Крыло — из двух полотен ткани, верхняя и нижняя поверхности. Сшиваем по задней кромке и по бокам, спереди оставляем зазор — воздухозаборники, через который набегающий поток воздуха надувает крыло изнутри. Внутри параллельно направлению полёта располагаем вертикальные тканевые перегородки, задающие профиль крыла — нервюры. В полёте набегающий поток воздуха, попадая через воздухозаборники в крыло, создаёт там повышенное давление — крыло становится жёстким и имеет соответствующий профиль.
Нервюры — силовые и промежуточные. К силовым снизу крепим стропы, промежуточные — только для задания профиля крыла. В нервюрах — перепускные отверстия, через которые воздух перетекает из одной секции крыла в другую.
Крыло — из воздухонепроницаемых тканей. У меня — шёлк. Цена...! Пришлось разориться.
Силовые нервюры усиливаем каркасными лентами для лучшего распределения нагрузки со строп. Очень не хватает синтетики: нейлона, дакрона. Ну, что-то типа "рипстоп" мы и из шёлка сделали. Тут особенности самого шёлка: нитка шелкопряда, которую сматывают с кокона, очень тонкая — легко рвётся между пальцами. В ткани идёт скрученная из 2-4-8-12 исходных нитей. Если знаешь, что искать... У нас: 4-8.
Кое-где полотно с пропиткой. Типа полужёстких передних частей воздухозаборников, что облегчает наполнение параплана при старте. Стропы — пенька обработанная.
Средневековье, блин! Вместо нормальных 5-7 кг весом получилось 12. Правда, минус шлем, запасной парашют... Класс аппарата не высок: 1:5. С километра высоты можно улететь на пять вёрст в планировании. Тут бы мне версту осилить, через реку перелететь.
Сейчас из-за Волги дует ветер. Набегает на обрыв и поднимается вверх. Восходящий динамический поток, "динамик". Бывает ещё "термик" — восходящие потоки воздуха от сильно прогретых участков поверхности. Так работают песчаные пляжи в солнечный полдень. Сейчас ночь — придётся без этого.
Нормально параплан стартует с разбега. Вешаешь туристочку на грудь и побежал. До обрыва.
У меня вышка есть — что ж не приспособить? Основное применение — просто съехать по канату на подцепленном карабине. Через этот аттракцион, в разных модификациях, вся молодёжь проходит. Я уже говорил, что у жителей равнин к высоте отношение... тревожное. Надо отфильтровывать совсем негодных к высотным работам и тренировать остальных.
А вот с парапланом... Пришлось городить консоль и систему подвески аппарата — не дай бог крыло сложится при отрыве. Сколько не прыгаю, а... а страшно.
* * *
— Росточек, иди сюда.
— Что?! Опять?!
— Да. Но не так, как всегда. Пояса — пристёгиваем, руками хватай за лямки. Гульфики... нам ни к чему. Теперь запомни: не визжать, не дёргаться. Начнёшь на мне подпрыгивать — разобьёмся. У меня руки заняты вот этими... петлями. Клеванты называются. Держишься за меня сама. Двигаешься осторожно, медленно. И ничего не боишься. Ничего-ничего.
Дай-то бог. Если мы с ней вдвоём нае... мда. Интересно: кто тут кому яркие впечатления всовывает? Останусь живой — всю жизнь этот... прикол вспоминать буду.
Отрабатываю модификацию простого "прямого старта". Проверяю передний ряд строп, воздухозаборники отзываются, укладываю на предплечья с внутренней стороны, отцепляю петли заднего ряда строп.
Выпускающий мастер хромает: этой весной у меня перебились почти все, кого я уговорил попробовать. Сам я... три прыжка было. Задачу "парение в динамических потоках" — отработал.
Это такой кайф! Это... круче секса! Пока не начинается посадка. Или, господи пронеси, "заднее заваливание". Сегодня — мой четвёртый прыжок. С грузом — разок прыгал. Но вот с таким...
"Всё когда-то случается первый раз" — международная мудрость. Таки — "да". Важно, чтобы не "два в одном". "Запишите мне два прыжка..." — опять бородатые анекдоты лезут.
