Неживая вода

Вызванная из небытия — в небытие ввергнет род людской.

— Нужно остановить это, Эрнест! — Игнат шагнул к постаменту.

— Стой, — отозвался тот. — Не время еще.

— Мы увидели достаточно.

Игнат протянул руку, намереваясь выдернуть запустивший механизм ключ. Но не успел коснуться: в грудь ему уперся ружейный ствол.

— Сказал же, стой смирно, — хрипло произнес Эрнест. — Убью!

Его глаза лихорадочно поблескивали, дыхание стало хриплым и учащенным.

— Да ты, никак, разума лишился? — прикрикнул Игнат.

— Пускай лишился! — пролаял Эрнест — А все же лекарство от смерти моим будет! А ты, парень, лучше отойди от греха подальше! Ну?

Он щелкнул затвором, и Игнат отступил. Сердце билось болезненно и гулко. И чудовище в колбе корчилось от боли, пыталось совладать с непослушными мышцами. Тогда рычаги совершили новый оборот, и в желоб выскочила еще одна ампула.

"Вот оно — лекарство от смерти", — понял Игнат и напрягся, как перед броском. Протянувший по полу сквозняк взъерошил его волосы, шепнул на ухо: "Еще не время..."

И парень медлил, только смотрел, как ходят вхолостую поршни, пытаясь протолкнуть ампулу через деформированный участок. А вот Эрнест ждать не собирался.

Улучив момент, он подскочил к желобу и наотмашь ударил по нему ружейным стволом. Капсула подпрыгнула, упала в побелку и пыль. Эрнест нагнулся следом, и его руки затряслись, как у алкоголика в ожидании выпивки.

"Вот теперь", — шепнула мертвая Званка и подтолкнула Игната в спину.

Парень ударил Эрнеста в бок. Тот взвыл, и, не удержав равновесия, стукнулся затылком о постамент. Ружье выпало из разжавшихся пальцев.

— Ах ты, стервец! — яростно взревел он и дернул парня за тулуп.

Пальцы Игната лишь скользнули по одной из граней ключа, но не успели выдернуть его. Игнат плечом повалился на рычаги, и те застопорились, заскрежетали в тщетной попытке продолжить движение. Совсем близко от Игнатова лица, отделенное лишь стеклом, чудовище приоткрыло изувеченные губы, и с них сорвались и поплыли вверх тяжелые пузыри. Игната затрясло от омерзения. Он потянулся к ключу снова. Но Эрнест навалился следом, ударил в скулу. Игната отбросило с постамента. Застопорившиеся было рычаги возобновили движение, и по сплетенным проводам снова побежали волнообразные искры.

— Посторонись, парень! — угрожающе выдохнул Эрнест. — Посторонись, не то зашибу! Мне-то уже терять нечего! Мне бы Сеньку...

Игнат не дал ему закончить, ударил в ответ — со всей мочи, вкладывая в удар всю накопившуюся злость, все отчаяние последних дней. Под кулаком челюсть хрустнула, и Эрнест полетел на пол, кашляя и отхаркивая кровь.

— Черт прокля... — начал он. И поперхнулся, сплюнул обломанный зуб.

Краем глаза Игнат увидел, как из резервуара вновь плеснуло перламутром, и понял — это новая капсула достигла цели и отдала мертвому чудищу порцию живительной силы.

Хребет монстра завибрировал, выгнулся дугой, так что отчетливо выделились все позвонки. Синюшная кожа натянулась до того, что, казалось, вот-вот лопнет. И Игнату подумалось: не кровь засочится из ран, а что-то иное — блеклое, омертвелое, водянистое. Костистые руки дернулись, будто невидимый кукловод потянул за нити. Скрюченные пальцы ударили в стекло.

В тот же миг Эрнест подхватил оброненное ружье и направил его на Игната.

— Ну что, чертенок. Поглядим, чья возьмет?

Игнат замер, тяжело дыша и судорожно сжимая кулаки. Во рту чувствовался солоноватый привкус: Эрнест бил, не шутя. Облизав губы, Игнат заговорил:

— Послушай...

И вздрогнул. За спиной послышался скрежет когтей по стеклу. И еще раз. И еще.

