Зверь лютый. Книга 15. Стрелка

* * *

В 1127 году некто Харальд Гилли прибыл в Норвегию из Ирландии, называя себя сыном Магнуса Голоногого, отца правящего в тот момент короля Сигурда.

"Голоногий" — потому, что носил короткие французские штаны. Остальные люди в то время — санкюлоты. Воевал он как-то в Ирландии, делал там, естественно, детей, и Харальд мог быть братом короля Сигурда.

Харальд подтвердил своё право, пройдя испытание огнём — обычное доказательство истины для того времени. Сигурд признал его своим братом, а Харальд дал клятву, что не будет претендовать на титул короля пока живы Сигурд и его сын. Через три года Сигурд помер, Харальд передумал, поймал племянника, ослепил, кастрировал, искалечил и бросил в монастырь. Дальше пострадавшего парня называли уже Магнус Слепой.

Через шесть лет приехал, уже из Шотландии, другой парень, и сообщил что он — тоже. В смысле: сын Магнуса Голоногого и уже проходил испытание огнём.

"Ё!" — закричали норвежцы. Возникла коллизия. Харальда убили, началась свистопляска.

Имя получило такую окраску, что следующий король с именем "Харальд" появился в Норвегии только в конце 20 века.

Год назад Эрлинг Скакке захватил и убил в Бергене Сигурда Маркусфостре, ставшего новым претендентом на власть и вступившего в борьбу с Магнусом Эрлингссоном.

В общем, ничего интересного: обычные династические игры диких северных европейцев. Я в этом Бергене бывал, в эту эпоху там, кроме дождя 330 дней в году, трески и фьордов — ничего выдающегося нет. Потом-то — "да", потом там Ганза свой торговый двор построит...

Фокус в том, что эти мелкие династические разборки подзатянулись, и в стране сформировались довольно устойчивые партии.

Одна получила, за нищету обмундирования, прозвище "лапотники" (биркебейнеры — березовоногие). Позже они разгромят слиттунгов ("оборванцы") и риббунгов ("разбойники"). А пока ковыряются до крови с баглерами ("посошниками").

Мне это всё... Но три года назад команда сторонников Инге Горбатого, убитого в битве при Осло, побежала куда глаза глядят. Как я понимаю, глядеть им пришлось далеко: остатки партии Инге попали в руки крутому местному лендерманну Эрлингу Скакке. Который и врагов победил, и своих больно построил.

* * *

Наши нурманы, а это, фактически, родственники из одного клана, добежали аж до Твери. Где и нанялись на службу к уже удельному, но ещё бездружинному Володше. Тому это подарок: своих "янычар" у него нет, местным он не верит. А такие дальние... пока платишь — не предадут.

Глава команды попал даже на должность княжьего конюшего. То есть — главнокомандующего войсками княжества.

Дядя... звать Сигурд. Среди всей этой длинномерной братии — карлик. В смысле: чуть ниже нормального среднего для Руси роста. Немолод, худощав, сутуловат. Прозвище — "сука белесая", губами плямкает, говорит мало и тихо. Постоянно зол и очень конкретен. Типа:

— Десять плетей. У шатра перед отбоем.

— За что?!

— На поясе шов разошёлся. Не зашьёшь к вечеру — 20.

Это — не мне. Но я же — не просто умный, а чуток уже и мудрый! Я уже и на чужих ошибках способен учиться!

И не я один: вся хоругвь враз "помудрела", всю амуницию через пальцы пропустила.

Резан, он у нас типа прапора или сержанта, уточнил одну деталь:

— Дурака-то перед княжьим шатром выпорют. А вот боярину его суке этой белесой — подношение нести. Так что, дурню ещё и свой господин на спине отыграется.

У тридцати княжьих гридней — тридцать княжьих отроков-оруженосцев. Остальное — свита из вятших и слуги. Часть — пассажиры. Лекаря княжеского на вёсла не посадишь — староват. Княжеского кузнеца — можно. Но он даёт в морду. А на веслах трудится его подмастерье. Сам князь, сударушка его, еёная служанка, писарь, походный спальник, поп, повар... — есть кому задарма прокатиться.