Ростислава сидит у меня на животе. Хорошо вцепилась — и руками и ногами. Но... высоковато. Как бы она в панике по мне вверх не полезла. Как кошки иногда пытаются взобраться хозяину на голову. Застёжка наших поясов не пустит. Ни сильно вверх, ни сильно вниз.
— Ну, Росток. Поехали-и-и-и...!
Она ещё пытается сообразить: о чём это, а я уже шагаю с доски. Х-ха...! Мгновения падения и "матрас", он же крыло, он же купол — принимает наш вес.
С кем другой — не рискнул бы. А у Ростиславы нет и двух с половиной пудов веса. Лишь бы... не визжала.
Первые мгновения — всё внимание на полёт. Осторожно разворачиваюсь вдоль берега. Ветер потихоньку поднимает крыло. Мировых рекордов выше трёх километров — мне не надо. Сотню метров над склоном — и хватит. Впрочем, каждый наш полёт "здесь и сейчас" — мировой рекорд. Этого мира. И скоростей сильных нам не надо. Потихоньку, полегоньку. 20-30 км/час. У нас прогулка, а не высший пилотаж...
— Живая? Открой глаза. Посмотри вокруг. Мы летим. Ты летаешь. Впервые в жизни. Вровень с птицами, рядом с ангелами.
Глаз не открывает. Только головой трясёт.
— Ты же хотела. Чтобы тебя Огненный Змей покатал по поднебесью. Как "верну любу за Дунаем". Вот тебе поднебесье. А вместо Дуная — Волга. Или ты Огненному Волку не веришь?
Не помогает. Тогда... что-то простенькое, привычное посреди чуждого.
После взлёта я рефлекторно согнул ноги, обычная сидячая посадка пилота на таких аппаратах.
— Сунь руку. Мне между ног. Ну!
Она намертво вцепилась в лямки. А я, честно говоря, не рискую отпустить стропы. Всё также, не открывая глаз, чуть скуля, просовывает руку.
— Чувствуешь? Приласкай. Сильнее. Ты же делала, ты же умеешь. Ну! Приказ! Господина.
Ледяная, мокрая от пота, от страха ладошка. Да ещё и снизу... поддувает. Но... дело не в твоём искусстве, девочка, дело во мне, в адреналине, который кипит в моей крови.
— Вставь. Наденься. Глубже. Ну!
Она чуть съезжает мне на бёдра. Вскрикивает. Распахивает глаза. Эдакая примитивная механическая связка: здесь вдвинулось — там открылось.
— Больно? Будто заново невинности лишаешься? Да, это правда. Тебя никогда не... не трахали в небесах. Это — первый раз. Ты первая и единственная девушка в мире. Которую сношают в царствии небесном. Глубже. На пороге чертогов ангельских я хочу почувствовать твою матку. Глубже.
Конкретизация до непристойности снижает уровень пафоса и сакральности. Мы — в реале. Мы — реальны. Смотри, думай, делай. Ты — не бессильна, не беспомощна, твои действия — имеют значения. Даже здесь, в небесах.
Она морщится, кривится, но съезжает. Да уж. Точно — будто девочка.
— Оглянись, Росток. Мы в царствие небесном. Звёзды рядом. Ещё чуток — и престол господен быть должен. И мы с тобой. Как всегда. Ты в воле моей, я в теле твоём. И сердце твоё бьётся у груди моей, и дыхание твоё у уст моих. И ангелы божьи дивуются на смелость нашу. И радуются. Оглянись, может и архангела какого увидишь. Подглядывают, бесстыдники.
Она неуверенно отрывает от меня взгляд, начинает поворачивать голову, замечать окрестности.
"Тиха украинская ночь.
Прозрачно небо. Звезды блещут.
Своей дремоты превозмочь
Не хочет воздух. Чуть трепещут
Сребристых тополей листы.
Луна спокойно с высоты
Над городом моим сияет...".
Я-таки скажу: волжская ночь — очень даже не хуже украинской! Тополей пирамидальных нет. Но есть ивы и осины с серебром листьев, есть берёзы с призрачной белизной стволов, есть игольчатые силуэты елей с их тёмной, даже в ночи, зеленью. Такой... неги — нет. Духоты, от которой даже шевелиться не хочется — увы... Тем более — шевелиться хочется. Очень. В такой гамме... разнородных локальных ощущений. Но — нельзя. Раскачаю конструкцию — будем как взбесившийся маятник. Ох, с такой девушкой... Хоть тихие полтавские ночи, хоть ямало-ненецкие белые...
