Досмотровые партии оказались на всех 'купцах'. Почему-то английские коносаменты на груз оказались немцам неинтересны. Зато их внимание привлекли судовые радиостанции. Рубки оказались запертыми на замки и опечатанными. Ратьером же капитанов предупредили, что любой выход в эфир будет рассматриваться как неповиновение со всеми отсюда вытекающими. Но еще до получения этого приказа не одно и не два английских судна вышли в эфир с криками о помощи. Последняя радиограмма заканчивалась недвусмысленно: 'Нас собираются захватить'.

Королевский флот услышал своих. У Адмиралтейства была хорошая фора по времени: трое суток, даже если предположить, что конвой пойдет полным, а не экономическим ходом, и забудет о противолодочном зигзаге.

Первым в дозор должны были пойти быстроходные крейсера 'Лондон', 'Девоншир', 'Сассекс' и 'Шропшир'. Их восьмидюймовый главный калибр вполне мог если не потрепать, то наверняка придержать немецкий (уже) конвой. В помощь им шел только-только принятый в эксплуатацию авианосец 'Илластриес' Боевого опыта у летных экипажей было маловато (а у некоторых его не было вообще), но под нажимом морского лорда Хендерсона корабль был брошен в бой. К нему добавили старый авианосец 'Глориес', переделанный из линейного крейсера аж в 1917 году. И, разумеется, в довесок шли полновесные линкоры 'Нельсон' и 'Родни'. Пусть они были тихоходами, зато шестнадцать дюймов главного калибра давали несомненный перевес в линейном бою с немецкими одиннадцатидюймовыми орудиями 'Гнейзенау'. А о восьмидюймовках 'Адмирала Хиппера' и говорить-то не стоило. И эсминцы, разумеется, поскольку об акулах Дёница никто в английском флоте не забывал.

Короче, стальные челюсти британской эскадры были готовы перемолоть в мелкий фарш наглецов, осмелившихся столь малыми силами бросить вызов старейшей морской державе. Во всяком случае, вице-адмирал Холланд был твердо намерен это сделать. Оставался пустяк: поймать негодяев. Перехват немцев вместе с захваченными 'купцами' предполагался в Немецком море. Уж его-то конвой миновать не мог.

У германского адмирала на сей счет имелся свой план. Положа руку на сердце, Лютьенс не мог бы назвать эту тактическую хитрость своей, поскольку не он придумал ее, а некий так и оставшийся безвестным офицер из штаба Кригсмарине. И план пошел в ход.

В полдень эсминец Z-7 получил сообщение, переданное ратьером. Одновременно на его палубу шлепнулась выброска с пакетом. Корветтен-капитан Теодор Дитмерс немедленно стал выполнять приказ, который, в числе прочего, предписывал вскрыть пакет в определенное время по прибытии в назначенную точку.

Трехтысячетонный корабль, набирая скорость, заложил поворот на норд. Ему предстояло удалиться от конвоя на триста пятьдесят миль. Штабные, разрабатывая план операции, положили, что риск для резвого корабля (проектная скорость тридцать восемь узлов!) минимален. В теории он мог бы нарваться на группу кораблей противника с большим количеством орудий. Но удрать от таковой в светлое время суток можно без особого труда. Самолеты с авианосца — вот кто мог бы задержать дерзкого. Не утопить: эсминец слишком маневренная цель. Атака подводной лодки представлялась маловероятной; уж скорее корабль этого класса мог бы сам устроить охоту за подобным противником с приличными шансами на успех.

Секретность была высочайшей. Сам командир эсминца только и знал, что ему надлежит быть в точке с такими-то координатами тогда-то, передать в эфир такое-то сообщение (оно хранилось в том самом запечатанном конверте, который после передачи надлежало уничтожить). Командир, отдавший приказ на передачу, явно не доверял имевшейся на борту Z-7'Энигме', поскольку заранее зашифровал послание. Несколько странным было дополнительное условие: иметь во время передачи скорость в пятнадцать узлов и двигаться курсом на ост.

