Поспорили чуть-чуть о терминах: как это называть среди себя (чтобы никто не посчитал... слова 'нимфоманки' не знали, сошлись на 'озабоченными') — и сговорились на эвфемизме 'мгновение'.
По этому поводу снова вспомнили Кобзона, который ещё не 'наше всё и ещё чуть-чуть', но уже знаменит. И хором, скисая от смеха, спели:
Мгновение, мгновение, мгновение...*
(Позже, много позже, когда подружки всерьёз заинтересовались противоположным полом, и перед каждой из них встал... вопрос миньета, про 'мгновение' снова вспомнили, и веселились уже по причине того, что:
придёт оно, большое, как глоток...*)
— Мы ж такие и есть! — комментируя 'озабоченных' Алка потянулась и улеглась — головой подружке на колени.
Рита погладила девочку по щеке и ответила:
— Ты знаешь, я знаю... а другие пусть считают паиньками!
Алла поймала руку подружки и поцеловала запястье — как раз там, где когда-то кошка... Риту снова, как позавчера, бросило в жар.
— Ты чего? — удивилась Алла.
— Ничего. Щекотно. Приятно, — ладошка скользнула под халат, легла на нежную грудь.
— И мне, — прошептала девочка, подставляясь, — рядом ляг!
— Помнётся...
— Сними...
— И ты...
Подружки быстро остались в одних трусиках — по обоюдному умолчанию до них дело ещё не дошло (и дошло не скоро, как-то всё не решались)...
— Не здесь, туда пойдём, — кивнула Алла на дверь своей комнаты.
Перебежали 'туда', сгрябчив платье и халат: вторая смена, она такая... вдруг вернётся мама? Страшно даже представить...
За дверью обнаружилась застеленная свежим бельём постель.
— Гм? — удивилась Рита, — это как?
— Ну... — помялась Алка, — я предполагала...
В тот раз ни до чего серьёзного дело так и не дошло, невзирая на Алкины приготовления и все условия для этого 'серьёзного'.
Так, повалялись, потискались вдоволь, даже потёрлись друг о дружку грудками; нацеловались на неделю вперёд — и остановились вовремя, чтобы назавтра не губошлёпить. Ну, ещё попы погладили чуть-чуть, сосочки поцеловали... разок-другой, сплетались-расплетались руками и ногами... на часы взглянули — и ужаснулись!
Быстренько нарядились-причесались, отметив при одевании, что нерушимые трусики, что у одной, что у другой, вполне недвусмысленно подмокли.
— Задание на дом, — сказала Алла, целуя Риту на прощание, — ночью думай обо мне... ну, когда...
— Весенней ночью думай обо мне
и летней ночью думай обо мне, -
пропела Рита, отрываясь от подружки, -
на длинной и прохладной простыне
покойся, словно в море на спине,
отдавшись мягкой медленной волне,
со мной, как с морем, вся наедине.*
— Умница. А я — о тебе буду!..
А когда совсем распрощались, 'вдруг вспомнила' и шепнула в ухо подружке:
— А у Женьки большой?
Рита зарычала, но драться не стала, оставила месть на потом. И домой пошла, вспоминая и прикидывая, что — да, не маленький...
ЧАСТЬ 5. ПРЕДЫСТОРИЯ (ЕЩЁ БОЛЕЕ СКАНДАЛЬНАЯ, ДУЭТ)
Это были те ещё экзамены!
Аж четыре штуки, и к каждому прилагается консультация. А родители, бедные, работают, невзирая на лето. А братец — родной, но надоедливый — в деревне рыбу ловит.
И каждое утро у Риты начиналось отнюдь не с пробежки. И не с зарядки... хотя... как посмотреть...
Получалось теперь всегда! Ну, почти... бывало, что и помешает что-нибудь. Пришло понимание, как и что нужно делать; появились любимые ухватки. Девочка научилась регулировать продолжительность, торопить и, наоборот — продлять (последнее оказалось особенно ценным достижением)!
Как прокомментировала подружка, успешно пародируя вождя мирового пролетариата:
— Увлекательнейшее занятие! И мировой революции не помеха!
