— Я сейчас! Отдохну, подожди чуть-чуть! О-ох, как, ай.... — это она пошевелилась, — ой, ещё так...
Сама себе скомандовала — сама и исполнила. Приподнялась на руках, посмотрела шалыми затуманенными глазами, поцеловала отца и, потихоньку, двинулась вниз:
— А-а! — дух захватило от погружения; и двигаться начала — медленно, размеренно, в такт ускоряющемуся дыханию.
Потом глаза закрыла, и привстала — Виктор подставил для упора ладони — опёрлась руками, опустилась... с каждым разом — с бОльшим размахом, разработалась... мужчина почувствовал, что член входит весь, и — скольжение... какая же она мокрая!!!
Он уже едва сдерживался, но сдаваться было нельзя! И не сдался...
Марина закричала коротко, 'как чайка' — такое дурацкое сравнение пришло Виктору в голову, вместе с секундным раскаянием: 'ебу дочь...' — сдерживаться он уже не смог, кончил тоже.
Через некоторое время, достаточное для гигиенических процедур:
— Папка, я с тобой так прощаюсь, ты понял? Полижи! — попросила и через несколько минут в очередной раз испытала 'маленькую смерть'...
— Пап, если ты эту Ольку будешь так драть... Никуда не денется, твоя будет!!! Я буду её по имени звать... не мамой, нет... хуй с ней, пусть будет, переживу... я люблю тебя... жаль, нельзя детей...
Это была очень страстная — и очень страшная ночь.
А ещё одну ночь, обещанную отцом, Марина оставила на 'когда-нибудь потом'; но предупредила, что может и не востребовать.
Отец с дочерью проснулись, обнявшись. Целоваться не стали — зубы не чищены.
Виктор начал целовать, двигаясь от шеи вниз, но Марина мягко остановила:
— Нет. Я.
И сама прошлась губами от уха, через шею, через грудь и живот...
— Пап, а Оля глотает? — спросила, когда закончила (и кончила, между прочим!).
— Да.
— Молодец... — полежала молча, — всё, папка, пока! Пойду, приведу себя в порядок... ты в ванную не ломись, хорошо? вдруг я ещё... вспомнить захочу... сама...
— Пойдём, игрушки покажу! — позвала Марина, а Юлька прищурилась скептически: 'ты же взрослая, какие игрушки?'.
— Я же была маленькая, как ты!
Утверждать, что уже большая, Юлька благоразумно не стала — вдруг большим игрушки не положены?
Свои 'сокровища' — те, которые сохранились — Марина заблаговременно вытащила из шкафов и ящиков стола, где они пребывали в забвении. Не все, конечно, там ещё копать и копать. При переезде ничего не сортировали, перетащили всё барахло гамузом. Если найдёт ребёнок что-то интересное для себя — пусть забирает. То, что дорого, как память о маме — отдельно, не для показа и раздачи.
В комнату Марины Юлька вошла, как в пещеру Али-Бабы.
Куклы заинтересовали, 'драгоценности' (разнообразные бусы, брошки, ожерелья — 'три рубля за килограмм') привели в восхищение. Девочка (вежливая!) испросила разрешения, вывалила всё это добро из коробки на Маринкин диван и занялась самоукрашательством.
'Это надолго' — поняла Марина, и вернулась за стол, пообещав девочке, что к торту её позовут, не обделят.
Девушка выпила пару рюмок со взрослыми, перехватила вопросительный взгляд Ольги, обращённый к отцу, его безмолвный ответ: 'сама сообразит, когда хватит'. Отметила, что любовница отца строить её прямо с порога не пытается — плюсик ей. Потом сидела, поддерживала разговор, и убеждалась, что Ольга ей скорее нравится, чем нет. Не вульгарная, умная, слушать умеет, говорит — по делу.
Отца... любит ли, ещё непонятно, но хочет — точно. Это Марина угадывала хорошо, тут особая эмпатия не нужна, а у чуть вмазавшей женщины — всё вообще с лица считывается. Видно же, что задел мужик струны... если не души, так вагины — точно.
Когда прозвучал клич:
— Юличка, иди сюда, тут тортик! — девочка явилась во всей красе.
