— Мы уже пристрелялись, о прославленный нойон! Теперь дело пойдёт быстро!
— Хорошо, мастер Лю. Даю тебе ещё один день. Или завтра до полудня в стенах этого города появится хотя бы первый пролом, или он возникнет в твоей голове!
Джебе хлестнул нагайкой коня и помчался прочь галопом, давая волю накопившемуся раздражению. Перед глазами стояла вторая часть письма, надиктованная самим Сыбудаем. В ней старик спокойно и рассудительно излагал, какая участь ожидает Джебе в случае, если коназ Магаил и ноугородское войско подойдут к стенам Тарджока.
Джебе в бешенстве скрипнул зубами. Разумеется, старый лис прав. Его прижмут к стенам этого проклятого города и уничтожат. И никто не придёт на помощь, потому что идти сюда, оставив за спиной мощное войско коназа Горги будет явным самоубийством. Бату-хан, старый Сыбудай и этот выскочка Бурундай вернутся в степь с богатой добычей, кости же Джебе будут гнить здесь, в этой злобной Урусии.
— Значит, так. Готовить лестницы. Много, много лестниц! Завтра общий штурм, и окончится он только после падения города!
...
Старая Стешиха разглядывала бывшую деревню, в которой не осталось ни одного дома, выглядывая из-за ветвей. В деревне только что побывали поганые, и дым костра ещё курился, струйкой вздымаясь в небо. Ветер стих совершенно, на израненную, истерзанную землю опускалась морозная ночь.
Стешиха вздохнула, вслушиваясь в себя. В деревне кто-то был. Кто-то живой. Живой ли?
Колдунья давно усвоила, что глаза и уши это далеко не всё. И даже собачий нюх не всегда подскажет то, что можно почувствовать внутренним чувством. Вот и сейчас она чувствовала — кто-то остался в развалинах. Живой? Непонятно... Старею, вздохнула колдунья.
Старуха вышла из лесу и направилась к деревне, широко, по-мужски шагая. Она не боялась. Она доверяла своему чувству опасности, более чуткому, чем у любого зверя. Здесь опасности нет. А кто есть?
Стешиха посетила уже не одну деревню, отыскивая тех, кто выжил... кто мог выжить в той страшной бойне, что учинили на Руси пришельцы. Так велит матерь Жива, которую городские попы на греческий манер именуют Богородицей. Стешиха никогда не спорила с теми попами — толку-то, большинство из них были лишены МАНЫ, волшебной силы, от роду положенной всем волхвам. Умные вроде люди, однако глухие...
Старая колдунья остановилась, втянув воздух ноздрями. Пахло палёным мясом. Где-то здесь... Ага, вот.
Голый человек, мужчина неопределённого возраста, лежал ничком. Его вполне можно было принять за труп, но обмануть внутреннее чувство невозможно — в этом истерзанном теле покуда теплится жизнь.
Стешиха вздохнула, снимая со спины тугую скатку меховой полости, в которой удобно перетаскивать таких вот бедолаг, поклав на лыжи. Это уже четвёртый... Мало? Это как посмотреть...
...
Ропша стоял на низеньком пороге своей избушки и щурился на солнце. Да, солнышко светило сегодня совсем по-весеннему. Долгая, страшная зима кончалась...
Почтарь криво улыбнулся своим мыслям. Кончаться и кончиться вещи разные. Ничего ещё не кончилось, наоборот, дела идут всё хуже и хуже. Нет, Ропша не читал писем, что приносили к нему голуби, но для того, чтобы понять,что происходит, достаточно было голубятни. После падения Ярославля связь сохранялась только с Ростовом и Угличем. Причём в Углич сегодня улетел последний сизарь, и ещё шесть штук имелось ростовских. И всё... Тверь, судя по всему, уже взяли. Связи с Торжком у почтаря не было, и кто знает, стоит ли город?
Не вернулось обратно и посольство, отряженное к князю Михаилу Всеволодовичу в Киев. Или Чернигов? Он же любит на двух столах сидеть, князь Михаил, а то и на трёх враз... Однако вот вчера прибыла пара голубей с посланием от Михаила, и это радует — значит, есть надежда...