Корветтен-капитан Дитмерс выполнил эту часть приказа до точки. Радиограмма ушла в эфир. Командир Z-7 имел веские основания предполагать, что британская служба радиоперехвата не ест даром свой хлеб, а потому сразу же по окончании передачи со всем рвением принялся исполнять остальные пункты приказа, в частности: уходить на тридцати пяти узлах курсом на зюйд-зюйд-вест.

Адмирал Лютьенс имел более полную информацию. Он не предполагал, что радиограмму перехватят, а знал это наверняка. Мало того, его уверили, что передатчик запеленгуют. Зато возможность расшифровки этого сообщения ни в малейшей степени не волновала командира немецкого конвоя. Те немногие, которые были полностью посвящены во все детали плана (Гюнтер Лютьенс входил в их число), обладали стопроцентной убежденностью, что в Великобритании не найдется человека, способного расколоть задачу. Это мнение имело под собой твердую основу: радиограмма не содержала осмысленного текста.

Однако сам факт перехвата загадочного сообщения соответствующей службой флотской разведки Германии значил многое. Разумеется, расшифровка его была столь же невозможна для немцев, как и для англичан, но у германских дешифровщиков был приказ: по получении такой-то последовательности знаков немедленно доложить по команде. Это и было сделано.

Последствия от этой радиограммы оказались неожиданными для британского Адмиралтейства. Французский флот начал готовиться к бою и походу. Не весь флот, понятно: линкор 'Жан Бар' все еще не был закончен достройкой. Готовилась к бою и походу эскадра из почти равных ему линкоров 'Страсбур' и 'Дюнкерк', линейных крейсеров 'Альжери', 'Сюффрен' и 'Дюкен' (их готовность была сочтена адмиралом Бёмом наилучшей), а также авианосца 'Беарн'. Ко всему этому добавлялось, понятно, сопровождение из эсминцев.

Английская разведка столкнулось с нехваткой сведений. То, что кораблям предстояла полная бункеровка и погрузка боезапаса по нормам, выяснилось очень быстро. Но зачем? Ответа на этот вопрос никто не знал. Адмирал Кастекс, назначенный командиром эскадры, также оставался в неведении. Он, правда, предполагал, что запечатанный пакет, хранившийся в капитанском сейфе, мог бы дать ответ, но вскрыть таковой предполагалось лишь по выходе в море.

Стоит особо отметить, что и тут контрразведка Кригсмарине постаралась усилить секретность. В самый последний момент перед выходом немец-посыльный (между прочим, в звании корветтен-капитана) принес и передал под расписку еще один пакет. Уже в Атлантическом океане французский адмирал вскрыл этот пакет и с некоторым удивлением и раздражением узнал, что тот, который все еще лежал в сейфе, утратил силу. В конечном счете предстояло идти в Немецкое море вокруг Британских островов.

И еще одна вещь показалась странной французским офицерам: письменный приказ адмирала Бёма поднять на всех кораблях лишь французские флаги. В командирском салоне 'Страсбура' (именно на нем держал флаг адмирал Кастекс) первым вслух высказал недоумение капитан первого ранга Сегуин, который на тот момент командовал 'Дюнкерком':

— Мой адмирал, этот приказ лишен смысла! На наших кораблях и так подняты французские флаги!

Исключительная проницательность адмирала Кастекса сослужила ему добрую службу:

— Господа, предполагаю, что все боши, в том числе адмирал Бём, это уже знают. Думаю, что их замысел более тонкий: предполагается, что англичане не осмелятся стрелять по французским кораблям, когда они не в тесной гавани, а в открытом море. Во всяком случае, вряд ли они сделают это первыми.

При этом адмирал имел в виду уже известный ему и старшим офицерам план операции 'Катапульта', в ходе которой британцы планировали полностью уничтожить французский флот.