Она надела на себя ВСЁ! Все абсолютно висюльки, собранные тремя, как минимум, поколениями Марининых предков.
— Ох...ху...х...ренеть! — сказала Юлина мама.
Дочка захихикала, довольная эффектом, Виктор с Мариной — просто ржали...
— Хорошо, — обратилась Ольга к Марине, — что ты косметику не показала.
— А у меня и нету! — развела руками девушка, — я не пользуюсь...
Отец остался в комнате, общаться с Юлькой (та рассказывала ему про то, какая мама хорошая — рекламировала), а Ольга с Мариной отправились на кухню мыть посуду и общаться.
— Ты моешь, я вытираю, — разделила обязанности Ольга (не отгонять же девушку от раковины, раз уже начала?).
Марина согласно кивнула. Поговорили ни о чём, девушка старательно избегала обращений. Определялась: на 'ты', на 'вы', по имени, по имени-отчеству?..
Решила!
Когда женщина взялась вытирать тарелки, подошла, положила руки на талию. Оказалось, что они одного роста. Акселерация, однако.
— Оль... — женщина замерла от такого интимного прикосновения — и обращения, — ты извини, по имени-отчеству не могу... и мамой — тоже, если у вас сложится...
Ольга кивнула, принимая резоны.
— По имени, и на 'ты' — нормально будет?
— Без проблем, — пожала плечами Ольга.
— Давай, отдельно пообщаемся... обсудим, как жить будем, ага?
— Ага!.. Приходи завтра после... шести, — женщина дала себе время на то, чтоб забрать дочь из детсада, и приобрести божеский вид.
Назавтра встретились, Юльку накормили и усадили у телевизора — мультики смотреть, а сами за чаем стали общаться. И дообщались до разговора о сексе.
— О тычинках-пестиках? Нет, не нужно. В курсе. Хотя... о тычинках послушала бы. Так, в плане общей психологии — об отношениях в семье. О том, что у мужиков в голове. И у баб, кстати, — обозначила Марина круг интересов.
— То есть, о пестиках?..
— Уже. Был... один...
Основным претендентом в дефлораторы, до поры, до времени, был Павлик, на фото которого, стыренное со школьной 'Доски Почёта', Марина мастурбировала в конце восьмого класса, в той ещё школе. Он там был в плавках запечатлён, сразу после заплыва. Весь такой мускулистый, и в капельках воды...
Фото нашла недавно, посмотрела — не, не вставляет! Со-вер-шенно... после настоящего, мужского (ну, и что, что отцовского?) члена... так и закинула бывший фетиш в долгий ящик стола. Ну, в самом-то деле, не возвращать же на место, в школу?
Теперь, после отца, Маринке ухажёры-ровесники в качестве любовников были неинтересны. Она сперва собиралась переспать с кем-нибудь из одноклассников или знакомых парней — для легализации недевичества, чтобы можно было пальцем показать: 'вот', мол, 'счастливец, первооткрыватель мой'... а потом подумала... кому какое дело? не факт, что понравится, и зачем портить впечатление, которое у неё сложилось от первого опыта?
Тут, как в спорте: папа высоко поднял планку. Да и сама 'планка' была весьма и весьма...
Так что Павлика оставила в качестве легенды, всё равно никто проверять не побежит. Эту легенду и Ольге скормила — прокатило!
Ольга открыла рот, чтобы сказать 'рановато', и тут же его закрыла.
А Марина благодарно кивнула. Обе друг друга поняли, Ольга озвучила:
— Учусь быть хорошей мачехой! — и отсалютовала чашкой с чаем.
— Падчерица оценила! — ответила Марина с тем же жестом.
— Витя скажет 'снюхались', — притворно вздохнула женщина.
Марина только хмыкнула: это Ольга ещё не знает, что она сознательно, можно сказать 'жертвенно', от секса отказалась в её пользу. Хотя... так себе жертва. Рано, или поздно, но пришлось бы прекратить спать с отцом... не дело это, хоть и хорошо было...
— Знала бы ты, как я его хочу... после мужа — никого... думала, разучилась, а теперь такое выдаю... — вдруг именно что 'выдала' женщина.