Три княжеских ладьи с гриднями и четвёртая со слугами идут впереди. По науке в воинском походе положено иметь два комплекта гребунов. Потому на лодии должно быть 25-30 человек. Вот и получается в княжеской части каравана — за сотню голов. Лодочки битком набиты: поход дальний, припасу прилично взято, барахло горками лежит, пассажиры сидят.

Нурманы — лбы здоровые, мы бы за ними и не угнались, но они тянут дощаники с лошадьми. Гридни в бой пойдут на добрых конях, сеунчеи (вестовые) — на резвых. На дощаниках ещё и сено везут. Крестьяне своё-то всё поели, трава ещё не выросла, а кормить одним зерном лошадь нельзя.

Хорошую вещь новогородцы придумали. Это я про дощаники: лет пятьдесят как в Новгороде появились.

Раньше-то — всё корыты долблёные. Как у византийцев о Руси было сказано:

"Спускают к Киеву по весне колоды во множестве. И ладят из них лодии".

"Ладят" — в смысле: долбят.

Вторым сортом у нас в войске — боярские дружины. Их ещё хоругвями называют.

У каждой боярской хоругви есть свой стяг. Когда бить будут — нужно к нему бежать. А пока мы его над лодкой поднимаем. Когда становимся на берегу — тоже ставим, чтобы все видели. Княжеские стяги бывают ну очень большие. Их пока установишь, да закрепишь...

В летописях есть выражение: "не поднявши стяга". В смысле: "внезапная атака", "с марша в бой". У нас — флаг нормальный. Эту палку с тряпкой наш знаменосец, молодой парень — в одиночку таскает.

Стяги на "Святой Руси" — треугольные. Прежде были хвостатые, типа бунчуков, теперь просто сильно вытянутый от древка полотняный равнобедренный треугольник преимущественно красного цвета. Хотя встречаются желтые, зеленые, белые, черные. Иногда бывает специальное навершие (полумесяц или иное) — "челка стяговая", и рисунок на стяге.

В отличие от более поздних времён, в рисунках нет Спаса. В отличие от печатей — нет Богоматери и надписей. Много коней, птиц.

У нас, например, на красном поле чёрный петух вышит.

Лазарь целую лекцию прочитал. О глубоко сакральном смысле фона и рисунка. Типа: мы такие петухи, что, как прокукарекаем — так для ворогов чёрный день наступит, а к нам "радость красная" придёт. "Критические дни", что ли?

Петух вышит с таким... стелющимся хвостом как у степного жеребца. В этот хвост его дружинники и целовали. Ну, когда присягу принимали.

Воинов у нас, как положено — 15 человек, "большой десяток". Ещё: я и Сухан. Мы не дружинники, а товарищи. Путешествуем совместно по собственной надобности. И, в рамках этой надобности, подчиняемся командиру — бояричу Лазарю. Он, как и я, боярской шапки не получал ещё, поэтому не боярин, а боярич.

Над воинами главный — старший десятник Резан. Отличается резано-рубленной мордой, склонностью к мордобою и мрачным характером. И, почему-то, нехорошо на меня косится.

Остальные бойцы... не бойцы. Молодые крестьянские парни из вотчины. Есть пара бобылей постарше.

Кроме не-бойцов, ещё десяток совсем не-воинов: слуги разной степени непригодности. Кашевара, к примеру, нам боярыня Рада такого всунула... лучше я водицы речной похлебаю.

У нас хорошая "рязаночка" — плоскодонка на 6 пар весел. По головам считать — две смены гребцов. Но это когда все гребут.

Я сразу за весло сел. Лазарь начал, смущаясь, толковать, что, де, дорогому гостю невместно со смердами в общий ряд...

— Вот князь же... И бояре, и ближники... Они ж думу думают, ворогов извести помышляют...

— Лазарь, у меня с каждого гребка — сил прибавляется. Покуда до места дойдём — я во какой в ширину стану. А на носу сидючи, да в чистое небо глядючи — от тоски с ума сойду. Тебе нужен псих бешеный в лодии?

Понял, отстал. Подумал и сам на весло сел. Типа: за меня вступился, чтобы другие не насмехались. Спасибо друг!