Глаза Эрнеста сделались круглыми и стеклянными. Свободной рукой он нашарил в пыли капсулу, зажал ее в кулаке. Затем его окровавленные губы свело в безумном оскале, словно он, наконец-то достигнув цели, успокоился, и теперь — хоть земля гори под ногами.

— Да заткнись ты, урод! — прошипел он.

И, вскинув ружье, нажал на спуск.

Игната будто кто-то толкнул в бок. Он повалился ничком, поднял ворот тулупа, защищая лицо. Над головой что-то лопнуло, разорвалось, и осколки стекла градом посыпались на скрюченную фигуру Игната. Потом пришла мысль: "Жив? Не задело?" Но только ныла рассеченная губа, да ушибленный бок. Тогда парень осторожно опустил воротник и глянул.

И понял, что стрелял Эрнест не в него.

Бывший учитель стоял, пошатываясь. Ружейный ствол в его руках ходил туда-сюда, то опускаясь к самому полу, то задираясь к потолку. А перед ним — там, где раньше находилась колба, — выгибалось и дергалось чудовище.

От выстрела стекло разлетелось, только внизу, у постамента, еще торчали обломанные края, как острые акульи зубы. Масляная жидкость вытекла, и напитавшаяся влагой пыль стала угольно-черной. Из-под вывороченных рычагов били фонтанчики искр.

Эрнест отхаркался и сплюнул в пыль.

— Проклятое место, — пробормотал он. — Да только все равно моя взяла. Понял, чертенок?

Он засмеялся и повернулся к Игнату лицом — в тусклом свете ламп оно казалось восковым.

— Вот, где теперь у меня смерть! — он поднял кулак и потряс им над головой. — Стало быть, не зря я за этой тайной гонялся! Спасибо и тебе, чертенок, что открыл ее для меня! — он опустил кулак и жутко улыбнулся окровавленным ртом. — Спасибо. И прощай. Нравишься ты мне, да только не должно быть у этой тайны много свидетелей.

Черные зрачки дула застыли перед лицом Игната. Неотвратимость смерти и пустота бездны были в них. И вспыхнули в голове слова: "...есть куда более страшный грех, и имя ему — глупость..."

С глупости начал свой путь Игнат. Глупостью и закончит его.

Он подобрался, отрыл рот — может, хотел вразумить Эрнеста, может, обратиться к его совести. Только не успел сказать ничего. Мертвая тварь прогнулась на поддерживающих его канатах. Те заскрежетали, едва держась в проржавевших креплениях. Склеенные веки чудовища задергались, но не поднялись, зато из горла вырвался хрип: так нож точат о нож на скотобойне, так скрипят ветви под тяжестью висельника. Так навь говорила в завьюженном лесу, обрекая Игната на мучения. Вытолкнул ли эти слова окостеневший от долгого молчания язык, или это тоже почудилось Игнату?

— Не ему эта тайна открыта, — проскрипел возникший в голове голос. — Не ему и владеть ею.

Затем канаты оборвались.

Игнат отпрянул, защищаясь от пластов ссыпавшейся штукатурки. Засвистели, рассекая воздух, провода. Механически сочленения сенокосца накренились, заскрежетали — протяжно и предупреждающе, будто выдохнули людям: "бегите!.."

А потом с головокружительной высоты обрушился трос.

Одним ударом, будто серпом, он рассек все еще дергающееся на проводах чудовище — по диагонали, обнажая куски бледно-розовой плоти. Скользнул по постаменту, выбив сноп оранжево-белых искр.

И в долю секунды отсек Эрнесту голову.

И замер, закрутился змеиными кольцами у самых Игнатовых ног.

Какое-то время парень с ужасом глядел, как обезглавленное тело Эрнеста кое-как удерживает равновесие, как из разрубленных артерий выплескивается и пузырится кровь, окрашивая одежду в багрянец и тьму — цвета самой нави. Затем колени подогнулись, руки разжались, и выпавшая капсула покатилась к Игнату, словно подхваченная сквозняком.

