Неживая вода

— Прости.

Руку накрыла теплая ладонь девушки. Ее пальцы были длинными и тонкими, а в голосе слышалось искреннее участие.

— Что уж, — со вздохом повторил Игнат и быстро обтер лицо рукавом. — А твои-то родные живы?

— Живы, слава те Господи, — перекрестилась Марьяна. — В Новой Плиске остались. Мама у меня приемщицей товаров работает. Отец — токарь.

— Добрые профессии. Вышивке тебя матушка научила?

— Она. А хочешь, доделаю и тебе подарю? Вижу, глаз ты с птицы моей волшебной не сводишь.

Щеки Игната вспыхнули стыдливым румянцем.

— Ты мне и так жизнь подарила, — просто сказал он. — В долгу я у тебя.

— Какие громкие слова! — Марьяна откинула косу на спину. — Этак у меня в должниках вся деревня скоро ходить будет! Кому антибиотиков дам, кому вывих вправлю.

— Так и будет, — уверенно проговорил Игнат. — Хорошие доктора всюду нужны. А кто бы меня на ноги поставил, как не ты? И младшему Ковальчуку кто крапивницу вылечил? А когда Авдотья Милош на сук глазом накололась? А дядя Назар ногу подвернул? А?

— Ну, будет. Будет! — Марьяна смеялась и выставляла ладони, будто защищаясь от настойчивых слов Игната. — Захвалил ты меня! Убедил! Глядишь, и останусь...

Она подмигнула ему, и в серых глазах проскочила бесовская искорка. В груди у Игната потеплело, а улыбка сама собой стала расползаться по лицу.

— Оставайся! — пылко попросил он. — Ты не смотри, что глухомань. Дорога весной расчистится, до станции рукой подать. А знаешь, красота летом какая? Просторы какие? Карпов можно наловить, что вот этот стол!

— Так уж и стол! — притворно ахнула Марьяна. — Ну что ты будешь делать? Останусь.

Она засмеялась, и Игнат вместе с ней.

На душе заметно посветлело. И в следующие несколько дней Игната не беспокоили ни мысли об умершей Званке, ни вещая птица с ее живой и мертвой водой.

7.

Однажды Игнат полез доставать крупу и с огорчением обнаружил, что в одном из мешочков прогрызена дыра. Но мышеловок в доме не было, и пришлось идти на поклон к соседям.

— Дам, отчего ж не дать? — живо откликнулась тетка Рада. — И ты сделай милость, Игнатушка. Крыша на бане прохудилась, не посмотришь ли? — ее голос стал просящим, ласковым. — Муженек мой там с самого утра торчит, да разве с тобой в плотницком умении сравнится?

— Посмотрю, — не стал отказывать парень. — Мне не в тягость.

— А мы уж отблагодарим! — обрадовалась Рада и во всю силу своих легких принялась звать мужа.

Игнат привык подходить к работе со всей ответственностью, поэтому задержался у соседей до обеда. Добрая Рада накормила его знаменитыми щами, приговаривая, какой Игнат тощий да как бы ему хорошую невесту найти.

— Ты бы к фельдшерице нашей присмотрелся, что ли, — под конец сказала она. — Такая девушка! И красавица, и умница!

— Вот потому, что умница да красавица, на меня-то и не поглядит, — вздохнул Игнат. — Да и не видно ее сейчас в Солони. Здесь ли?

— Здесь, у Боревичей младшенький скарлатину подхватил, так от него не отходит, — Рада одобрительно покачала головой. — Вишь, добрая какая? Не девка — сказка!

Игнат расплылся в улыбке, а потом смутился и снова полез на крышу.

"Добрая, — думал он. — Надо бы ей звонок починить. Попрошу помощи у дяди Касьяна, он в электричестве поболе меня разбирается".

На душе стало весело и тепло. Серые облака над головой истончились, посветлели. Игнату даже показалось, что сквозь их плотную завесу проглянуло плоское блюдце солнца. Близилась весна, и пусть еще злились холодные ветра, пусть снегопады заваливали дорогу, одно оставалось неизбежным — февраль медленно и неуклонно близился к концу. А, значит, и страхи скоро останутся в прошлом.