Такое объяснение показалось французам вполне разумным. Мало того: вырисовывалась перспектива не серьезного морского боя, а демонстрации флага. Именно это казалось присутствовавшим наиболее благоприятной перспективой.

У Германа Бёма имелись иные соображения. Из того, что ему доложили таинственные источники во флотской разведке, следовало: Королевский флот отнюдь не побрезгует стрельбой по недавним союзникам. Полагая английских адмиралов и командиров тактиками не хуже себя самого, немецкий адмирал счел, что первым огонь обрушится на слабейшие корабли. Таковыми он полагал французов, у которых при более чем недурном артиллерийском вооружения броня сильно уступала немецкой. Вот разве что авианосец... Адмирал Бём имел превосходное артиллерийское образование, но опыта применения авиации на море у него не было. Не кривя душой перед самим собой, он сделал вывод: о боевых возможностях 'Беарна' имеются самые неопределенные представления. Хорошо, пусть он будет валетом в рукаве. А уж окажется тот козырным или нет — тут как карта ляжет.

Английский вице-адмирал получил данные о радиоперехвате. Правда, текст передачи остался нерасшифрованным, зато оказались взятыми целых три пеленга. Из краткого анализа сразу же оказался понятным план немца: идти на ост почти до долготы Исландии, потом поворот на юг и вперед вдоль норвежского побережья, где конвой могут (по крайней мере, в теории) прикрыть немецкие сухопутные бомбардировщики. Британский штаб учел возможность объединения немецкой и французской эскадр. Но даже в этом случае Королевский флот, как это ему и полагалось, сохранял преимущество: и по весу залпа, и по количеству авианосцев. Конечно, хорошо бы перехватить французов на их маршруте вокруг Британских островов, но... надеяться на это можно, рассчитывать — вряд ли. Мерзавцы под трехцветным флагом хранили радиомолчание. А устанавливать плотную завесу... нет, немыслимо, слишком уж широк участок, в котором следовало бы разместить сеть. Впрочем...

Английский штаб работал с точностью лучших английских хронометров.

— Сэр, обращаю внимание, что французы вряд ли успевают к точке встречи, — с этими словами палец офицера прошелся по карте. — Исходим из того, что скорость их авианосца двадцать один узел. Отсюда следует, что...

Расчет был безупречен. Даже при повреждении части британских кораблей в бою с немецкой эскадрой — такое случается в морских сражениях, знаете ли — сохранится возможность уйти в Исландию. И французы остаются с носом.

Разумеется, британские штабисты при той вводной, которую получили, были безупречно правы. А если вводная оказалась ошибочной, так они в том не виноваты.

Присутствие товарища Александрова в Мурманске не требовалось. Он вернулся в Москву. Там его ждали сюрпризы.

Первый из них был преподнесен начальником охраны:

— Товарищ нарком просил передать. Поступило сообщение от надежных источников. Тот самый корабль — так было сказано — он в море на задании. Дата возвращения неизвестна.

— Н-да...

Рославлеву почти все было ясно. Тем самым кораблем был германский тяжелый крейсер 'Адмирал Хиппер'. И он был в походе — почти наверняка боевом. Тут надо решать с моряками.

— Что-то еще?

Того, что получилось с облетом нового пассажирского самолета Ил-18, никто не предполагал. Правда, этот сюрприз оказался из приятных.

Чкалов доложил о готовности экипажа к рекордному полету с неслыханной оперативностью — чуть ли не за неделю до намеченного срока. Подтверждением служил успешный, хотя и не афишируемый полет новой машины по маршруту Москва — Пермь — Москва. Доклад принимал не кто-нибудь — сам Сталин.

Вождь слушал, не перебивая, но после пошли вопросы.

— Вы утверждаете, товарищ Чкалов, — летчик отметил про себя, что такое обращение может означать энную степень недовольства, — что ваш экипаж полностью готов. Допустим. Но хотелось бы знать о степени готовности экипажа товарища Гризодубовой.