У девочек кружилась голова — от юности, от объединяющей тайной жизни, предосудительной, но такой сладкой!
И удручала необходимость смирять порывы, например — хочется дотронуться до подружки... а кругом — люди! Однако, быстро научились прятать эротику за игрой: ну, бегают девчонки друг за дружкой, так ведь весна; и не в футбол же им, в самом-то деле...
А так — одна чего-то брякнула — и бежать, а другая гонится, чтобы объяснить неправоту. Очень житейская ситуация.
Сперва Алка ловила Риту, приговаривая:
— Я т-тебя сейчас!
Девушка позволила себя поймать и облапить, повернула томно голову, ресницами взмахнула и пообещала шёпотом, в самое ухо, так, что сжалось всё:
— А я тебя потом!
— Вы ещё поцелуйтесь! — недовольно вякнула прохожая толстуха, на глазах которой разворачивалась погоня.
— О! Это мысль! — почти синхронно ответили девочки, — спасибо, тётя! — и сбежали, пока тётка разворачивалась, как линкор, чтобы обругать нахалок.
Бегом к Алке домой — и мысль реализовали.
В другой раз Рита гналась за подругой с хворостиной, угрожая:
— Я тебе дам!
А Алка остановилась вдруг, подружку изловила, к себе прижала и в ухо ей шепнула:
— Так и я тебе дам!
— Что дашь? — удивилась Рита, даже хворостину опустила.
— Всё. Лягу вот так, — (показала, как раскинет лапки), — и будешь делать со мной, что захочешь.
— О-о-о... — протянула девочка, — я захочу!.. — прутик отбросила и подружки пошли рядышком, представляя про себя (а потом — и вслух), кто кому чего и как...
Однажды девочки в очередной раз озаботились филологическими изысканиями: заспорили, как называть то, чем они время от времени вдвоём занимаются. Предложенный Аллой общеизвестный глагол на букву 'е' с негодованием отвергли, причём — Алла негодовала сильнее.
Постановили, в силу бедности языка, никак не называть. А при необходимости — шепнуть в ухо универсальное: 'Я тебя хочу!' — и всё станет ясно. Ну, и 'полесбияним чуть-чуть?' — тоже доходчивое предложение.
Разговоры каждый раз служили лёгкой прелюдией, руководством к действию... девушки и действовали, соответственно.
Останавливались, как правило, по причине нехватки времени, и добирали потом сами. И домашними придумками обменивались.
Рита сама дошла до идеи правильного использования дефицитного гибкого шланга для душа: тонкую струйку удачно направила; и находкой с подружкой поделилась. Алка утром попалась: забыла, пребывая в эйфории, рассекатель привинтить на место. Мама, правда, только посмеялась и процитировала чьи-то гениальные строки:
Ну, зачем мне нужен муж,
если есть горячий душ?*
Оказалось, что идея совсем не новая, а где-то даже банальная и широко практикуемая городским населением — женской его частью.
Что ж, по крайней мере, теперь Алла могла особо не осторожничать, маскируя разборку-сборку за звуком льющейся воды. У Риты, разумеется, такой лафы не случилось.
Следом Алла обнаружила в балконных завалах древнюю электробритву, неизвестно когда и кем (мама тоже плечами пожала, когда увидела) там спрятанную, даже не пользованную, в футляре. Девочка бритву включила, жужжание и вибрацию ощутила, и... додумалась приложить изделие к лобку! Ритка посмеялась, осмотрела новинку с сомнением, но использовать её таким манером при подруге не захотела. А дома... папину брать с этой целью? Нет, пожалуй...
Потом Рита, прокатившись с горки на братовом велосипеде (не просто так каталась, за хлебом метнулась), почувствовала кое-что интересное, и подружке доложила. Алка повела глазами и сосед по площадке (Женькин ровесник) безропотно уступил ей своего железного коня. Девочки полдня тряслись по брусчатке Горного переулка, всё себе натёрли жёсткими сёдлами, но кроме усталости и облегчения от окончания эксперимента ничего не добыли.
Но, новации — новациями, а кое-что оставалось неизменным — желание подружку потискать к обоюдному удовольствию...
И однажды...