Игнат так заработался, что от усердия с его носа скользнула прозрачная капля. Он сконфуженно утерся рукавом и огляделся испуганно — не заметил ли кто? Но на крыше Игнат был один — тетка Рада ушла в избу готовить ужин, ее муж Егор выстругивал во дворе стропила.

Как раз в это время в конце улицы показался внедорожник.

Он несся на предельной скорости, и рев двигателя сиреной взрезал воздух.

"Как будто черти за ним несутся", — сказала бы бабка Стеша.

Поравнявшись с забором, автомобиль резко затормозил. Из кабины, подхватив с сиденья ружье, выпрыгнул местный егерь, Мирон Севрук, и таким его никогда еще не видел Игнат. Егерская шапка заломлена на затылок, рукав фуфайки перечеркивали рваные прорехи, будто Мирон в спешке продирался сквозь кустарник.

— Ну, Егор! Дождались! — еще от забора закричал егерь, потрясая ружьем. И даже с крыши Игнат видел, как побелели костяшки его пальцев. Лицо у Мирона тоже было белым от напряжения, в голосе слышались визгливые нотки. Игнат на крыше замер, и предчувствие недоброго кольнуло под ребра.

— Что такое? — флегматично отозвался Егор, ухмыляясь в усы и не отрываясь от рубанка. — Черти за тобой гонятся, что ли?

— Черти, как есть, — закивал Мирон. — Знак я увидел, Егор. Вот что.

— Это какой такой знак? — Егор наконец поднял голову, и ухмылка сползла с его лица.

— Тот самый знак, — с нажимом произнес егерь. Он понизил голос и нервно огляделся по сторонам, словно ожидая, что преследующие его черти сейчас выпрыгнут из-за забора.

— Обходил я капканы с утра, — вполголоса заговорил Мирон, — на опушке леса и увидел. На сосновом суку черный вепрь висит. Пузо разрезано, и потроха вывалены, к земле свисают.

Рука Игната разжалась, и гвозди посыпались в прореху, но их паденье заглушил толстый слой теплоизоляции.

— Балуется ребятня. В соседних Малых Топях недавно хулиганили, избы поджигали, потом в лесах куролесили, — отмахнулся Егор, но уверенности в его голосе не было.

А Игнат вспомнил, как рассказывал дед Ермола, будто в прошлом году Матвею, одному из Солоньских охотников, вепрь бедро клыками исполосовал, даже в уездный госпиталь возить пришлось.

— Говорю тебе, не ребятня это!

Егерь взмахнул руками, и ружье описало в воздухе дугу. Егор инстинктивно отпрянул.

— Самое жуткое знаешь что? — продолжил Мирон. — От потрохов еще пар шел. Стало быть, совсем недавно его вздернули. Знали они, что я там пройду, понимаешь? Знали, и уж расстарались на славу!

Он тихо засмеялся. В этот момент Игнат совершенно разжал руки, и молоток выскользнул из ослабевших пальцев. Ударившись о балку, он с грохотом скатился по кровле. Сам Игнат подпрыгнул от неожиданности, а вместе с ним подпрыгнули и мужики.

— А там еще кто? — заорал Мирон, вскидывая ружье. — Вылезай, мать-перемать! Не посмотрю, черт ты или леший, или дьявол сам!

Щелкнули взведенные курки.

— Не стреляй, дядя Мирон!

— Не стреляй!

Игнат и дядя Егор крикнули одновременно. А Егор еще и добавил:

— Совсем со страха рассудка лишился? Это ж Игнашка Лесень мне крышу латает!

И прокричал уже Игнату:

— Слезай, хватит! Наработался!

Игнат не стал спорить и послушно полез вниз.

"Знали они, что я там пройду", — без остановки крутилось в голове.

Знали — кто?

Игнат представил, как на зимнем ветру покачиваются туда-сюда красноватые ветки сосен. И вместе с ними покачивается на толстой двойной веревке грузная туша вепря. Морда оскалена, желтеют закрученные кверху клыки — грозное, но теперь совершенно бесполезное оружие, так и не уберегшее хозяина от смерти. Черная шерсть, должно быть, лоснится от крови, а вытащенные внутренности болтаются перекрученными канатами...

