Больше ничего объяснять ведьма не стала и больше разговора на эту тему не заводила.
"Кто придумал, что все ведьмы злобные мегеры, старушка — милейшее существо", — частенько думала девушка, наблюдая за своей спасительницей. Та возилась с ней, как с собственным ребенком — поила терпкими настоями, растирала после баньки сухими сильными руками все тело, что-то тихонько нашептывая. Вскоре Людмила совсем окрепла. Стала помогать по хозяйству, благо хлопот было немало — старушка держала козу и десяток курей с задиристым петухом, почему-то очень невзлюбившим постоялицу. Несколько раз ходила девушка со старушкой в лес за травами, однако сама от избушки ни шагу не ступала. После запомнившегося кошмарного сна как-то не тянуло бродить по лесу. Честно говоря, она просто ждала, что скоро появится Антон и разом решит все проблемы с возвращением домой.
Она не раз возвращались к последнему вечеру дома, словно заново переживая все, что случилось: — "Брыкающиеся ноги Антона в центре пульсирующей воронки, дырочка на левой пятке, — помнится, мелькнула у меня тогда мыслишка, что зашить надо, — потом огненная вспышка и все... А перед этим — я ушла варить кофе, оставив брата в комнате..." — и опять перед глазами: ноги с окаянной дырочкой на пятке, воронка на месте письменного стола, вспышка.... И как озарение: — "Зеркальце... Я положила его на стол. Неужели оно? Скорее всего...".
Конечно, она рассказала ведьме о том, до чего додумалась. Старушка помрачнела, сказала только: — "Игры богов... Я пособить ничем не могу...". Людмила расстроилась — видела же, как люди приходят к колдунье за помощью в щекотливых делах. Никому не отказывала, и не только людям. Дом был открыт для любого, кто нуждался в помощи. А приходили к лесной ведьме многие — часто под покровом темноты пряча лица. Людмила могла только догадываться, кого выхаживает хозяйка в бане. После сурового окрика обычно добродушной хозяйки девушка туда не совалась.
Но были и те, с кем старушка просто дружила. И не только с людьми... Из маленького народца особенно привечала она почему-то Лешего, страшного, грубоватого, но удивительно милого с теми, кто ему нравился. Он любил поболтать вечерами о том, о сем, вдоволь посплетничать с ведьмой о лесных делах, попить чаю с редкими душистыми травками, которые носил в избушку вместе с грибами и ягодами.
К появлению Людмилы отнесся весьма скептически, ходил кругами, к ней присматриваясь. Увидев однажды, как девушка сидит в позе "лотоса", не постеснялся подобраться поближе и корявыми жесткими пальцами пощупал, есть ли кости в теле, долго хмыкал, ухал, а потом спросил, что это такое она выделывает.
Раздосадованная йогиня, которая жутко не любила отвлекаться во время занятий, довольно резко сказала:
— Это йога, специально адаптированная для женщин, помогает концентрации сознания и оздоравливает организм в целом, гимнастический комплекс плюс медитация.
Неясно, что понял Леший из заумного объяснения, но замолчал он надолго. Зато и вывод сделал неожиданный:
— Бабская йога, значит, а ты теперь, девка, Баба-Йога...
С его легкой руки и все остальные стали звать Людмилу Бабой-Йогой, вскоре превратившееся в Бабу-Ягу. Она же, узнав обо всем, долго смеялась, а потом рассказала Лешему, как на самом деле выглядит настоящая бабка-ежка: старая злобная старуха с костяной ногой, с носом крючком и горбом, лежит на печи, добра молодца поджидает, чтоб съесть его под настроение на ужин.
Леший успокаивающе махнул рукой:
— Не переживай, у тебя все впереди еще.
Внезапно обидевшись, девушка осеклась на полуслове...
Время шло, жизнь в лесной избушке текла неторопливо и размеренно. Людмиле порой казалось, что она попала в сказку, столько необычного было вокруг. Едва сдерживая любопытство, пыталась расспрашивать ведьму, но та только отмахивалась, говоря "всему свое время". Людмила и сама во многом скоро разобралась, девушка она была неглупая, "начитанная". Но оставался нерешенный один вопрос.
Она не раз спрашивала себя, почему оказалась здесь, какая сила перебросила ее в этот патриархальный мир? И отчего нынешняя простая жизнь нравится ей куда больше, чем прежняя, наполненная всеми благами цивилизации? От возникающего порой странного чувства, что она вернулась домой после долгого отсутствия, в томительном ожидании замирало сердце. И оживала память... Но не рассудочная, к которой привыкли люди, а иная — телесная...
Распахнутая дверь в утро, мокрое после ночного дождя крыльцо холодит босые ноги. Свежий ветер в лицо, ноздри щекочет бодрящий запах хвойного леса, недавно проснувшегося от зимнего сна. Ослепительное солнце, бьющее в глаза, и с трудом сдерживаемая радость, переливающаяся через край. Радость от ощущения, что этот мир принадлежит только тебе...