Ропша вздохнул, поправил нагольный тулуп, наброшенный на плечи. Надежда... Надеяться сейчас следует только на то, что с началом снеготаяния поганые уйдут в свои степи, отягощённые добычей. Половодье, это не шутка.
Почтарь заметил лисий малахай, выдвинувшийся из-за дерева, на секунду раньше, чем монгольский всадник заметил его самого. Мигом скользнул в дверь, с шумом захлопнул её и запер толстым дубовым брусом. Припал к дырке, образовавшейся от выпавшего сучка в двери и удачно служившей глазком хозяину. Монгол, выкрикнув несколько гортанных слов, замахал руками, призывая своих соплеменников. И вот на крохотную полянку перед избушкой повалили дюжие всадники, все в доспехах. Нашли, значит...
Ропша кинулся к печи, потом к голубятне. В дверь уже молотили чем-то тяжёлым.
— Открывай, да! Скоро открывай, иначе секир башка получай, урус! — кто-то из поганых, похоже, успел выучиться говорить по-русски.
Толстая дверь сотрясалась от ударов, но пока стояла. Ропша торопливо выталкивал наружу голубей, одного за другим. Птицам-то зачем гибнуть?
Выпустив последнего, Ропша задвинул заслонку голубятни, улыбнулся. Летите, светлые птахи... Однако, пора. Помолиться ведь не дали, сволочи...
Мощный удар тарана-бревна, подобранного где-то неподалеку в лесу, высадил дверь с одного раза, и разгорячённые монгольские нукеры ворвались внутрь лесной избушки, изрыгая ругательства. Но было поздно. На потолочной балке висело тело почтаря, ещё легонько покачиваясь.
— А, собака! Снимите его, может, удастся откачать! Да поживее, олухи, ведь это связь с коназом Горги, не будь я Дэлгэр!
Кто-то чиркнул кинжалом по тонкому шнуру, на котором висел почтарь, возникла суета — обмякшее тело подхватили, потащили на воздух, на ходу снимая с шеи петлю. Дэлгэр оглядел скромное убранство избушки. Мешки с коноплёй и пшеном, железный котелок для варки, какие-то горшки... В углу возвышалось сооружение, не оставлявшее сомнений в своём предназначении. Вне всяких сомнений, это голубятня, а это вот связник коназа Горги. Значит, логово близко, совсем близко... Где?
Позади возник запаренный нукер.
— Дэлгэр, он подох.
— Точно?
— Зрачки как у змеи.
Дэлгэр сплюнул на пол. Не везёт... Опять не везёт... Сколько можно?
— Ладно, Балтэ. Ты и Ангараг останетесь здесь со своими людьми. Не знаю, как часто сюда приходят гонцы от коназа Горги, но вряд ли реже чем через день. И попробуйте только не взять живыми! Слышишь, Ангараг?
— Мы их возьмём, Дэлгэр-багатур!
...
-... Вот, княже, как и обещал... Узнал я, где рати князь Георгий затаил.
Бывший князь Глеб хищно осклабился, не в силах сдержать радость. Соглядатай, чернявый низкорослый мужик, заросший до глаз курчавой бородой, блеснул крепкими зубами в ответ.
— Ну?
— Серебришко вперёд, как водится.
Глеб, не споря, вынул тяжёлый кожаный кошель, вложил его в цепкую руку соглядатая.
— На реке Сити они стоят, недалеко совсем.
— Ты молодец, Чернав!
Расставшись с соглядатаем, Глеб пришпорил коня. Скорее, эту горячую новость следует преподнести вперёд всех. Стан князя Георгий ищут многие, а награду должен получить один. И это должен быть он, князь Глеб! Да, быть ему теперь князем над Рязанью! А может, и над Владимиром поставит его Бату-хан?
...
Кони мягко ступали по глубокому снегу, проваливаясь где по бабки, а где и почти по колено. Надо же, вроде каждый день наведываемся к избушке почтаря, а тропы нет. Заваливает свежим снегом...
Варлам усмехнулся собственным мыслям. Ещё бы не хватало тропу проложить к стану, как же. Разумеется, они каждый день подъезжали к леской избушке разными путями, чтобы не натоптать тропинку. Путей было больше дюжины, и свежий снег укрывал следы, придавая лесной чаще первозданный вид, будто сюда от роду не ступала нога человека.