В какой-то момент разгорячённая Алка не выдержала напора, сунула руку в трусики (себе!) и пальчиками заработала, постанывая и совершенно не стесняясь. Довела её Рита! Было это здорово: эротично и откровенно, Рита и сама на грани была уже, но желание угодить подружке пересилило: склонилась, прихватила губами сосок, язычок затрепетал. Алла вскрикнула, изогнулась, навстречу подалась...
Совместные усилия сложились... у Алки так 'получилось' — как никогда наедине с собой!
Полежала немного в прострации...
Рита, посмеиваясь, успокаивала, целуя и поглаживая легонько, и сама ощущала странное удовлетворение оттого, что подруге хорошо. Алка бы... лежала и лежала, балдея, но чувство долга... 'супружеского'? — ха! — возобладало. Помнила, что Ритке тоже нужно: поцеловала там и тут, жарко и благодарно, и подружкину руку, лежащую на животике, в трусики подтолкнула: 'смелее', мол! а сама наблюдала и чуть-чуть помогала...
При Алке было совсем не так, как в одиночестве... и тоже классно! Ярче, что ли?
После валялись навзничь, с дурацкими улыбками, сцепив в замок руки, а свободными — продолжая себя поглаживать (вдогонку); благо, что Алка — левша... очень это удобно оказалось...
С тех пор так и повелось: заканчивали обнимашки то последовательно, то одновременно ('Кончим усе!' — голосом Папанова сказала тогда Рита); однажды — так и вообще, сидя в разных углах дивана и друг на друга посматривая... перенимая опыт и подзаряжаясь эмоциями. Трусики не снимали!
Ну, сложилось как-то так, что выступали трусы последним рубежом обороны... каждая для себя решила, что пока в них — вроде 'не считается'... шалости, игры... а вот если снять!.. Хотя, чего скрывать, хотелось. Рита, однажды, подружку обцеловывая, добралась до пупка (языком ямку пощекотала — Алка взвизгнула) и чуть-чуть трусики приспустила, так, что волосики показались. Алла в простыню вцепилась и замерла, ожидая продолжения, а его-то и не последовало! Ритка поцеловала чуть ниже следа от резинки и вернула её 'в первобытное состояние'. Ещё и пригладила!
Алка потом отомстила: тоже заставила застыть в предвкушении, и так же обломала...
И это предвкушение девочек возбуждало больше, чем если бы сразу стали хватать друг дружку за что попало...
Однажды, когда Алка слегка 'поломалась', и ласкаться было совсем не с руки, просто сидели, обнявшись, и пытались просчитать, кто ещё в классе, кроме них, чем-нибудь подобным занимается. Некоторых и вычислять не нужно было.
Ирка Мирусенко класса с третьего тёрлась в тёплой компании двоечников. Алка видела, как они всей толпой лезли через чердачное окно в школьный сарай — деревянный, довоенной ещё постройки. Туда всякую всячину стаскивали: разбитые шкафы и парты, старые плакаты и портреты — всё, что списано, а выбросить — рука не поднимается.
Ирка тогда хвасталась соседке по парте, не особо понижая голос, что все пацаны ей там 'показывали', а потом смотрели снизу, как она писает с чердака. Ну, тоже развлечение...
Позже Ирка охотно дрочила всем, у кого хоть чуть-чуть вставал; дальше — больше, как правило — всё в том же сарае.
Сарай сгорел, в конце концов, со всем ценным содержимым, а Ирка после шестого класса куда-то переехала; перед отъездом приняла в очередь всех своих друзей — прямо в кустах у школы.
Олька Клюева с Танькой Тертычной — здоровые же кобылы! — в последнее время какие-то вздёрнутые: носятся угорелые на переменах по классу, и юбки друг другу задирают. Так, чтобы пацаны трусы увидели. Весело, с визгом! Дурочки...
А трусы... что 'трусы'? Их одноклассники рассмотрели давно. Как весна настала — мигом зеркальцами запаслись и на кеды пристроили, Ньютоны-Лейбницы малолетние. И что? С тем же успехом могли в Центральный универмаг сходить. Там такие панталоны с начёсом встречаются — во!
