Христианский век в Японии (1549-1650). Перевод книги Ч.Р. Боксера. Глава 6. Пираты и торговцы

Как бы то ни было, внешне действия Хасэгавы не оставляли желать ничего лучшего. Он организовал прибытие посланника Пессоа к Иэясу в Сидзуоку до приезда двух голландских послов, Ван ден Брока и Пуика. Это, правда, мало помогло, поскольку Иэясу решил сначала дать аудиенцию голландцам; но он был достаточно приветлив с португальским представителем, когда все-таки встретился с ним, вручив ему вышеупомянутый сюиндзё. Призыв изгнать голландцев как пиратов был менее успешным. Иэясу возразил, что Япония — свободная страна для всех купцов, тогда как в море пусть каждый сам заботится о себе. Тем временем Хасэгава информировал Пессоа обо всех голландских и испанских интригах против него и, несомненно, получал злорадное удовлетворение от того, что настраивал друг против друга представителей различных европейских народов.

Несмотря на это действительное или мнимое радушие, португальские купцы в Нагасаки с большим подозрением отнеслись к намерениям Хасэгавы и пытались убедить капитан-майора подать официальную жалобу в Сидзуоку об их претензиях к местным бугё и дайкану. Это решение держалось в секрете от иезуитов, которые пришли в ужас, услышав о нем, и сделали все возможное, чтобы отговорить Пессоа от поездки в резиденцию бывшего сёгуна. В конечном итоге им это удалось, но тем временем португальским интересам уже был нанесен ущерб. Ибо японский переводчик, нанятый для перевода португальской петиции о претензиях, показал ее самому бугё. Хасэгава, естественно, впал в ярость и с тех пор стал смертельным противником Пессоа, поклявшись поквитаться с ним живым или мертвым. Это было тем более прискорбно, что сестра Хасэгавы, О-Нацу, была такой большой фавориткой Иэясу, что если бы она сказала, что черное — это белое, он поверил бы этому.

Примерно в это же время японцы, выжившие в конфликте в Макао, вернулись в Японию и рассказали свою версию случившегося Ариме Сюри-но-Тайю Харунобу. Новости об инциденте дошли до Иэясу, который сделал Хасэгаве выговор за то, что он не сообщил об этом раньше, и приказал ему провести тщательное расследование. В своем отчете, составленном в консультации с опечаленным Аримой, который очень близко к сердцу воспринял потерю своих людей, Хасэгава, естественно, изобразил поведение Пессоа в самых мрачных красках. Японские моряки без труда отказались от своих письменных показаний в Макао, которые, очевидно, были получены под принуждением. Хасэгава и его клика также указали Иэясу, что корабль Аримы был снабжен сюиндзё, и, следовательно, честь сёгуна была задета в такой же степени, как и честь даймё. Они также утверждали, что испанцы в Маниле дважды приговаривали японцев к смертной казни без какого-либо протеста со стороны Иэясу. Они добавили, что, если ничего не будет сделано, чтобы остановить эти периодические убийства японцев в иберийских колониях, они вскоре примут еще более массовый характер (14).

Эти аргументы произвели на Иэясу сильное впечатление, но он все еще не решался принять радикальные меры, опасаясь, как бы они не привели к прекращению торговли шелком, несмотря на все заверения Хасэгавы в обратном. Пока он колебался, случилось так, что испанский корабль, следовавший из Манилы в Мексику, потерпел крушение у побережья Канто, а выживших моряков доставили в Сидзуоку. Им повезло больше, чем их предшественникам с Сан-Фелипе, они были очень любезно приняты Иэясу, который все еще стремился к развитию торговли с Манилой. Их предводитель, дон Родриго де Виверо-и-Веласко, который в течение нескольких месяцев был временным губернатором Филиппин, был настолько очарован Японией, что написал: Если бы я мог убедить себя отречься от моего Бога и моего короля, я бы предпочел эту страну моей родине. Когда Иэясу спросил восторженного испанца, могут ли испанцы поставлять основную часть импорта шелка в Японию, в отсутствие ежегодной португальской карраки, Виверо опрометчиво ответил, что они будут отправлять не один, а два или три корабля ежегодно. Если верить падре Жуану Родригесу Хирао (писавшему в 1610 г.), именно этот провокационный ответ испанского идальго заставил Иэясу покончить со всеми колебаниями и решиться на радикальные действия (15).