Ехавший впереди всадник не проронил ни звука, просто встал на месте, натянув поводья, но Варламу этого было достаточно — все посторонние мысли вылетели разом, и бывалый воин весь обратился в слух.
— Там чужие... — еле слышно прошептал передний витязь.
— Уходим тихо... — также одними губами произнёс Варлам. И тут звонко, призывно заржала в лесной чаще кобыла, и тут же один из жеребцов маленького русского отряда ответил ей.
Таиться больше не имело смысла. Чащоба взорвалась диким воем и улюлюканьем, и уже разворачиваясь, Варлам услышал свист вражеских стрел. Конь под ним всхрапнул и стал валиться.
— Засада! Все в круг!
Кони витязей, истыканные стрелами, подобно подушечке для иголок, пали на месте, но бывалые воины успели соскочить, и никто не пострадал. Теперь у Варлама не было ни малейших сомнений — их хотят взять живьём. Обычно степняки старались не попасть в коней, берегли трофеи.
Со всех сторон пятёрку русских окружили галдящие, хищно ощерившиеся всадники, размахивая арканами.
— Делай, братие! — крикнул Варлам.
Ангараг, уже собиравшийся крикнуть урусам, что всякое сопротивление бесполезно, вытаращив глаза, наблюдал завораживающую картину — пятеро урусов разом взмахнули мечами, на один миг придав сходство своему оборонительному кругу с огромным стальным цветком, и пять голов покатились в снег. Этот приём использовали ещё древние викинги, чтобы не попасть в плен к врагу — каждый сзади стоящий рубит переднего...
— А-а, проклятые мангусы! Что мы скажем Дэлгэру?
...
Если бы Бурундаю кто-то сказал, что он трус, участь того человека была бы печальна. Нет, никто не мог упрекнуть багатура, темника — а теперь уже великого полководца — в трусости. Но самому себе врать глупо. Сейчас Бурундай боялся.
-... Мы не можем выступить на помощь Джебе, потому что в здешних лесах прячется коназ Горги с немалым войском, — старческий голос Сыбудая был ровен. — Джебе, в свою очередь, до сих пор не взял Тарджок.. Ты можешь не верить мне, мой Бату, но ситуация очень, очень опасна. Если коназ Магаил и ноугородское войско подойдут к Тарджоку одновременно, участь Джебе будет решена. И нам придётся думать уже не о походе на Ноугород, а о том, как скорее унести ноги.
Бату-хан молчал, разглядывая золотой узор на пиале.
— Что скажешь ты, мой храбрый Бурундай? Ростов и Углич — это хорошо, но для этого не стоило посылать пять туменов. Эти воины были даны тебе для другого, мой Бурундай.
— Повелитель... — сглотнул Бурундай. — Мы ищем непрерывно, и поисками занят Дэлгэр, а это хитрый лис. И он ответит...
— Разумеется, он ответит, мой Бурундай. Ты вправе спрашивать со своих людей за порученную им работу. Но разве всем руководит Дэлгэр? И разве я не вправе спросить с того, кому поручил столь важное дело?
Бурундай снова сглотнул, устраняя ощущение, будто на горле натягивается тугая тетива от лука.
— Мы найдём коназа Горги, Повелитель!
— Когда?
— Через три дня, не считая сегодняшнего, — как можно твёрже выговорил Бурундай.
Бату-хан поставил пиалу на столик.
— Хорошо, мой Бурундай. Три дня, не считая сегодняшнего.
Когда полог за Бурундаем закрылся, Сыбудай проворчал.
— Похоже, пора собирать наших воинов в единый кулак. Хватит им рыскать по урусским лесам, вылавливая уцелевшую дичь. И следует послать Джебе ещё одно письмо. Да, прямой приказ — взять Тарджок не позже, чем через три дня.
Бату-хан прямо посмотрел на Сыбудая.
— Давай прямо, мой Сыбудай. Что будет, если Джебе не сделает этого к указанному сроку?
— Джебе сделает, — старый монгол оставался невозмутим. — Я понял твой вопрос, мой Бату. Речь не идёт о тетиве от лука. Потеря имени для такого человека, как Джебе-нойон, не хуже петли. Именно поэтому он сделает.