Про них же (про Ольку с Танькой, не про трусы) был слушок, неизвестно кем запущенный, что устроили однажды показ мод для соседа по коммуналке, молодого потомственного алкоголика: вертелись перед ним так, чтобы юбки — колоколом. Без трусов! А он им за это своё завидное хозяйство демонстрировал.
Витку Гольцман, вроде бы, 'двое из ларца' — братья-близнецы Ковальчуки на что-то уболтали, и теперь хотят продолжения, но это не точно...
Наташка Орлова влюбилась, как кошка, в десятиклассника, и таскается к нему домой чуть ли не ежевечерне на пару палочек.
Галка Ищенко, отличница и ябеда, мышь серая, посматривает как-то... с пониманием? с сожалением? с ожиданием? — как будто что-то поняла... и не прочь присоединиться. Но — на фиг! Конспирация! И вообще... самим мало!
Подытожили: 'озабоченных много, не мы одни, но всем про нас знать не обязательно'.
— Помнишь, 'Дневник наблюдений за природой' заставляли вести? — спросила Алла задумчиво.
— Помню. А к чему это ты?
— Сейчас бы пригодился. 'Солнечно, без осадков. У брата опять поллюция'.
— Ага. 'Пасмурно. У подружки — месячные. Ничего нельзя', — подхватила Рита.
— Ну, так уж 'ничего'... целоваться-то можно?
— Угу... а, ещё наблюдение: у Юрки Зеленского на тебя встаёт. Ты доску вытирала, на цыпочках, а у него в штанине... во!
— Тоже мне, новость! У него на всех встаёт. Даже на Тёму Ерохина. На физкультуре, помнишь?
— Нет, ну а чего? Тёма симпатичный, жопастенький... — тут подружки окончательно разоржались, но нашли всё же силы для поцелуев и лёгкого поверхностного петтинга.
Заодно определили опытным путём, что грудь во время месячных становится ну о-о-очень чувствительной к чужим прикосновениям, настолько, что пришлось Алке в ванную бежать, приводить себя в порядок.
Дневник решили не вести — попадёт ещё кому-нибудь в руки...
Вообще, так и не названное занятие оказалось не только необычайно увлекательным, но и полезным — во многих смыслах.
Во-первых — стали подружки поспокойнее. Не то, чтобы совсем меланхоличными, и побеситься могли вволю, как раньше, но вот некоторая раздражительность, истеричность, перепады настроения, слезливость (или дурносмехость), проистекающие из бурного созревания, отягчённого сексуальной неудовлетворённостью, с началом регулярных... отношений? — исчезли.
— Гормоны из ушей не хлещут, как надо выливаются, — пояснила Алле мама, после того, как сама же и отметила улучшение характера дочки.
О том, что дочь приобщила подружку к самоудовлетворению, Лариса Ивановна, естественно, знала (Алка сама рассказала, оправдываясь тем, что Ритка тоже страдала), а об остальном... могла только догадываться.
Во-вторых — сны соответствующие теперь снились реже. А если и снились...
— Вас мучают эротические сны?
— Почему это 'мучают'?
Девичьи организмы знали теперь, к чему дело идёт, хоть наяву, хоть во сне, и подстраивались соответственно. А проснуться с оргазмом... чем плохо? Потянуться удовлетворённо... в Риткином случае — 'наглядным пособием' полюбоваться, когда брат дома... А потом ещё и подружке сон пересказать...
Ну, и в-третьих — мелкие прыщики, которые появились, было, на попе, груди, и самое противное — на щеках, быстренько подсохли и исчезли.
Вся эта бурная сексуальная жизнь на подружек свалилась неожиданно: неполный месяц экзаменов, плюс немного каникул прихватили...
Потом судьба юных любовниц разлучила, потому как подоспел напряжённый 'летний отдых'. Ритку загнали в деревню, где она, гоня тоску о подружке, до диатеза обжиралась клубникой; Алку мать свезла на море, оздоровлять. Потом — рокировка: отпуск у Ритиных родителей и море, Алка — на абрикосовые плантации к её родне; далее — по этапу, в лагеря. Ритка — в 'Чайку', Алка — в 'Лесную сказку'.