Он машинально накрыл ее ладонью и заскулил: хрипло, почти беззвучно. Мир подернулся кровавой пеленой, и на ней, словно свежий ожог на коже, проступило изображение птицы с человечьей головой. Под ее правым крылом собиралась в лужу перламутровая слизь умирающего монстра, а под левым — темная кровь Эрнеста. И, сжимая одной рукой капсулу с водою, другой Игнат осенял себя крестным знамением и бездумно повторял слова некогда заученной молитвы:

— Господи, ты прибежище мое и защита моя. Не убоюсь я ужаса в ночи, и стрелы, летящей днём, и язвы, ходящей во мраке. Потому перьями своими осенишь меня, и под крыльями твоими я буду безопасен. Ведь я... только я! Только я один пришел сюда с душою светлой, с помыслами бескорыстными. И нет в моем сердце зла...

Часть 4. Огонь очищающий

Я бросил огонь в мир, и вот я охраняю его,

пока он не запылает.

Коптское Евангелие от Фомы

1.

От купола до пола извилистой змеей пробежала трещина. Реальность лопнула, осыпалась цветными конфетти, и остался только один цвет — густо-красный. Лицо птицы исказилось, будто в отражении кривого зеркала, и под отслоившейся штукатуркой Игнат увидел другое — синюшное лицо мертвой Званки. Она усмехнулась губами, алыми и мокрыми, как раздавленные вишни, слизнула языком капающую Эрнестову кровь и произнесла — словно ветер прелые листья пошевелил:

— За новую жизнь — другой расплатись. Что взял — береги. Нашел — так беги!

И залилась низким, раскатистым навьим хохотом. Игнату показалось, что его внутренности срезонировали и задребезжали, как тронутые медиатором струны домры. Стены задрожали, закачались тросы и безжизненно повисшие "лапы" сенокосца.

Подавшись вперед, Игнат схватил отброшенное Эрнестом ружье, дрожащие пальцы скользнули по окровавленному прикладу.

— Сгинь! — прокричал он.

И, целясь в хохочущий призрак, нажал на спуск. Отдача больно ударила в плечо. Игнат грузно сел в обвалившуюся побелку и увидел, как пуля, не задев постамента, вошла в сплетение проводов. Из разорванных металлических жил тотчас выбило снопы искр, а по оплетке побежали язычки пламени.

Сжимая в одной руке ружье, а в другой — капсулу с перламутровым эликсиром, Игнат принялся отползать назад. Где-то над головой раздался натужный треск, и еще один оборвавшийся трос рассек воздух ударом охотничьего хлыста. Закрутил вьюны розоватой, напитанной кровью пыли. Сенокосец начался крениться, скрежетать надломанными суставами. Застонала и выгнулась горбом лента транспортера, и крепление не выдержало: механическая конструкция с грохотом обрушилась вниз. Черным облаком взметнулась пыль. Одно из сочленений сенокосца насквозь пронзило грудную клетку уже мертвого Эрнеста. А птица со Званкиным лицом широко открыла рот, округлив его, словно старательно выговаривая букву "О", и выдохнула струю оранжевого пламени.

Вот тогда Игнат подскочил на ноги и бросился бежать.

Жар бил его в спину, желая достать до сердца, но оно не чувствовало тепла — там, в нагрудном кармане лежала капсула и от нее по коже разливался морозец. За спиной то и дело слышался треск и хруст, и Игнату казалось, что это из завала выбирается его мертвый проводник. Шатаясь из стороны в сторону, мертвец переступает по полу деревянными ногами. Руки слепо шарят в пустоте. Вот сейчас найдет свою голову, вот подымет над размочаленной шеей, из которой все еще выплескиваются багряные фонтанчики. И мертвая голова откроет глаза и укажет на Игната: "Вот он! Хватай!"

И парень поднажал, бросился вперед, ныряя за самодельные баррикады. Закатился под письменный стол, пригнулся, руками прикрыл голову. И вовремя. С тяжелым грохотом что-то пронеслось мимо и закрутилось, загремело по бетону. Это была позеленевшая от времени медная буква "А".

Игнат поднял лицо, вытирая рукавом слезящиеся глаза.

"Bon..." — прочитал он и на месте последней буквы увидел зияющую черную рану.