Вопрос был не из приятных, но великий летчик имел порядочный опыт в ответах даже на такие.

— Женщины позже нас начали обучение, поэтому их экипаж еще не вполне готов.

— Сколько им потребуется?

— Две недели, а потом экзамен. Настаиваю, чтобы в качестве такового был совершен полет, аналогичный нашему. Который до Перми и обратно.

Чкалов мог так говорить — во-первых, поскольку он был Чкаловым, во-вторых, сам Сталин мог и не любить тех, кто осмеливался отстаивать свое мнение, но уж точно уважал.

Вождь прошелся по кабинету. Почему-то он так и не взял в руку трубку; та осталась сиротливо лежать на столешнице.

— По политическим соображениям перелет женского экипажа должен состояться после вашего, но с возможно меньшим промежутком времени между ними. Поэтому вы с товарищами отправитесь, как только товарищ Гризодубова доложит о полной готовности своего экипажа.

— Понял, товарищ Сталин. Однако хотел бы внести еще одну поправку.

Это пахло уже почти дерзостью, но хозяин кабинета ничем не проявил недовольства.

— О чем идет речь?

— Сразу же после нашего возвращения считаю нужной встречу наших двух экипажей. Речь пойдет о передаче опыта. Особенно важными вижу детали прокладывания курса. Павел Беляков должен рассказать обо всех тонкостях Марине Михайловне.

Это был высокопрозрачный намек о неудачном перелете женского экипажа на самолете АНТ-37, когда штурманская ошибка чуть было не погубила самолет.

— Ваша позиция представляется здравой. Сколько вам времени понадобится на эту... передачу опыта?

— Полагаю, в двадцать четыре часа мы уложимся.

— В таком случае сразу после доклада товарища Гризодубовой об их готовности вас известят.

Чкалов мгновенно сделал вывод: аудиенция окончена.

Странник через Серова попросил главу НКВД о встрече. Берия быстро нашел окно в своем расписании, заведомо полагая, что по пустякам этот человек беспокоить не станет.

Посетитель сразу перешел к делу:

— Лаврентий Павлович, есть возможность заполучить немецкий тяжелый крейсер 'Адмирал Хиппер'.

Берия, разумеется, знал об отказе немецкой стороны продать корабль. Причину немцы выставили прозаическую: 'Самим нужен' и, похоже, не врали. Уже хорошо зная собеседника, нарком преисполнился уверенностью: у того имеется план. Так и оказалось:

— Вот как это можно сделать... А вот что мне для этого нужно...

Лаврентий Павлович быстро проглядел бумаги.

— Нужно согласовать ваши действия с флотом. И нужно, чтобы товарищ Сталин одобрил ваш план.

— Осмелюсь напомнить, что риск минимален. В наихудшем случае я откажусь работать, и мы получим полный комплект чертежей. Так что думаю, что товарищ Сталин согласится. Что до наркома РККФ, то хорошо бы известить его от имени НКВД, что-де просят на совещание ко мне в кабинет тогда-то...

— Да, это возможно. Бумагу я подпишу.

Беседа товарища Александрова с наркомом Кузнецовым была несколько напряженной, хотя замначотдела НКВД просто излучал дружелюбие. Для начала он предложил обращаться друг к другу по имени-отчеству ('Я, хоть и не моряк, но уважаю флотские традиции'), выставил немудрящее угощение к чаю, а потом перешел к делу.

— У меня поручение товарища Сталина ввести вас, Николай Герасимович, в курс дела. Вот бумага. Итак: предполагаю, вам известно, что переговоры с немцами о продаже нам их тяжелого крейсера кончились неудачей. Германские кораблестроители согласились передать нам лишь полный комплект чертежей на таковой.

Нарком кивнул. По должности он обязан был знать подобные вещи. И тут же оказалось, что знает не все.