Тут этот чудак, остряк наш Басконя, вздумал шутки шутить. Со мной как с ровней. Воды речной за шиворот плесканул.

Ну я и вышиб дурня за борт. Рефлекторно.

Я даже и подумать не успел, он — и не чирикнул. Только матюкнулся. На лету. И завизжал. Когда долетел.

Еле успели назад втащить — вода-то ледяная.

Помогло? — Нет. С одного раза народ не понимает. Туземные "эскалаторы" прорезались. В смысле: пошла эскалация конфликта.

Вечерком отошёл в лесочек отлить. Подваливает компашка:

— Чегой-то ты, паря, наших ребят забижаешь. Добрых молодцов в Волгу-матушку помётываешь. Ты вот это видел?

Здоровущий лось. Типа этих мутантов-нурманов. Кулак мне под нос суёт.

Кулачище такой... гранитно-монументальный. Как в парке скульптур Вигеланда в Осло. Да видел я такие! Нашёл чем удивить.

— Я тебе не паря, а смоленский боярич. Звать Иван Рябина. А ты кто?

— А я... это... Афоней кличут.

Про свой ассоциативный кретинизм я уже рассказывал? — Реакция... даже подумать не успел:

— А батяню Никитой зовут?

— А... Ну... Ага... А ты откуда знаешь?!

— Да так... Ну, здрав будь, тверской купец Афанасий, Никитин сын. При случае — бате привет передавай.

— Ага. Ну. Передам. Только мы — не купцы. Мы тама, в вотчине, ремесленничаем малость.

— Тю. Какие твои годы. Подойди после, за жизнь потолкуем.

Про наследование имён в средневековых семьях я уже... Хотя, конечно, случайность. А вот что следом Лазарь прибежал меня выручать — закономерность. Спасибо, друг!

Что меня надо не выручать, а придерживать... а лучше — держаться подальше — соратникам стало ясно прямо с утра.

Так, опять надо объяснять.

Я — "мышь генномодифицированная". Уже много раз сказано было. Да ещё и сплю по-волчьи. Поэтому мне хватает 4-5 часов сна.

Это я ещё пока росту. А что будет, когда вырасту? Совсем спать перестану? При том, что само это занятие я очень люблю. Но "сон — не водка, организм лишнего не примет" — русская народная мудрость.

У меня дома хорошо. Я это уже говорил? — Так это правда.

У меня дома, в Пердуновке, всё устроено и обустроено под меня. И под мой короткий сон — тоже.

С вечера можно девушку чистенькую позвать, поиграться. Утомил красавицу? — Книжку какую почитать, своих мыслей позаписывать, на станочке пожужжать. С народом потолковать.

Я не Сталин — людей среди ночи по телефону не дёргаю. Да и телефонов тут нет. Просто люди разные: одни ложатся поздно, другие встают рано. Я и к тем, и к другим поспеваю.

С утречка можно в физамбар сбегать. Такой амбар, в который я разных тренажёров, из брёвнышек понаделанных, поставил. Зимой ещё и отапливается — красота!

Как было правильно сказано: "Всё — во имя человека. Всё — для блага человека". А человек здесь, как уже неоднократно было объявлено — я.

А тут — поход. И это... напрягает. Дело не в деле — грести мне уже нравится. Тем более, я вырос и гребун ныне — из лучших. А вот мелочи... задалбывают.

В Пердуновке горячая вода — во всякий час. А здесь... Набрал котелок, разложил костерок, подождал часок... Потом котелок отмывать холодной водой с песком.

Не смертельно. Но после дня с веслом на солнышке — хочется быстренько сполоснуться. Очень хочется.

Спать на земле, овчинку на лапничек постелив да кафтаном накрывшись — без проблем. Но эти же придурки вопить начинают:

— Боярич взбесивши! Боярич по ночам ходит! Глаз не открывает! Рычит по волчьему!

Насчёт "рычит" — костровой врёт нагло. Я сплю тихо. Хотя и подвижно: каждые четверть часа встаю на четвереньки и делаю круг по постели в разные стороны — девчонки мне всё про меня рассказывали.

Но остальные же воины вовсе в испуг впали!

— Бесноватый! Бесами обуянный! Оборотень!