Игнат со свистом втянул воздух, помотал взъерошенными вихрами, отгоняя наваждение. Мужики терпеливо ждали его. Только егерь все не выпускал ружья и дышал шумно, будто пробежал весь путь от леса на своих двоих.

— Все слыхал, что ли? — осведомился он у Игната, едва тот подошел к мужчинам.

— Слыхал, — признался тот. — Кто же это сделал, дядя Мирон?

— Браконьеры, я думаю, — вместо егеря ответил Егор. — В последнее время тут их много ходит. Или беглый каторжанин. Я слышал намедни, что с Увильских рудников каторжник сбежал.

— И верно, — поддакнул Мирон. — Слыхал и я такое. Надо мужиков подымать. Устроим злодеям веселую жизнь, а?

Он засмеялся, но смех показался Игнату искусственным.

— Значит, я к Касьяну пойду, — продолжил егерь. — И еще к Ипату Рябому заскочу по дороге. А ты уж, Егорка, по своим соседям пройдись.

— Пройдусь, ты в этом не сомневайся.

— Может, и я чем сгожусь? — спросил Игнат. — Руки у меня крепкие, сила тоже имеется.

Мужики переглянулись.

— Дело-то серьезное уж больно, — строго сказал Егор. — Руки у тебя есть, да только молоко на губах едва обсохло. Останешься дома, и даже носа не моги высовывать, понял?

— Понял, дядя Егор, — удрученно ответил Игнат.

— То-то. И еще, — вспомнил мужчина. — Бабам не моги проболтаться! Узнают — визг на всю округу будет. Понял?

— И это понял, — Игнат вздохнул.

— Ну, вот и иди с Богом, отдыхай, — Егор хлопнул его по плечу крепкой лапой. — Крышу я уж сам доделаю. А инструменты тебе потом жена занесет.

Игнат кивнул и побрел домой. Уже отойдя на приличное расстояние, он услышал, как Мирон спросил у приятеля:

— Радке-то своей когда расскажешь?

— Опосля, — после некоторой паузы откликнулся Егор. — Неча раньше времени панику наводить.

В голову Игната снова скакнул образ свисающего с сосны зверя. Теперь морозец наверняка подернул его влажные потроха сероватым инеем, глаза остекленели. Скоро на запах свежатинки выйдут из леса волки...

"... или кто похуже", — подумал Игнат. Браконьеры или беглые каторжане. Только зачем браконьерам тушу на суки нанизывать? Да и беглым каторжникам, затравленным собаками, не так просто будет с лесным вепрем разделаться.

"С лесным черным вепрем, — сказал про себя Игнат. — Вот что главное! Вепрь-то был черный..."

В эту ночь Игнат спал плохо.

В растревоженном мозгу проносились видения то черного вепря с вытащенными потрохами, то пролетающей над лесом гигантской птицы, и слева от нее вся земля покрывалась льдом, а справа — пламенем. Приходила во сне к Игнату и мертвая Званка, но не гниющим трупом, а бесплотной тенью. Повздыхала рядом с кроватью, погладила по волосам невесомой ладонью, да так и ушла, невидимая, в предрассветную синь. Только последний ее шаг, отозвавшийся скрипом половицы, и расслышал Игнат. Открыл заспанные веки, обвел взглядом комнату. И тут же взвился с постели, потому что рядом с его изголовьем сидела толстая мышь и тянула воздух подрагивающим влажным носом.

— Кыш, окаянная! — Игнат запустил в наглого грызуна подушкой.

Мышь метнулась в сторону серой молнией, исчезла в недрах избы. Но сон уже как рукой сняло. Ежась от холода, Игнат прошлепал босыми ногами к шкафам, проверил мышеловки. Пара из них сработала, но ни в одной не было даже кусочка мышиного хвоста.

— Ну, это уже ни в какие ворота! — развел руками Игнат.

Пришла пора готовиться к войне, возможно, долгой и кровопролитной. Он снова постучался к соседям, и попросил у тетки Рады крысиной отравы. Та отраву принесла, но выглядела уж очень нервной и вздрагивала на каждый шум, доносившийся с улицы.

— Вы уж простите, что в такую рань, — сказал Игнат. — Но спасу от тварей нету.

— Ничего, ничего, бери, — замахала руками тетка Рада, словно хотела побыстрей избавиться от нежданного гостя. — Ты сразу в подвал сыпь, там их гнезда.

