Прототип бога (главы 1 - 9)

Что он пойдет вдоль этого ручья! Мысль пронзила лопатки цепким морозом и замерла где-то в кончиках обескровленных пальцев за спиной. Да и что им еще делать в засаде у Гнилозубой стены? Боясь поверить самому себе, ходок осторожно спросил:

— Вы тут, часом, не из-за глостилита? Или гремучего железа, наверно? Если что, я могу показать...

— Да ты нам только рожу свою подбитую можешь показать... — опять развеселился главарь с высоким голосом. — Все мы знаем и про глостилит здешний, и про остальное.

— Ясно. Передайте Глирфинду, что он очень редкостный ублюдок... — стараясь сохранять хладнокровие, устало вздохнул Антаглоуф. — Ну вот зачем так, а?

— Глирфинду? Это Старый Хват который? — совсем уж откровенно покатился со смеху разбойник. Ему вторили еще двое, которых Антаглоуф видеть не мог, потому что они стояли за его спиной. Выходит, трое их всего, не ослышался в первый раз. Хотя какая разница... Если бы даже связан не был, с троими бы не справился.

— Не, твой Хват сам болван такой же, как и ты, братец... — утирая лицо платком, пояснил главарь после небольшой передышки. — Ох, позабавил... Хвату, дескать, привет! Чтоб ты знал — никакого склада тут не бывало, а тот дурачок, который якобы Хвату проболтался — это я и есть. Лицо просто грязью измазал немного, вроде как щетина.

И только тогда Антаглоуф понял, что не может точно сказать, мужчина перед ним или женщина. Стройная фигура с явной талией и маленькой, но вполне приметной грудью, длинные темные волосы, огромные синие глаза на миловидном округлом лице... И — заметный пушок над верхней губой, густая бородка под нижней... Больше никакой растительности, и бакенбард тоже нет. Главарь был, без сомнения, красив, но противоестественной, отвратительной красотой. Даже его звучный высокий голос невольно резал слух, как уже заметил Антаглоуф. Как же это, что с человеком стало?

Разбойник (разбойница?), очевидно, заметил смятение ходока и вновь усмехнулся, теперь уже довольно.

— Удивился, да? Наша семья всегда была довольно... необычной, дружочек мой, — белозубо улыбаясь, начал он. — Бабку вот из деревни с позором выгнали, потому что она еще девкой забрюхатеть умудрилась. Ни разу с мужиком не спала — и вдруг такое, ага. Потом родила трех девочек. Выросли, похожи на нее стали, как... три капли воды. Ну, и моя мать одной из них была, само собой. А я — вот. Могу детей делать, а могу и сама родить, наверное... По крайней мере, все при мне. Показать?

— Э... Нет, я верю... — поспешил ответить Антаглоуф.

Главарь, тем не менее, с видимым удовольствием распоясался, оголил бедра и нагнулся. Отражатель не знал, что здесь уместно будет сказать, поэтому пробурчал что-то невнятное. Разбойника, похоже, его слова не впечатлили, потому что он подошел к пленнику и отвесил ему наотмашь увесистую пощечину. По губе ходока побежала тонкая струйка крови, он прижал подбородок к груди и языком осторожно проверил зубы. Пока вроде не шатаются, но если беседа и дальше пойдет в том же духе... Хорошо хоть, те двое пока не вступают.

— Что, не нравлюсь? А тебя не спрашивал никто! Сиди и помалкивай! У нас к тебе совсем другой разговор, — прошипел главарь и жестом подозвал кого-то из тех, кто стоял за деревом, к которому привязали пленника.

Антаглоуф, совершенно озадаченный, опять раскрыл рот. К нему вышел самый настоящий чернокожий! Наверное, из людоедских племен! Что он делает здесь, так далеко от кочевых стоянок, да еще и в компании белого разбойника, который родом уж точно не из дикарей?

Походка у черного оказалась неровной, прыгающей, сам он был на голову выше мужчины-женщины, но казался чересчур тощим даже по сравнению с главарем. Жилистый, как будто из ржавых жгутов сплетен... И черный-черный, точно не полукровка. А волосы-то какие — как курчавая шапка, право слово!