Марине захотелось ответить: 'и вы мне будете рассказывать?', почему-то с еврейским акцентом, — удержалась, только головой кивнула — приняла к сведению.
— А чего разбежались-то?
— Характерами не сошлись, — Ольга думала этим ограничиться, но Марина наклонила голову: 'подробнее!', и женщина продолжила мысль:
— Полная и абсолютная необязательность. Хозяин слова своего!
— Захотел — дал, захотел — обратно взял? — предположила Марина.
— Ага! — кивнула Ольга, — ни с ребёнком посидеть, ни гвоздь забить. Представляешь, вышел как-то мусор вынести — и пропал! Ведро возле двери, пустое, а самого — след простыл! Я с Юлькой мечусь, от соседей звоню в милицию, там смеются... явился, мудак, через два дня.
— И где?.. — Марине действительно было интересно: бывает же такое! Не дай бог, попадётся...
— Приятеля институтского встретил, пошли пивка попить, а потом — по старым адресам... как был, в спортивном костюме.
— По бабам?
— Ага. Это последняя капля была. И знала же, что распиздяй... — Ольга перестала следить за языком.
— А зачем тогда?.. — Марина не обратила внимания на 'распиздяя', и не договорила, но и так понятно: 'зачем связывалась?'.
— Паника была: двадцать три года! Все уже замужем, а я — нет. Я — вообще целка... извини, разбушевалась... а он так красиво ухаживал...
— А что ж ты... засиделась? — девушка отбросила политесы.
— Дура, потому что. Принца, блядь... извини снова... так что, ты — правильно сделала... чтоб не охуеть в двадцать три... от внимания...
Девушка обошла стол, приобняла будущую мачеху, 'пожалела'.
— Всё, Оль... прошло. Ты только отца не обижай, ладно? Если 'налево' — чтоб не знал.
— Ты что? — возмутилась Ольга, — какое 'налево'? Он меня так... — помолчала и продолжила, — чёрт... Забываю всё время. Как с подружкой, с тобой.
— Ну, да. Давай так. Я не маленькая уже, про пестики знаю. Значит, в постели папа...
— Ох... хорош. Точно хочешь знать?
— Оль, у меня подруг нет... почти нет. Если ты не против... будем подругами?
— А... давай... необычно так... В общем... папа твой — извини... жеребец... застоявшийся. А про себя я... и не думала даже. Ой... ну, стыдно мне о таком! У меня, между прочим, подруг тоже — не густо...
— Вот... давай, колись, подруга! Просвещай меня, молодую!.. я пойму, не сомневайся!..
В общем — хорошо поговорили, душевно. Ольга прощения попросила за то, что ругается иногда, объяснила тлетворным влиянием исключительно женского коллектива; обещала исправиться.
Когда же Марина пожаловалась на то, что 'хочется — спасу нет, а всем давать — не вариант', Ольга помялась слегка, посомневалась, а потом рукой махнула, взяла табурет, и на него взобралась. Марина ножки и попу оценила на 'пять баллов', папе понравятся... уже понравились!
Чёрт! Да и ей самой — тоже!!! Вот этого ещё не хватало — с мачехой переспать! Семья получится — полный вперёд. Потом Юлька подрастёт, приобщим... пиздец... совсем мозги набекрень...
Женщина пошарила на антресолях, и добыла коробочку. Спрыгнула:
— Вот, от Юльки прячу. А то спросит: 'это что, мамочка?'
— Turystyczny aparat do masażu, — прочитала Марина, и смутилась, разглядев содержимое коробки, — это для?..
— Ага. Для. Знаешь, как успокаивает, когда мужика нету долго? Пользуйся, это не стыдно. Только... — и Ольга выдала рекомендации по применению.
— Прячь в пакет, мультики заканчиваются.
— Оль... — Марина замялась.
— Что? — поощрительно улыбнулась женщина.
— А можно будет мне... сюда... когда ты — там?..
— В смысле?.. — сообразила, — мальчика, что ли, хочешь привести?
— Девочку, — нервно хихикнула Марина.
— О-о-о!.. — удивилась Ольга, — так ты...
— Нет, нет... эксперимент... попробовать...