Она не смотрит на меня — вывернула голову в сторону, любуется пейзажем. И потихоньку, медленно, вцепившись в лямки у меня на груди, начинает подниматься. Прохладный воздух Заволжья, напоенный ароматом лугов, лесов, запахом реки, обдувает и холодит снизу. Особенно — уже влажное. В самой верхней точке, держась за самый краешек, где я уже не могу, не рискую последовать за ней, оборачивается ко мне, и, глядя чуть сверху, расширенными зрачками, шепчет мне в лицо:
— Ангелы и архангелы... серафимы и херувимы, все силы небесные... радуются и ликуют... на нас глядючи...
И медленно, с тем же остановившимся взором продолжающих расширяться зрачков, опускается. На меня, ко мне, принимая в себя... Чуть морщится в конце, закрывает глаза, чуть слышно констатирует:
— Весь. Во мне.
И распахивает глаза, шепча в волнении:
— Они все... они видят... они...
— Они все видят и слышат. Как мы с тобой здесь, в царстве небесном... перед престолом его... смогли вознестись... вдвоём, вместе. И мир дольний и мир горний знает: мы вместе. Что было — прошло, что будет — незнаемо. Но нынче, здесь и сейчас... Ты — вся в воле моей, я — весь в лоне твоём. Мы — единое. Звери и рыбы смотрят вверх — видят нас. Птицы удивляются и тревожатся — люди летают среди небес их. И с улыбкой глядит Богородица. На двух смелых. Сумевших приблизиться к трону царя небесного. Сумевших живыми войти в небеса. Ради любви. С любовью. Бог есть любовь. Бог здесь. С нами.
Она улыбается мне. Отворачивает лицо, разглядывая проплывающие внизу холмы и перелески. И снова начинает своё неторопливое восхождение. Уже чуть осмелев, отпустив одной рукой лямку и поглаживая пальчиками постепенно освобождающуюся часть моего тела.
Вроде бы и не так уж... у меня много. Но её тягучая замедленность и моя... привязанность. К этим чёртовым клевантам. И этот чёртов "маятник"! Купол отстаёт от управления, пилот отстаёт от купола. Если дёрнусь — раскачаемся и навернёмся.
Она снова поворачивает ко мне лицо. Вздёргивает, так похоже на матушку, недоуменно левую бровь.
— Ты чем-то озабочен? Это же так... забавно. Перед самим престолом Всевышнего... на весь мир... во всех дальних странах...
Во как! Тут можно и князя Игоря Полковника вспомнить:
"Див кличет наверху древа:
Велит прислушать земле незнаемой,
Волге, Поморию, и Посулию,
И Сурожу, и Корсуню,
И тебе, истукан тьмутараканский!".
Никаких вопящих с деревьев чудовищ. Только юная девушка, оглядывающая с высоты "мир подлунный". Не кличащая наружу, но впитывающая в себя. Картинки реки в лунном свете, запахи ветра, ощущение неба вокруг и под собой. И — меня. Чувство своего мужчины. Могучего, умелого, надёжного. Вокруг себя, в себе. Повсеместно, везде охватывающего, берегущего... Более со-всех-стороннего, чем даже вселенная.
Она снова отворачивается, рассматривает большую, кажется, особенно близкую Луну, крупные летние звёзды и шепчет:
— Царица Небесная! Дай мне! Дай понести нынче! Дай мне сына! От него! Дай мне зачать! Сына в небеси! От него...
— Росточек...
— Помолчи.
Расстёгивает, рвёт на мне рубашку. И начинает целовать мне соски. Девочка, меня это не заводит, я и так же уже... Факеншит! Кусать-то зачем! О-ох... Так сильно биться... так размашисто... медленнееее...!