Тот же источник сообщает нам, что Иэясу в преклонном возрасте проявлял растущее нежелание консультироваться с испытанными и надежными советниками из числа феодальной знати, особенно в вопросах внешней торговли, и вместо этого полагался на мнение таких выскочек, как Хасэгава, Мураяма и Гото Сёдзабуро. Даже после самонадеянного ответа дона Родриго Иэясу все еще некоторое время колебался, ежедневно меняя свои взгляды, но всегда от плохого к худшему; поскольку вначале он говорил о том, чтобы наложить на португальцев крупный штраф, затем об убийстве капитан-майора и четырех или пяти главных португальцев, которые, как ему сказали, были основными виновниками гибели японцев; но в конце концов он решил убить капитана вместе с португальцами и захватить корабль со всем его грузом. Падре Хирао в этом вопросе довольно категоричен; но, судя по действительно произошедшим событиям, более вероятно, что намерение Иэясу ограничивалось захватом Пессоа и его корабля, а пассажирам и экипажу было бы разрешено свободно покинуть Японию при условии, что они не окажут сопротивления. Схватить Пессоа живым или мертвым было поручено Ариме, поскольку он был потерпевшей стороной в первоначальном споре.

Пессоа получил предупреждение о том, что замышлялось, несомненно, через местных христиан, как утверждают японские хроники, и немедленно принял все возможные меры предосторожности, чтобы не дать застичь себя врасплох. Он оставался на борту своего корабля, не сходя на берег даже для того, чтобы послушать мессу, и привел Носса-Сеньора-да-Граса в готовность к бою по первому сигналу. Он подготовил большое количество ручных гранат, пороха и дроби, будучи уверен в том, что даже если их не понадобится использовать против японцев, они пригодятся для защиты от нападений голландцев во время обратного плавания. Наконец, он попытался уйти из гавани и проследовать вдоль берега к якорной стоянке в Фукуде, но из-за встречного ветра корабль не смог покинуть нагасакский рейд.

Все эти военные приготовления были очевидны для Хасэгавы, который сразу же сообщил Иэясу, что Пессоа вряд ли удастся застать врасплох. Тогда старик решил прибегнуть к хитрости и заставил Гото Сёдзабуро написать епископу Серкейре, вице-провинциалу Карвальо и падре Жуану Родригешу, призывая их посоветовать Пессоа немедленно отправиться в Сидзуоку и дать отчет о своих действиях в Макао. Если он был невиновен, он будет оправдан; и даже если бы он оказался виновен, его помилуют как невежественного иностранца. Таким образом дело было бы полюбовно улажено, и все заинтересованные стороны сохранят лицо. Этот намек был так искусно сформулирован, что ввел в заблуждение многих местных португальцев, но не Андре Пессоа, который полностью осознавал, что может поплатиться головой, и наотрез отказался ехать в Сидзуоку. Португальцы долго обсуждали, стоит ли им послать представителя, чтобы попытаться умиротворить Иэясу; но к тому времени, когда они, наконец, отправили посланника, было уже слишком поздно что-либо предпринять, ибо жребий был брошен.

Арима Харунобу прибыл в Нагасаки, одержимый жаждой мести, но он тоже решил сначала прибегнуть к хитрости, а не силе. Поэтому он отправился в колледж иезуитов и показал им письма от Хонды и Гото, в которых говорилось, что ему было поручено установить цену (панкада) на большую часть груза шелка, поскольку он был христианским даймё и хорошо относился к португальцам, тогда как местные власти были настроены враждебно. Эта правдоподобная уловка никого не обманула, и Пессоа вежливо, но твердо отказался сойти на берег и обсудить условия панкады. Пока шли эти фарсовые переговоры, Арима собрал отряд из 1200 самураев, которые сосредоточились на берегу в ранние предрассветные часы в воскресенье 3 января 1610 г.