Подойдя к главарю, черный вынул из-за широкого пояса несколько тонких пластинок из коры и взялся раскладывать их на вытоптанной земле перед Антаглоуфом. Закончив, он стал тыкать в одну из них толстым коротким пальцем, что-то мыча. Слов не знает, что ли? А смеялся вместе с остальными... Ну, может, просто так, мол, как и все. Надо ж как, палец у него со стороны ладони розовый почти...

— Чего он хочет-то? — растерянно спросил ходок. — Ну, кора какая-то...

— Смотри, что там начерчено, дубина! — вконец разозлился главарь. — В кого тупорылый-то такой? Риглакоры в роду были, что ли?

"Значит, "риглакоры", а не "молчуны". Не местный, стало быть, — сделал вывод Антаглоуф и попытался пошевелить пальцами, почти не чувствуя их. — Сегодня — здесь, завтра — там... Совсем плохо. Плевал он на всех ходоков, вместе взятых... Убьет и даже не поморщится".

— Смотри! — не дожидаясь, когда Отражатель проявит должное внимание к кусочкам коры, мужчина-женщина рванул его за волосы, наклонив к рисунку. Скрученные руки ходока едва не вывернулись из плеч, а проволока еще сильнее впилась в кожу. В глазах помутилось от боли, но Антаглоуф покладисто уставился в собранный рисунок. Ну и что же это? Линии какие-то и закорючки... Извиваются и складываются в кривую дырявую сетку. А вот деревья нарисованы. Где-то он подобное видел... А, правильно, охотники показывали, они так звериные тропы отмечали. План называется, или, по-другому, карта...

— Я в картах не разбираюсь, — честно сказал Антаглоуф, ожидая очередного рывка. — Объясните так.

— А придется научиться, дорогуша, — с показным благодушием нараспев произнес главарь и отвесил ходоку затрещину. — Заказом меньше, заказом больше...

— Ха! Вот уж как, и вы туда же! Еще один заказ, значит? — не выдержал Антаглоуф. — Ишь, нанимателей-то развелось...

— Помолчи-ка, — досадливо изогнул яркие губы разбойник. — На нас поработаешь немножко, раз уж склада никакого нет. Не просто же так сюда волочился, правда? По карте этой придется искать кое-что. Хотя само место тебе должно быть знакомо — это Колодезь-Светлячок.

— Колодезь-Светлячок? — Отражатель вздрогнул и мотнул головой. — И насколько... далеко от него находится то, что вам нужно?

— О, дружочек, ты подумай — стали б мы тогда Хвату голову дурить, — вздохнул главарь. — Аккурат в Колодезь надо бы слазить. Но, вот гляди, не туда, где сама шахта, а вот сюда. Еще один вход есть, видишь?

— Да что за шутки у вас, — сдвинул брови Антаглоуф и поерзал, пытаясь хоть чуть-чуть расслабить металлические путы на запястьях. — Вы ведь знаете, почему его Светлячком прозвали? Там сияние не скрывается даже! Кто видел, тот и трех дней не протянул!

— И что? — пискляво проговорили за его спиной. Ходок опять вздрогнул — забыл, что там кто-то стоит. Голосок девчачий, но тоже странный, да еще и слова смазываются. Кто ж такой?

— То есть как? — Ходок попытался повернуть голову к новой собеседнице. — Я ж сгнию изнутри!

— С того нам какое? — совсем непонятно выразилась та. — Умри тебе, да. Что для мы?

"Наверное, имеет в виду, что им плевать, помру я или как, — догадался Антаглоуф. — И правда, им-то что..."

— Ну, положим, принесу я оттуда то, что скажете. А дальше-то как вы с ним? — попытался урезонить разбойников Отражатель. — Оно ж сиять будет так же, как сам Колодезь!

— Это уж тебя, мой милый, должно меньше всего волновать, — улыбнулся уголком рта мужчина-женщина. — Скажем так — различать, что и как сияет, мы умеем. В остальном — разберемся.

— Во стально — раз-берем-ся, — коряво повторили за спиной и захихикали.

— Вы ведь и сами долго не проживете... Даже если до самого Светлячка меня провожать не будете. Вокруг него проклято все так, что вам точно хватит.