Оргазм в такой ситуации... Я аж... растерялся. И потерял контроль. Нас понесло вниз и вбок. Чудом выровнял "матрас" уже над водой. "Вспух" и ляпнулся. В воду. На мелководье у одного из речных островов. Нас сразу потащило. Ростислава вцепилась в меня намертво. Уже не только руками и ногами... Вот мне сейчас только склещивания... Хорошо, что КЗУ у меня сделаны нормально — чеки выскочили, три кольца разложились и этот... супер-пододеяльник отвалился.
Потом складывали параплан, сушили у костерка одежду, искупались в тёплой ночной Волге. Она была то удивительно нежной, то резкой и страстной...
Совершенна замученная, свернулась клубочком у меня на животе, я перебирал прядки её отрастающих волос, чуть закудрявившиеся от воды. И вдруг спросила:
— Ты меня любишь?
И замерла. Не дыша, не шевелясь, не открывая глаз.
Ох, девочка... Я ведь знаю, что будет потом, после любого моего ответа. А я тоже устал. И, боюсь, не смогу дать тебе "правильное понимание". У нас сегодня было... очень сильное впечатление. Как бы его не испортить. Напоследок. Грубым, неуместным, неверно понятым словом.
— Люди говорят одно и тоже слово — "люблю". А смыслы — разные. Для большинства "люблю" означает "имею".
"Если хочешь полнеба, я отдам чтобы вновь,
Разгадать, что же люди называют любовь,
Если хочешь пол солнца, для тебя для одной,
Лишь бы ты была со мной, ты была со мной..."
Будь со мной, будь моей, обладать, владеть, спрятать в кулаке... Любовь к себе. И к тебе, как части себя, части удобного, приятного для себя окружения.
Она осторожно выдохнула, кажется, хотела что-то сказать, но передумала. Я продолжил:
— Иногда, не часто, бывает любовь... именно к тебе. Когда цель — счастье любимого человека. Без важности: со мной или без меня. Так гибнут воины. Защищая свою любимую родину. Которая будет дальше без них. Так погибают за любимую женщину. Зная, что она найдёт себе другого. Но это неважно. Лишь бы была. Была счастлива. Вспомнит — хорошо, нет — значит ей это не надо. Не себе — нужно, хочу. А — ей. Чтоб ей было хорошо. А я сделал всё что мог. Сделал. Сам. Для неё. Всё, что мог. Да не оскудеет рука дающего. Правильнее: душа дарящего.
Ростишка чуть всхлипнула, завозилась.
— Я надеюсь, что у тебя впереди долгая и счастливая жизнь. У тебя будут новые города, места, люди. Вокруг будет много интересных мужчин. Красивых, славных, могучих. Возможно, среди них будут и лучше меня. Не тряси головой — люди разные. Бывают очень... выдающиеся. Какие-нибудь... красавцы. Которые заворожат, очаруют тебя. Но никто никогда не сможет повторить вот это. То, что у нас с тобой было. Никто, никогда не будет любить тебя в царстве небесном, посреди сонмов ангелов и архангелов. Как бы хорош не был твой избранник, но проснувшись утром, разглядывая столь понравившееся тебе вчера лицо или тело, ты скажешь себе: хорош, но в небеса...
Она пыталась возражать, я чуть прижал её. К чему мне её клятвы?! И закончил тихонько в поднятое мне навстречу лицо:
— Здесь тебе смерть. Я хочу, чтобы ты жила. Поэтому отправляю. Далеко. Мы можем более не увидеться. Никогда. Но что было — уже никто отнять не сможет. Никто и никогда. Наше — всегда с нами.
И мы снова целовались. Осторожно, ласково. С привкусом горечи. С неизбежным прощаньем впереди.
Потом пришла лодка, мы вернулись в город. Утром в городе распространилась очередная волна слухов о летающих во тьме ночной... ангелах, бесах, чудовищах... великом страшном и ужасном Гудвине, которого Ванькой звать...
Глава 518
Вечером меня поймала Софья, ухватила за грудки и принялась рычать в лицо:
— Ты...! Бесово отродье! Ты что сделал! Вы ж убиться могли! Она ж разума лишиться могла! Руки-ноги переломать! Хромой, косой, горбатой стать...!
Странно: она же знает, что я приучал Ростишку к высоте, к воде, к темноте и скорости. Хотя, конечно, убиться... могли.
— Софья, уймись. Да был... риск. Я рискнул и победил. И дальше тако же будет.