Пессоа получил предупреждение об этом сосредоточении сил, но когда он послал на берег, чтобы предупредить всех задержавшихся португальцев немедленно вернуться на карраку, он не встретил понимания. Некоторые сочли это ложной тревогой; другие не хотели оставлять свои товары на берегу без присмотра; большинству из тех, кто все же попытался подняться на борт, помешали японские охранники, и только семи или восьми невооруженным людям удалось добраться до корабля. Ситуация была серьезной, поскольку экипаж корабля был относительно небольшим даже в лучшие времена. В составе экипажа громоздких каррак, совершавших рейсы в Японию, обычно насчитывалось менее сорока европейцев, включая офицеров, матросов, артиллеристов и солдат. Тот факт, что лишь горстка торговцев из Макао смогла или пожелала присоединиться к нему в критический момент, означал, что у Пессоа было на борту около сорока европейцев, когда началось сражение, а остальную часть экипажа составляли ласкары и негры. Кроме того, корабль был очень слабо вооружен для своих размеров, на нем было установлено не более десяти или двенадцати пушек всех калибров (16).

Незадолго до начала атаки Арима, Хасэгава и Мураяма направили иезуитам совместное послание, в котором сообщали, что, поскольку капитан-майор пытается поднять паруса, японцы захватят его корабль силой оружия. Вскоре за этим последовало второе сообщение, в котором говорилось, что, если португальцы выдадут Пессоа, все будет урегулировано мирным путем. На это иезуиты ответили, что их вмешательство было бы бесполезным, потому что португальцы не привыкли выдавать своих капитанов. В это время самураи Аримы грузились на свою флотилию под громкие крики и свет горящих факелов. Некоторые из его офицеров хотели, чтобы Пессоа открыл огонь по кричащей толпе, которая при свете факелов представляла собой отличную мишень, но он отказался взять на себя ответственность за начало боевых действий. Носса-Сеньора-да-Граса оставалась погруженной в кромешную тьму, а подъем якоря и постановка парусов проводились в полной тишине.

Как только корабль тронулся, к нему приблизилось около тридцати судов, нагруженных вопящими самураями, которые стреляли из своих мушкетов и луков изо всех сил. Пессоа оставил без внимания первый залп, но после второго он приказал дать два залпа подряд из пяти бортовых пушек. Эти выстрелы нанесли огромный ущерб переполненной японской флотилии; но что больше всего приводило в ярость нападавших, так это то, что корабельные трубы играли насмешливую мелодию после каждого залпа. Каррака направилась к выходу из гавани с приливом, но из-за отсутствия ветра не смогла достичь предполагаемой стоянки в Фукуда, и поэтому бросила якорь у Фукабори. Так закончилась первая атака на Носса-Сеньора-да-Граса. Сражение возобновлялось с аналогичными результатами в течение трех ночей подряд, но японцы не осмеливались подходить вплотную к карраке днем.

Утром третьего дня (5 января) Арима отправил Пессоа сообщение (неизвестно, как или с кем), в котором говорилось, что он желает возобновить переговоры о панкаде шелка, и что если капитан-майор все еще сомневается в чистоте его намерений, он отправит к нему нескольких заложников, при условии, что корабль останется на месте. Пессоа ответил уверениями в дружбе, но потребовал, чтобы заложниками были сын Аримы и сын Мураямы, добавив, что он должен отплыть в Фукуду, как только подует попутный ветер, поскольку это единственная безопасная якорная стоянка. Из этого обмена посланиями ничего не вышло, за исключением того, что Хасэгава пришел в ярость, когда услышал об этом. На следующее утро он отправил сообщение Пессоа, в котором писал ему, что Арима не имел полномочий делать подобные предложения, а, напротив, получил приказ от Иэясу убить его. Хасэгава добавил, что сказал ему это от чистого сердца; но если Пессоа сдастся и предложит Иэясу весь груз карраки по цене, которая будет установлена последним, он (Хасэгава) будет ходатайствовать за него при дворе, хотя и не может гарантировать результат. Пессоа дал вежливый, но уклончивый ответ, отказавшись от дальнейших переговоров до тех пор, пока японцы не прекратят военные действия (17).