— А кто сказал, что мы тебя вообще провожать будем? — деланно удивился главарь. Черный рядом с ним опять замычал и начал собирать пластинки обратно. — Нам и тут неплохо. Карта тебе для чего?

— Ну, отлично, если так... — Отражатель недоуменно уткнулся взглядом в свои колени. — Карта, да... Поможет.

— А, так ты, никак, он нас надумал ноги сделать, да? — прищурился главарь и улыбнулся. — Ну-ну. Твою сестру не Кейрини ли зовут, случаем?

Антаглоуф рывком подался вперед, так, что проволока до костей врезалась в кисти и надломилась. Этого почти не почувствовал — осталась лишь горькая ненависть, от которой сводило мышцы и едва не крошились зубы. Сестру-то за что?!

— Не троньте ее, гниды! Она-то здесь при чем! Не смейте, мрази! — прошипел Отражатель, задыхаясь и со свистом выталкивая слова.

— Что смеешь говорить как?! — негодующе произнес над ухом писклявый голосок, а ходок наконец увидел ту третью, кто пришел сюда с мужчиной-женщиной. И Антаглоуф безучастно, будто со стороны, отметил, что уроженкой здешних краев эту низкорослую упитанную девицу тоже не назовешь. Глаза у нее чересчур узкие, со складками век в уголках, а волосы — прямые и жесткие. Черный разинул рот и издал громкий горловой звук. Столь же отстраненно Антаглоуф понял, что язык у дикаря отрезан до середины — видимо, изгнанник. Ярость мгновенно схлынула, оставив после себя только кислую желчь на губах и обреченную злобу в пустой груди.

— Тихо! Говорить буду я все-таки, друзья мои, — повысил тон главарь. — Не обижайтесь на нашего бедолагу — он же из-за сестры переживает, родные люди-то. Вы бы и сами так бесились, окажись вдруг на его месте...

Девица нарочито потупилась, ковырнула землю носком сапога и отошла в сторону, вильнув увесистым задом и слегка оттолкнув им дикаря.

— Так что, дорогуша, я тебя понимаю и даже немного жалею. — Главарь потрепал Антаглоуфа по щеке. — Тяжело на смерть идти, это да. Но в Колодезь ты полезешь и сам вернешься к нам, будем тебя поджидать в условленном месте. С Кейрини. Вас отпустим. Успеешь с ней перед смертью попрощаться, уведешь. Не все ведь равно, когда умирать — сейчас одному или потом, чтобы она тебя за руку держала?

— Нельзя держать, — безотчетно заметил ходок. — Умирающий от сияния сам сиять будет.

— Ну, все равно — сестру-то спасешь. Иначе быть ей нашей... наложницей, а потом черному племени продадим, они таких, по-моему, любят. По дороге сгнить не успеешь — до места, где будем ждать, доберешься. Там и простимся, не тревожься. Усек, братишка?

— А где она сейчас? — только и смог спросить Антаглоуф.

— О, она в безопасности... Сравнительно. — Разбойник-разбойница натянул улыбку на лицо, но серые глаза его словно подернулись льдом. — Ждет тебя. И, поверь, ей сейчас не очень хорошо.

Главарь вытянул руку, поднес ее к лицу ходока. На раскрытой ладони лежала длинная пепельная прядь. Антаглоуф бы не спутал ее оттенок ни с чем другим — у него самого волосы были чуть темнее. Один кончик пряди был в подсохшей крови — не отрезали, а вырвали.

— Ублюдки... Скоты... — прохрипел Отражатель. Смутная надежда, что бандит просто хочет его одурачить, испарилась, как утренняя дымка. — Чтоб вам самим прогнить кишками... Чтоб сотню лет вас живьем черви жрали...

— Э, да ты слова-то выбирай все-таки, — сморщился главарь и выдал Антаглоуфу еще одну зуботычину. — Смелости набрался? Это хорошо, в Светлячке она тебе пригодится. Мы, знаешь, другого ходока выбрать не могли — только хороший нужен. Гордись, дружочек.

Ходок напряг изрезанные руки и почувствовал, что проволока чуть поддалась. Точно, надломилась же, когда про сестру сказал этот выродок гнилых развалин! Без сомнения, чтобы вязать кого-то, проволока лучше всего подходит — запросто ножом не перережешь и о кору не перетрешь. Но и обратная сторона есть — металл переломить можно, особенно, если его много раз уже гнули. Надо бы раскачать надлом, как бы незаметнее-то сделать...

