мяса.
— Говори, шелудивая урусская свинья! Где коназ Горги, ну?!
— Оиииии!!!
Монгол, прижигавший пленника калёным железом, критически осмотрел железный прут, уже потерявший свечение, и сунул его в костёр, в самые угли. Вынул взамен свежий, рдевший на конце малиновым светом.
— Говори, собака! Где коназ Горги?!
— Уииииии!!!
Савватий уже утратил свойство членораздельной речи. Разумеется, палачи скоро выяснили, что он говорит по-монгольски, что только укрепило их подозрения — разумеется, непростой человек попал к ним в руки, ох и непростой! Выяснили они и то, что Савватий служил у князя Василько, и даже то, что сбежал он от Бурундая. Само по себе уклонение от службы такому человеку служило основанием для смертной казни, но сейчас важно было одно — как можно скорее найти спрятавшееся в лесах русское войско. Вот тут палачи упёрлись в стену. Нет, отче Савватий охотно указал им не менее полусотни мест, где располагались рати Георгия, от Дона и Волги до новгородских лесов. Но какое из них истинное?
— Говори, падаль палёная!!
— Ааааааааа!!!
Книжник, последний раз дёрнувшись на верёвках, которыми был примотан к бревну коновязи, уцелевшему при пожаре, затих, голова свесилась набок, глаза закатились под лоб и остановились, стекленея.
— Ангараг, он подох! — палач коснулся бедра Савватия калёным железом, раздалось шипение, но тело даже не дёрнулось. — Точно подох, собака!
Ангараг, ведший допрос, завернул веко пленника, отпустил. Сплюнул ожесточённо.
— Эх, не везёт... Это ты виноват, не умеешь!
— Я воин, а не записной палач! — в свою очередь озлился монгол, бросая железный прут. — Что ты велел, то я и делал!
За шумом перебранки двое не заметили, как подошёл сзади темник.
— Ну, узнали дорогу в логово?
— Дэлгэр... он... Он подох, собака! — обернулся Ангараг.
— Я не спрашиваю тебя о здоровье этого уруса. Я спрашиваю — где коназ Горги? Отвечай!
— Я не знаю, багатур! Он подох слишком рано!
— Так, — лицо Дэлгэра исказилось от сдерживаемого гнева. — Одни бараны не смогли взять хотя бы одного из шестерых урусских послов. Другие, которым судьба послала подарок в виде живого "языка", уморили его, так ничего и не узнав...
— Да не знал он, хан! — взвился Ангараг. — Всё рассказал, а этого просто не знал!
— Боюсь, Бурундая не удовлетворят такие объяснения. Ему нужна дорога в логово коназа Горги, а не объяснения, что она неизвестна. Ладно, толку с вас в этом деле... По дюжине палок оба получите, как вернёмся. Оттащите эту падаль подальше, чтобы не мешала ужинать. Палёным воняет...
...
— Сегодня уже восьмой день осады, а в стенах нет ни одного пролома!
Джебе смотрел на Лю Чэна с холодным бешенством. Он только что получил от Бату-хана послание, в котором тот участливо осведомлялся, не залёг ли прославленный и непобедимый Джебе в берлогу, подобно медведям в урусских лесах. Оправдаться было нечем. И всё из-за этого неумехи!
Зажигательные горшки, которых, кстати, оставалось совсем немного, этот идиот расстрелял в первый же день, щедро осыпав ими стены из малых машин, сработанных покойным Елю Цаем из волос урусских девок. Стены местами обуглились и почернели, но крепости своей отнюдь не утратили. Зажигать же город стало нечем — добыть горючее масло и селитру в этих местах было невозможно. Правда, часть раскалённых валунов, выпускаемых с огромным разбросом, перелетала через стену, вызывая пожары, но пожары эти были далеко не столь интенсивны, чтобы измотать защитников города и лишить их воли к сопротивлению.