— Спасибо за...

"... науку", — хотел докончить Игнат, но дверь перед его носом захлопнулась так быстро, что Игнату пришлось только подивиться.

"Наверное, рассказал дядя Егор про вепря-то", — подумал он, и тревожить соседей снова не осмелился.

8.

В подвале было темно и тихо.

Занявшись обустройством бабкиной избы, Игнат так и не дошел до подпола, и, как оказалось, зря. Паутина висела густыми кружевами, и рыжие Игнатовы ботинки сразу стали грязно-серыми от пыли. Он даже чихнул раз, другой. Вытер нос рукавом.

"Надо было сюда в первую очередь сунуться, — сказал себе парень. — Немудрено, что мыши расплодились".

Пахло затхлостью и прелью. В полумраке Игнат разглядел покосившиеся стеллажи, на которых раньше стояли банки с засолками и вареньем. Несколько банок и теперь были там, но уже заплесневелые, пыльные. Внизу среди груды щепок валялись осколки — видимо, шустрые мыши все-таки умудрились столкнуть несколько банок вниз.

Игнат шагнул вперед, вынул из кармана кулек с отравой. Подержал в руке. Сунул обратно, вздохнул: не мешало бы поначалу прибраться, хотя уборка никак не входила в его планы. Сегодня ему перво-наперво хотелось узнать, удалось ли мужикам изловить браконьеров или беглых каторжан, потом он хотел пройтись мимо окон Марьяны Одинец, и если она окажется дома, набраться смелости и напроситься на чашку чая. Звать девушку к себе Игнат не решался.

— А теперь-то куда вести? — вслух сказал он, обводя подвал понурым взглядом. Дел тут было непочатый край. Но разве Игнат когда-нибудь боялся черной работы? Он повернулся лицом к хлипкой лестнице. На щеку тотчас мягко легла невесомая лента паутины.

— Тьфу на тебя, проклятая!

Игнат ударил рукой наотмашь, принялся с ожесточением сдирать с лица липкую дрянь. Оторвав, с омерзением вытер ладонь о штаны несколько раз.

— Погоди мне! — пригрозил Игнат пауку, сжавшемуся в черный комок на лестничных перилах. — Недолго тебе тут хозяйничать!

Он сделал шаг к лестнице и под ногой что-то хрустнуло. Стекло?

Игнат осторожно сдвинул ногу, опасаясь, как бы не поранить подошву. Но это не был осколок. Наклонившись, Игнат поднял с пола заколку — бабочку с голубыми стеклянными крылышками.

"Игнаш-шш..."

Разнесся в воздухе призрачный вздох. Из дальнего угла пахнуло сыростью земной утробы. В углу завозились, заиграли паутинными накидками тени. Пальцы Игната сжались вокруг заколки, погнутая застежка впилась в кожу, но парень даже не почувствовал этого. Он смотрел на свою находку.

Одно из крылышек раскрошилось в стеклянную труху, металлический скелет погнулся. Но Игнат все равно узнал ее.

Заколка принадлежала Званке.

Тогда светлое пятно подвального люка наверху поблекло. К запаху гнили примешался другой — резкий запах гари и приторной сладости...

...открыв дверь, Званка застыла на пороге. И сначала Игнат не понял, почему — от окна не видно, что происходило в сенях. Но он слышал, как воздух со свистом вырывается из Званкиного рта. Потом она начала отступать медленно и размеренно, как заведенная кукла. Ее плечи опустились, спина сгорбилась, будто девочка хотела уменьшиться, стать незаметнее. Широко раскрытые глаза смотрели прямо перед собой.

Игнат проследил за ее взглядом и окаменел.

Через широко распахнутую дверь в избу проникал густой красноватый свет пожара. Тени от предметов вытянулись, почернели. По мере того, как Званка пятилась назад, отступала и ее тень, пока не наплыла на дубовый стол и расщепилась надвое. Теперь казалось, что фигура девочки разрублена пополам — нижняя часть находилась на досках пола, другая струилась по гладкой поверхности стола.

И следом за отступающей Званкиной тенью в комнату втекла еще одна — гуще и чернее прочих.

— И... гнат! — прошептала Званка.