Едва попробовав пошевелить кистями, он не смог сдержать стон: раны нестерпимо саднили, железо впивалось все глубже, кое-где скребло по сухожилиям и надкостнице... Но расшатать нужно — иначе смерть. И ему, и сестре — отпустят их, как же...

— Голова болит, не дойду туда, — Антаглоуф попытался оправдать стон, а заодно и потянуть время. — Не бей больше.

Нож, предплечьем ходок нащупал нож! Неужели впрямь не забрали? Самоуверенные или туповатые?

— Ладно, братишка, — вновь широко ощерился мужчина-женщина. — Не буду. Эй, подруга, иди-ка сюда! Промой нашему страдальцу раны и примочки наложи. Все равно ему помирать, конечно, но кровью-то пусть попозже истечет.

— Да, моя госпожа, — пропела чужестранка, томно прогнув поясницу и выкатив вперед полную грудь. Пока она потягивалась, Антаглоуф еще раз двинул руками, пытаясь повернуть их так, чтобы предполагаемый надлом оказался именно там, где натянулось сильнее всего. Что-то хрупнуло — то ли железо, то ли кость, левую ладонь прострелило дергающим зудом, и Отражатель почувствовал, как расходится проволока. Кисти почти сразу будто закололо тысячами иголок — кровь возвращалась в изуродованные пальцы. Ничего, заживет, главное — не подать виду и вытащить нож... Гулко застучало в висках — пора.

Разбойница еще только таращила узкие глаза и хваталась за распоротую щеку, когда ходок уже вскакивал с земли. Ноги подкосились — тоже затекли, но он устоял и, не особенно метясь, швырнул нож в черного дикаря. Увидеть, попал ли, Антаглоуф не смог, потому что его рука уже тянулась под плащ, к топорику. Что-то скользнуло по свинцовым пластинам — разбираться тоже некогда, топор в руке... Крутанулся на месте, почему-то хрустнула ключица. Пальцы онемевшие, но слушаются, это отлично. Теперь к уроду...

Рвануться к мужчине-женщине ходок не успел. Перед его лицом вырос длинный тесак в черной руке. И сразу обрушился вниз, на плечо...

Нет, не на плечо — из плеча столько крови за миг не выльется.

Антаглоуф выронил топорик и уставился на палую листву, куда упругими толчками плескал ярко-алый поток. Попытался правой рукой зажать глубокую рану на шее, покачнулся и грохнулся навзничь, со всего размаху ударившись затылком о булыжник. В глазах мелькнули искры, острая боль пронзила позвоночник и почти сразу ушла. Ее не было больше. И никогда уже, наверное, не будет.

Все бандиты тут же застыли на месте и уставились на упавшего ходока, из шеи которого по-прежнему хлестала кровь. Затем молчание нарушил гневный, резкий вопль главаря:

— Тланга, ты что наделал?! Дерьмо черномазое! Нам теперь что, нового вылавливать? Лесной выкидыш, а! Две недели теперь со своей рукой развлекайся, понял, придурок?

Антаглоуф слушал виноватое мычание дикаря и смотрел на россыпь звезд, которые выглянули на померкший небосвод. Жизнь, пульсируя, покидала еще не старое тело и впитывалась в листья и крупный песок. Вдали осторожно застрекотала какая-то мелкая живность.

А звезды все-таки так высоко...

— Заберите с него все нужное, и уходим, — немного поутих главарь. — Сейчас же. А то что-то больно прыткая у них семейка, как бы и сестренка чего-нибудь не учудила. Прекрати за личико хвататься! Порез пустяковый, придем на место — зашью. У меня все там есть. Да шарьте же живее! Предчувствие у меня... недоброе. Как бы не сбежала.

— Ага, делает мы с девка что? — спросила писклявая разбойница, проверяя карманы внутри плаща. — С эта падаль сестра?

Он попытался сосредоточиться, прислушаться к тому, что ответит главарь... Но никак не удавалось. Звезды все-таки очень высоко. Кружатся, кружатся... Не достать.