Утром 6 января, в праздник волхвов, Пессоа удалось вывести карраку из гавани с помощью взявшей ее на буксир корабельной шлюпки, и к вечеру он прибыл к предполагаемой якорной стоянке в Фукуде. Японцы, видя, что их добыча вот-вот ускользнет от них, решили сделать последнее усилие. Предыдущие попытки использовать брандеры и перерезать якорные тросы карраки с помощью ныряльщиков оказались безуспешными, и теперь Арима попробовал нечто новое. Он связал вместе две большие лодки и возвел на них деревянную башню, по высоте примерно равную верхней части карраки, обтянув ее сырыми шкурами, чтобы португальцы не подожгли ее, и посадив внутри башни множество мушкетеров. В течение последних трех дней самураи Аримы постоянно получали подкрепление, и их численность в итоге возросла до 3000 человек. Между восемью и девятью часами вечера флотилия приблизилась к цели. Плавучая башня атаковала карраку с кормы, где против нее можно было использовать только одно орудие, поскольку вторая кормовая пушка была перенесена на нос, чтобы защитить якорные тросы от японских атак.

Сражение достигло своего апогея. Некоторым японцам удалось вскарабкаться на борт карраки, но они были либо сразу же изрублены в куски, либо вынуждены прыгнуть в море. По словам Авилы Хирона, Пессоа собственноручно убил двух прорвавшихся на палубу японцев. Огонь португальских пушек не причинил особого вреда плавучей башне, но нанес большой ущерб переполненным лодкам, которые, в конечном счете, начали отходить от корабля, и возбужденные португальцы громко закричали Победа! Победа! Как раз в этот критический момент случайный выстрел попал в гранату, которую собирался метнуть португальский солдат, и пылающие осколки упали на кучку пороха у его ног; порох тотчас вспыхнул, и огонь перекинулся на бизань-парус. Отсюда пожар распространился так быстро, что было очевидно, что у небольшой команды не было возможности потушить его и одновременно продолжать бой. Видя, что все потеряно, Пессоа приказал старшему пушкарю поджечь крюйт-камеру, поскольку он был полон решимости скорее умереть, чем сдаться. Судовой казначей Педро д'Эсторчи воспротивился этому решительному приказу, после чего Пессоа с неустрашимым сердцем положил свой меч и щит в каюте, не сказав больше ни слова, и, взяв в одну руку распятие, а в другую — факел, он спустился вниз и поджег пороховой погреб. Корабль сотрясли два прогремевших один за другим взрыва, он раскололся пополам и затонул на глубине тридцати двух саженей.

До того момента, как загорелась каррака, потери защитников были крайне незначительными — всего четыре или пять португальцев были убиты за четыре дня или, скорее, ночи сражения. Многие из них погибли в результате взрыва, но некоторые выжили. Большинство из них были убиты японцами при попытке спастись вплавь, в том числе испанский монах-августинец фрай Хуан Даморин, единственный священник на борту, но несколько счастливчиков в целости и сохранности добрались до берега. Потери японцев, естественно, были намного больше и составляли несколько сот человек. Основная часть груза шелка в то время все еще оставалась на борту, так как не было достигнуто соглашения о цене панкады. На борту также находилось большое количество серебряных слитков, и общая сумма потерь оценивалась более чем в миллион золотых. Некоторые корзины с шелком были выловлены из воды, но многократные усилия водолазов с 1610 по 1933 гг. позволили поднять со дна только несколько слитков серебра, немного устричных раковин, которыми были отделаны окна кают, бронзовую пушку и корабельную астролябию. Японцы в конце концов выиграли сражение; но Пессоа показал, что если он не может победить, то знает, как умереть (18).