Шершавый теплый ствол дерева под рукой — как хочется прижаться к нему щекой, услышать биение чужой жизни. Тихий шорох листвы, опадающей уже не первый день, звонкий плюх осыпающихся желудей, красно-желтое сияние, озаряющее лес. Печаль от прощания с летом...
Кружевное чудо на ладони, упавшее с неба, его непостижимое превращение в капельку воды. Любуясь им, не замечаешь холода, проникшего под легкое платье. Ловишь еще одну, еще.... И постигаешь, что любая жизнь на весах времени, как вот эта снежинка на ладони.... И меркнет свет, молкнут звуки в каждодневной снежной круговерти, окутывающей белым покровом лес до весны...
На рассвете бег по мокрой от росы траве, упругий ветер на взлете приятно холодит обнаженное тело. Земля несется навстречу... Слишком крутой крен. Не страшно, вверх, вверх, к облакам, пока в крови бушует пламя...
"Откуда все это? — придя в себя, думала девушка, разглядывая ладони, казалось, до сих пор помнящие отполированную тысячами прикосновений рукоять метлы, норовящую выскользнуть из намертво сжатых пальцев. — Неужели я грежу на ходу... Так вроде лунатизмом никогда не страдала...".
Правда, вскоре произошли события, после которых некоторых вопросов стало меньше, а хлопот куда больше.
В один из дней старушка легла на лавку и позвала Людмилу. Она склонилась над ней, прислушиваясь к надсадному дыханию. Заболела? Да с чего, с утра ведь хлопотала по дому, как обычно...
— Посиди со мной, девонька, — и вдруг больно вцепилась в локоть, притягивая девушку к себе.
— Ой, — простонала та, потому что руку зажало, как в тисках, и вырваться никак не удавалось. Стало жутко, она все-таки имела дело с ведьмой. В голову полезли всем известные страшилки про то, как ведьмы заманивают к себе девчонок, чтобы затем забрать себе их молодость и красоту, а вся прежняя доброта... Да что там! Все было простым притворством, чтобы усыпить её бдительность. Девушка завопила во весь голос. Да кто услышит?
— Терпи. Так надо, — прошептала старушка. Черты лица ее стали резче — нос вытянулся, крючком загибаясь книзу, рот превратился в узкую безгубую щель, глаза ввалились. Старушка забилась, затряслась мелкой дрожью, выгнулась дугой, почти став на мостик.
Наконец после особенно сильных судорог ведьма замерла. Зрачки закатились под веки, глаза будто затянули бельма.
Тяжело дыша, девушка уставилась на нее.
Старушка (да какая старушка, от нее остался лишь высохший остов!) начала тихо бормотать. Услышав свое имя, Людмила склонилась ниже, прислушиваясь — похоже, она обращается к ней. Вот только слова странные, совсем непохожие на человеческий язык. Птичий клекот, рычание зверя, протяжный стон смешались в причудливом наговоре, от которого отчего-то потянуло в сон.
Вздрогнув от грохота, девушка очнулась. Превозмогая дремотную одурь, подняла голову. Непонятное творилось вокруг — изба тряслась почти как ее хозяйка, все пожитки покинули свои привычные места. Гремела, разбиваясь, глиняная посуда, падающая с полок. Тяжелый стол, нарушив законы тяготения, взмыл к самому потолку. Пытающиеся подняться за ним лавки с душераздирающим скрежетом сползались к середине комнаты. В-общем, творился неимоверный кавардак.
Заключительным аккордом прозвучал дикий вопль колдуньи. По горнице пронесся смерч, закрутил весь скарб, подхватил затихшую ведьму и, напрочь снеся крышу избушки, вырвался на волю.
А Людмила без чувств обрушилась на пол. Для нее все только начиналось...
Кто может сказать, что происходит с душой, отправившейся в свободный полет? Что видит она?
Сияние неведомых сфер, рождение и гибель вселенных, жар звезд и космический холод сопровождают её в странствиях...
Мириады жизней и смертей, взлетов и падений, радость встреч и горечь поражений испытывает оторвавшаяся от бренного тела душа....
Ощущает себя одновременно ребенком, только появившимся на свет, и стариком, глаза которого смотрят в вечность...
Пребывает сразу мужчиной и женщиной, сливающихся телами в единое целое, и бесконечно далеких друг от друга мыслями...
Боготворит и ненавидит...
В каких мирах блуждала душа Людмилы, что встречала на своем нелегком пути, какие уроки постигала? Пропустила ли все увиденное через себя, чтобы обрести знание и готова ли пройти собственный путь к вечному покою, дарованному выполнившему свое предназначение? И станет ли, вернувшись, опорой такому слабому в своих желаниях телу?
Девушка с трудом открыла глаза, из которых нескончаемым потоком катились слезы, — она оплакивала всех тех, кого некогда любила и кого покинула по воле рока.
В голове крутился калейдоскоп лиц, чередой проносясь перед мысленным взором — она вспоминала тех, кого ненавидела и кого оставила во власти жребия.
А тело корчилось на полу от немыслимых мук и молило хоть о какой-нибудь анестезии.
И вдруг....
...вдруг все кончилось.
Разом.