— Хорошо, мой мудрый Сыбудай, — согласно наклонил голову Бату. — Я сейчас же велю написать письмо. Итого три дня, день идёт гонец, значит, два...
— Нет, мой Бату, — поморщился Сыбудай. — Три дня с момента получения письма. Итого будет четыре. Не следует ставить великого Джебе в неудобное, почти безвыходное положение.
Старик остро блеснул глазами.
— В конце концов, это просто опасно.
...
Чумазые воробьи, звонко чирикая, вовсю купались в луже, набежавшей посреди двора. Надо же, уже весна, подумал князь Михаил, закрывая глаза и подставляя лицо яркому солнцу. Уже весна...
— Прости, Михаил Всеволодович, что отрываю тебя от мыслей твоих, — раздался голос князя Даниила.
Михаил вздохнул, открыл глаза. Князь Даниил стоял перед ним, усмехаясь.
— Сетовал ты, что долго рати свои собирал я. Вот ратники мои здесь. Отъелись ребята, отдохнули, девок твоих помалу тискают со скуки. Что дальше?
— Дальше? — Михаил угрюмо вздохнул. — Новое письмо пришло из Новгорода.
— Ну?
— Пишут, собрали рать господа новогородцы. Плесковичей ждут со дня на день.
— А князь Георгий что?
— Молчит. Как рыба молчит.
Лицо Даниила перекосила кривая усмешка.
— Ну так отпиши господам новгородцам: не стоит так торопиться, поперёд батьки в пекло. Скоро Батый к ним сам пожалует. Скажешь, не так?
Не ответив, Михаил вновь закрыл глаза. Так, всё так. Время упущено, можно не лгать себе. Сколько ещё простоит Торжок? День, два, три? Неважно. Всё равно теперь уже не успеть.
— Ну вот что, Михаил Всеволодович, — подал голос князь Даниил. — Сегодня уж третье число. Мы, так и быть, погостим у тебя ещё пару-тройку деньков. Но вообще-то пора бы и честь знать.
Долго, долго молчал князь Михаил, не открывая глаз.
— Скажи, Данило Романыч, тебе не страшно?
Князь Даниил тоже помолчал немного.
— Понял я вопрос твой, княже. Отвечаю — страшно. Год, ну два от силы... Придут они под стены Киева, точно придут. Как силёнки подкопят... А там и до Галича путь короткий.
Михаил Всеволодович открыл глаза.
— А ты знаешь, как год сей зовут поганые? Я сам вчера только узнал. Год жёлтой собаки. А прошлый красной курицы.
Помолчали.
— Что ж... Что огненный петух, что собака — нам от того не легче, Михаил Всеволодович.
...
-... Стоят они лагерем на Сити-реке, славный багатур. Стоят широко, пешие ратники вне частокола по большей части. Да и частокол тот не стена городская, так — забор, ограда от волков...
По мере того, как бывший князь Глеб рассказывал, зубы Бурундая обнажались в хищной усмешке. Дослушав, он издал свистяще-шипящий звук, котороый при желании можно было принять за довольный смешок.
— Ты молодец, коназ Глеб. Ты доказал свою верность и полезность делу Повелителя Вселенной. Эти сто золотых твои. Держи!
Глеб на лету подхватил увесистый кошелёк, глухо звякнувший.
— Благодарю, славный багатур! Всегда рад услужить Повелителю Вселенной и великому воителю его!
Уже выходя от Бурундая, Глеб не удержался, хрюкнул под нос. За эти сведения, посланные к самому Сыбудаю, он тоже получил награду. И тоже сто золотых. Вот так надо обделывать свои дела. Деньги, кстати, очень даже вовремя. Последнее время Глеб сильно поиздержался.
И уже садясь на коня, бывший князь мельком вспомнил о бывшем боярине Путяте, так и не появившемся более. Канул, как в воду. А впрочем, теперь это не имеет никакого значения.
— Уррагх! — на монгольский манер выкрикнул Глеб, пришпоривая коня. Вперёд, к новым успехам. Он будет, будет князем... В Рязани, нет, в самом Владимире...
Стрела вошла бывшему русичу в основание черепа, и он рухнул наземь мешком. Больно... Надо же, как больно...