Гул огня стал явственнее, и, выбравшись из укрытия, Игнат увидел, что постамент и вся упавшая конструкция механизма объята клубами пламени. Черные хлопья сажи и пепла теперь долетали и до него. Игнат закашлялся, прикрыл рукавом рот и побежал снова.

Обратно, через лабиринт опрокинутых шкафов, через залу, заставленную рядами спящих уродов. Игнату казалось, что они радостно улыбаются, словно узнавая, словно говоря: "Вот и стал ты причастен к нашей тайне. Вот и овладел ею. За новую жизнь — другой расплатился, своего провожатого в жертву принес. Радостно ли тебе?"

— Радостно! — зло ответил Игнат и прикладом шарахнул по ближайшей колбе.

Стекло отозвалось глухим стоном, но выдержало. В месте удара образовалось белое пятно, от которого тут же разбежались капилляры трещин.

— Н-на!

Игнат ударил еще раз, вкладывая в удар всю злость, все накопившееся отчаяние. Трещины множились на глазах, муть поднялась со дна, и спящее чудовище заколыхалось, беспокойно заворочалось, ожидая скорой — на этот раз уже окончательной, — смерти.

— Туда и дорога!

От нового удара стекло хрустнуло. Из пробитой бреши хлынула жидкость, и Игнат едва успел отклониться в сторону. Затрясло от омерзения, едва подумал о том, что вода, где плавало мертвое тело, могла попасть и на него. Ударил снова, наотмашь. На этот раз колба поддалась и лопнула. Потоком хлынула маслянистая жидкость. Поддерживающие монстра провода закачались, заискрили, и оранжевые язычки пламени осветили мертвенно-бледную шкуру. Игнат видел, как кожа чудища вспучивалась волдырями, и они лопались, истекая белесой сукровицей, а потом чернела и трескалась.

— Добрыми намерениями выстлана дорога в ад! — осклабился Игнат. — Там и горите!

И обрушил приклад на следующую колбу.

Эта разлетелась со второго удара, но теперь Игнат отпрянуть не успел — на его щеки и руки брызнуло ледяной, мерзко пахнущей жидкостью. Содрогаясь, Игнат вытер лицо рукавом, но липкая дрянь впиталась в кожу. Щеки тотчас онемели, на губах появился железистый привкус, к горлу подкатила желчь. Игнат сплюнул желтоватую слюну, но все равно не смог избавиться от тошноты, а потом его все-таки вырвало прямо в разлитую из колбы жидкость. В отблесках огня она казалась не перламутровой, а багровой, как кровь, вытекающая из разрубленных артерий Эрнеста. Висящее на проводах чудовище конвульсивно подергивалось — насаженное на булавку насекомое. Игната вырвало снова.

За его спиной тем временем росла и набирала силу огненная стихия.

Обернувшись на трясущихся от слабости ногах, Игнат почувствовал, как в лицо ему дохнуло, будто из жерла печи. Сощурив глаза и вытерев выступивший пот, он увидел, что над лабиринтами шкафов и еще целыми колбами развернулись дымные крылья. Время от времени к куполообразному потолку взметались огненные перья, и, остывая в воздухе, оседали хлопьями. Достигнув первой колбы, огонь огладил ее ласково, будто теплой материнской ладонью. И, размякнув от ласки и жара, она лопнула, выстрелив в стороны осколками оплавленного стекла. Маслянистая жидкость вспыхнула мгновенно.

"Из-за химикатов", — подумал Игнат и снова нервно усмехнулся, наблюдая, как оранжево-красный столб бьет в потолок, в витое латинское "...mente".

Огненный ручеек тем временем перекинулся на соседнюю колбу, и та взорвалась. Игнат пригнулся, спиной повернулся к летящим осколкам. Жар взъерошил волосы на затылке, и парень начал задыхаться, чувствуя, как ноздри наполняет удушливый дым.

"Беги!" — снова шепнула ему Званка. А может, вещая птица. А может, инстинкт самосохранения, наконец-то проснувшийся в омертвелом сердце. И, проснувшись, овладел телом и разумом Игната.

Вывернувшись из тулупа, парень накинул его на голову, обмотал рукавами. Ружье перебросил на спину, и при каждом шаге оно больно било промеж лопаток, тревожа недавно зажившие шрамы.