Крест показываю — не помогает.

— Во! Оборотень с крестом! Осину! Осину ищи! Кол вырубим и...

Лазарь кинулся успокаивать — не слушают.

— Ты, боярич, ещё молодой, жизни не видал, с нежитью не воевал...!

Ну, конечно. Они тут все — сплошь ветераны сражений с зомбями и некромантами! Мантикор с василисками сапогами запинывают!

Пара дурней вопит, остальные стоят глаза выпучив. Тут уже и я обозлился. Экие невежи! Оборотня — нежитью называют! Ты ещё вампира покойником назови! Он же живой — только спит в гробу и режим питания... специфический.

Вытащил свои "огрызки заспинные", давай перед собой лезвие об лезвие потачивати:

— Ну что, дурни стоеросовые, кому охота поиграться-побегати? На один нож насажу, другим розочку вырежу. Подходи, не толкайся. Всяк своё получит, всяк своей кровушкой умоется. Где там обещанный кол осиновый? Долго ль ждать добру молодцу угощения? Ох, попотчую я вас — вашим собственным! Засажу дреколье крикунам в задницу, хорошо вобью — сопли с носа вылетят.

Народ приутих малость. А у меня за плечом Сухан топоры свои вытаскивает. Грустно так. И начинает, повторяя мои движения, водить лезвием по лезвию.

Тут снова Лазарь влез:

— А ну осади! Он мой гость! Он мой друг! Прекратить безобразие! Я — ваш командир! Присягу помните? Прекратить!

Мда... командир из него... Не те слова, не в той тональности... Не хватает нашему петушку басовитости.

Побухтели, осинку на дрова порубили. Сошлись на том, что мне надо к попу идти. Чтобы окропил. Святой водой, а не тем, что вы подумали.

Отвели меня, мало — не под конвоем, к нашему походному батюшке. Обретается сей слуга царя небесного поблизости от царя земного — у шатра княжеского.

— Оборотень?! Бесноватый?! Ахти мне! Тьфу-тьфу-тьфу! Святый боже, святый крепкий, спаси мя и помилуй! Изыди-изыди-изыди!

— Ну что, мужики? Удостоверились? Дымом не изошёл? С вонью под землю не провалился. Чего ещё надо?

Попец понял: все — нормальные. Начал вещички свои собирать — караван вот-вот сдвинется, да вопросы спрашивать:

— А ты хто? А на исповеди давно ли? А у святого причастия...

Но когда до него ответ на первый вопрос дошёл:

— Иван Рябина, смоленский боярич, сын славного сотника храбрых смоленских стрелков Акима Яновича Рябины...

— тут его и переклинило. Бородёнкой своей трясёт, воздух заглатывает:

— Ап, ап... Смоленский?! Смоленского?! Боярина?!!! Сотника стрелков?!!!

Рожок пропел, народ забегал быстрее: "До отправленья поезда осталось пять минут". В смысле — каравана. И мы разбежались.

Мне всё это очень не понравилось: я же беглец от князя Смоленского. В здешней терминологии: вор государев. Сильно отсвечивать... нежелательно.

Но я ж ничего не делал! Просто спал! Так, как мне удобно. А аборигены чуть кол осиновый в брюхо не загнали! Придурки предканутые... Или правильнее: предки придурковатые?

Вот, пришлось со служителем культа пообщаться. Теперь он кинется к Тверскому князю: "У нас в войске — вражий соглядатай!".

Смоленские рати лет семнадцать назад здесь не худо прошлись, весь Волжский верх в пепел выжгли, только полону семь тысяч взяли. Помнят смоленских здесь, помнят. И конкретно — стрелков. Вот, конкретно, на этом месте. На холме пепелище уже заросло, но, пока свежая листва не закрыла, видны обгорелые венцы домов бывшего селения.

Место это... в моё время и не увидишь — устье Шоши, дно Московского моря.

Болотистая низина с несколькими холмами. Сейчас, в половодье — залита под края, лес вокруг — "по колено в воде" стоит. А тогда, зимой, стрелки подошли вплотную к поселению.

Ещё один город постройки Долгорукого, так и назывался — Шоша. Был.