Женщина махнула рукой 'без подробностей!' и покраснела.
— Пока можно. Пока молодая, — повторила девушка свои резоны, — интересно же?
— Да, интересно... — задумчиво подтвердила Ольга, — вот ещё одно, на что не решилась... дура...
— А было желание? — тут же заинтересовалась Марина.
— А! — только отмахнулась мачеха, — что теперь. Много чего 'было'... дерзай!
Неожиданно поцеловала девушку в лоб:
— Вот тебе моё мачехинское благословение!
— Ты решилась?
— Да! Сделает предложение — соглашусь!
— Сделает, — пообещала Марина, — я обеспечу.
В тот день в конце сентября я вернулся из 'колхоза'.
Первого, и даже второго сентября первокурсники пребывали в лихорадочном предвкушении: вот, сейчас ка-а-к войдёт декан... или кто там должен войти? и объявит!..
Не вошёл, не объявил — наступило разочарование, переходящее в уныние; третьего числа уныние сменилось ликованием. Причём, радостно завопили, в основном, пацаны. Девицы радовались как-то угрюмо, предвидя бытовую неустроенность. Оно-то, может, и неплохо — пожить пару недель без пригляда родителей, но... пИсать по кустам, умываться по утрам холодной водой на виду у всех, в очередь подмываться в комнате на восьмерых над тазиком... да и спать в одной казарме с пока ещё малознакомыми девицами... а стирка?.. а баня?.. так себе романтика. Ещё и зашлют к чёрту на рога, чтоб не повадно было домой шастать.
Так всё и вышло. Дали день на сборы (это ещё по-доброму), и увезли на самый край областной географии.
'По-доброму' — это потому, что бывали и спонтанные загибы партийной мысли. Когда женщины из вполне приличных контор и НИИ, прибывшие на работу в подходящем для службы прикиде, при перманенте, маникюре и на каблуках, внезапно, по велению райкома, направлялись мести бульвар.
Марафет наводить в ожидании заезжего начальства...
А московская наедет сволота —
открываю я пред ними ворота...* -
напевала из Галича особо несознательная начальница отдела — самая ухоженная и красивая.
Из проезжающих троллейбусов презрительно щурились бабульки, подозревая в труженицах метлы блядей-пятнадцатисуточниц, шоферня скалилась из самосвалов и предлагала разное... женщины гребли граблями, а стаскивали листья тряпками в кучи солидные мужчины в костюмах, все как один — кандидаты наук.
Как там полимеры? водородная энергетика? микропроцессоры? Просрали? Ай-яй-яй... что ж такое? как же так? Зато проспект Гагарина просто блестел — кандидаты и младшие научные работали на совесть. Обитатели пролетающих из аэропорта 'Волг' красоту эту особо ценили...
Нам хоть собраться дали, и отправили в место довольно приличное — на уборку яблок.
Приехали, поселились, обежали окрестности, оценили достопримечательности, оказалось, что всё не так плохо, как представлялось. Хатки на четыре комнаты, в трёх — по пять кроватей, в четвёртой — одна, плюс печка, предполагалось, что там угнездиться куратор. Он, однако, дезертировал, нас на бабу... на коллегу променял, поселился вместе с руководителем второй группы, у них в домике. Соответственно, им достался полуторный присмотр, а нам — почти никакого. Кураторы тихонько квасили по вечерам, а мы гуляли сами по себе.
'Лишнюю' комнату тут же назначили комнатой для свиданий, но за месяц в этом качестве ею так никто и не воспользовался. Очень уж расположение — на глазах у всех, да и акустика...
Акустика усугублялась то ли духовками, то ли сушилками, общими для двух комнат: любой чих, скрип или мат слышали соседи.
Кроме всего прочего, если парни готовы были любить всё, что движется, девчонки-первокурсницы себя блюли, независимо от предыдущего опыта. Некоторые были и впрямь невинны, а те, которые 'уже не', не хотели прослыть давалками с первых же дней. Потом, конечно, тайное станет явным. Общага покажет, кто к кому вхож, гулящие разгуляются, скромницы — так и продолжат тихариться, обустраивая личную жизнь подальше от чужих глаз...