Людмила начала несмело приподниматься, прислушиваясь к своим ощущениям. Приемлемо. Прошла вытягивающая жилы боль, куда-то исчезли странные видения... Села вплотную к стене, озадаченно глянула в темнеющее небо над головой. От бездумного разглядывания её отвлек резкий звук снаружи — падали плашки разрушенной крыши, с треском ломая окрестные деревья и кусты.
Сколько же длилось ее беспамятство? Или лежала она недолго? А может крышу отнесло далече? Ладно, потом разберемся, на досуге.
Протяжно скрипнула дверь избушки. В сенях кто-то завозился, и в дверном проеме проявился высокий силуэт.
— Аааа, я вижу, Хранительница нас уже покинула. Заждался я, признаться, заждался. — Голос говорящего винтом вворачивался в истерзанный мозг. Противный дребезжащий старческий козлетон...
А старик, не дожидаясь ответа, продолжал:
— Ну, хоть чему-то она тебя научила, а? Ведь не только людишек пользовать могла? Весьма искусна была во всяких интригах, да в последнее время отошла от дел, даже на шабаш являться перестала. Правда, путь хранила добре, да и к тебе не подступиться было никак.
Людмила с нарастающим ужасом увидела наяву того самого худого старика в черном плаще, когда-то возникшего в давнем видении и так напугавшего ее.
— Узнала, вижу, что узнала! — он глумливо ухмыльнулся и весьма игриво предложил. — Так давай знакомиться... Кащей! Говорят, бессмертный, — юродствовал зловредный старик, подступая поближе к ней. — Нет, не вечный, такой же, как вы... Да только лишь Я знаю, где смертушка моя спрятана. Уязвим я, ох, как уязвим.
Помощи ждать неоткуда, надо самой выкручиваться, может, его заговорить и ускользнуть в открытую дверь? Да поможет ли ворожба, которой ещё толком не овладела и не опробовала на практике?
Собравшись с силами, девушка подняла руку в заученном жесте и принялась произносить наиболее подходящее плетение — заклинание полного обездвиживания. Ведьма заставила выучить этот заговор в первую очередь, чтобы ни зверь дикий, ни человек лихой не причинили Людмиле зла, случайно или по умыслу. Лес большой, мало ли кто там обретается...
— Эй, эй! — мгновенно отреагировал Кащей. — Ты это брось, не старайся, я к тебе по-хорошему.... Да и не возьмет меня этот дребедень, на олухов рассчитанная, но если ты так, то посмотри, что я умею!
Старик, пристально глядя на Людмилу, захватил ладонью горсть воздуха, подхватил другой рукой и принялся мять, как кусок мокрой глины.
Вот сейчас девушка и поняла, что все предыдущие мучения были цветочками, дошло дело до ягодок. Неимоверная тяжесть сначала придавила тело к полу, а затем, приподняв, её начало перевертывать вслед за движениями рук Кащея, колесом прокатывая по всей избе. Предшествующий разгром усилился еще больше, потому что по пути Людмила сносила немногие оставшиеся на своих местах предметы меблировки.
— Ну, как? Хватит? — остановив "карусель", поинтересовался довольный произведенным впечатлением старик. — Или еще повеселимся?
— Хватит, — простонала измученная девушка, в голове которой все мысли сплелись в одну толстую косичку — дурную, дурную.
— Ничего ты не умеешь, — тоном строгого экзаменатора заключил Кащей, — впрочем, твое умение мне и не надобно. Будешь у меня украшением моей коллекции, как последний Хранитель Пути... — он хихикнул. — Правда, после того как я заберу твою душу и стану окончательно непобедим! Да и не нужны мне в этом мире соперники, мне и новоявленных богов хватает!
"Умереть, уснуть, забыться, лишь бы все скорее кончилось, лишь бы больше не видеть эту гнусную рожу, не слышать этот омерзительный голос, ничего не хочу.... Спасите кто-нибудь!!!" — основной инстинкт завопил уже во всю мочь, да кто его услышит в такой глухомани, кроме обессилевшей хозяйки. Да и ей не до него, убогого...
— Потеряешь сознание? Хорошо. Я тебя тепленькой возьму, все ж хлопот меньше будет, — непонятно к кому обращаясь, приближался к обессилевшей Людмиле Кащей.
И в этот миг красно-фиолетовый луч ударил его в грудь, сбивая с ног.
— А эттто еще что такое? — поднимаясь, недоумевал злодей. — Кто посмел? Ты? — недоверчиво глянул на девушку. — Вряд ли...
Не вняв предупреждению, он сделал попытку подхватить на руки Людмилу.
Вокруг него роем разгневанных ос закружились фиолетовые сгустки, периодически выпуская маленькие кусачие молнии. Старик довольно ловко принялся увертываться от раскаленных шариков, которых оказалось слишком много, чтобы не обращать на них внимания. После очередной дружной атаки сгустков Кащей завопил. Остатки волос на его голове встали дыбом и начали слегка дымиться. Черный плащ разом превратился в пепел и вместе с остальной одеждой развеялся в воздухе.
