— Леди Рае...
— Рае, Закираль. Просто Рае. — Она обернулась ко мне и в ее глазах я увидел опустошающую усталость. И всеобъемлющее спокойствие — она сделала то, что мало кому было по силам. И не только тем, что вытащила меня оттуда, надежд на возвращение откуда у меня не было, но и потому что выполнила обещание, которое практически невозможно было выполнить.
И все, о чем я жалел в этот момент — я не могу опуститься перед ней на колено, склонив голову перед хрупкостью, которая способна свершить то, что не под силу и мощи, перед мужеством, что достойно воина, перед преданностью, что близка к самопожертвованию, и коснуться края ее одежды, отдавая дань благодарности за то, на что она оказалась способна.
— Сестра...
Она чуть улыбнулась, слушая, как я пробую на слух новое для меня слово, ласкаю его губами, наслаждаюсь тем, как оно соскальзывает с моего языка.
— Да, Закираль. Я твоя сестра. И не сожалею об этом: всегда мечтала о сильном старшем брате. Если, конечно, ты не против...
— Рае! — Я сделал попытку привстать, потому что даже предположение, что я могу ее отвергнуть, казалось мне кощунственным, настолько невыносимым, насколько не была невыносимая боль от полученных ран.
Она метнулась ко мне сразу, как только я шелохнулся, и удивительно сильной для такой хрупкой фигуры рукой заставила меня опуститься обратно на подушку.
— Ты мог не простить мне смерть своей матери. — И добавила, строго, но продолжая ласково улыбаться: — И тебе желательно не шевелиться, особенно резко — дай своему телу еще несколько часов, чтобы твои раны затянулись лучше.
— Я сделаю все, что ты сказала. Только не оскорбляй меня больше словами бесчестья. А мама... Она сделала свой выбор. И я печалюсь лишь об одном — я знаю ее только по воспоминаниям других. Но даже этого хватает понять — она была удивительной женщиной. И она дала мне жизнь, она дала мне возможность узнать тебя. И она дала мне Наташу.
— Да, Закираль, — она коснулась кончиков пальцев, единственного, что выглядывало из-под белых бинтов, которыми я был почти полностью обмотан, — она дала тебе жизнь. И она мечтала о том, что ты не станешь таким, как твой отец.
— Это тяжелая для меня тема, Рае. — Мое лицо, которое в отличие от тела, совершенно не пострадало, застыло маской. Дарана собиралась оставить его напоследок — не успела. Она многого не успела, благодаря моей невесте. Но... Мысль о том, что эта встреча может быть не последней, холодом обдала сердце. Пришлось откинуть ее, как на данный момент не существенную. Но... не забыть. Потому что моя забывчивость могла сыграть не только со мной свою злую шутку. — Я воспитан как черный воин, как алтар, как истинный даймон. Я знаю, что такое — кодекс чести. Я знаю, что такое — законы Дарианы, законы моего народа. Я со многим не согласен, многое я предпочел бы сделать по-другому. Но это мой народ.
Слова вырывались из груди с огромным трудом: меньше всего мне хотелось ответить этой женщине черной неблагодарностью. Но все, что я говорил — было частью меня, частью моей жизни. И пусть внутренний круг уже заинтересовался моей персоной, в том, что я делал — не было предательства: правитель темных уже давно знал о том, что на него готовится покушение. Так что... мое сообщение лишь это подтвердило.
Но она продолжает улыбаться, словно все то, что происходит или происходило в моей душе ей хорошо известно.
— А разве ты не сам все сказал? Это — твой народ. И это — мой народ, хоть я и не называю себя даймоном. Ты — воин. Но скажи мне — тебе доставляет удовольствие убивать? Ты ощущаешь восторг в сердце, когда уходит чужая жизнь? Ты испытываешь радость от мысли, что я, твоя сестра, которую ты назвал своей, Наташа, которую ты любишь, могут исчезнуть в огне будущей бойни?
— Рае, это...
— Я знаю — мои слова причиняют тебе боль. Но я чувствую, на все эти вопросы ты ответишь одним словом: нет. Потому что у тебя действительно есть понятие чести. А раз это так — ответь сам себе на вопрос: зачем оно тебе? Ведь вы придете сюда не потому, что вам нечего есть и вы стремитесь накормить своих, и даже не потому, что вас стало слишком много и вам не хватает места, чтобы жить, и не потому, что мы вас чем-то оскорбили и вы намерены смыть это оскорбление нашей кровью, вы придете сюда не потому, что вашему ялтару не хватает власти. Вы придете, потому что часть из вас испытывает жажду чужой смерти, потому что вам нужны наши женщины, чтобы родить воинов для новой жажды, которая чуть утолившись, проснется снова, потому что мы не вписываемся в ваше представление о том, какими должны быть. Или ты считаешь эти причины достаточными, чтобы открылись ваши порталы и воины в черных набиру смели в этом мире все, что нам дорого?
— Рае...
Она не щадила меня.
Каждое ее слово отдавалось содроганием в моем теле. Взгляд, так похожих на Наташины черных глаз, отзывался в моей душе все новой и новой болью и находил в ней отклик. Потому что все, что она говорила, уже жило там. Жило и звучало. И пусть ни разу ни с кем, я не произносил подобного, но я знал, что не только я смотрел с отвращением на бессмысленную жестокость, с которой проводились многие наши операции в других мирах. Не только в моих глазах тенью мелькала опустошенность, когда огонь пожирал тела женщин, которые могли дать жизнь совсем иной ценой, чем та, которую их заставили заплатить. Не только я предпочитал уходить, когда раздавались истошные крики тех, кому не повезло попасть в наши руки. Не потому, что они могли сказать нам то, чего мы еще не знали, а просто потому, что кому-то это доставляло удовольствие. Просто потому, что никто из тех, кто жил в этих мирах, не имел в нашем представлении права на жизнь.
И я знал... В тот момент, как мои глаза увидели Единственную, я знал, что наступит миг, и я услышу эти слова. Но я не был готов на них ответить.
Но готов ли теперь?
— Закираль, я не прошу тебя предавать свой народ. Но я прошу тебя подумать о том, что ты можешь сделать для своего народа. Для памяти о своей матери. Для того, чтобы через год моя дочь, которая кинулась в пекло, лишь бы тебя спасти, не потеряла часть себя, когда единственным выбором для тебя станет ритуальное самоубийство. Просто подумай, и когда с тобой будет говорить мой муж, прими его слова, как слова друга, как слова того, кто беспокоится и обо мне, и о дочери, и о тебе, и о Лилее.
Готов ли?
И как бы оно не было, я должен буду ответить на все эти вопросы. Ответить и сделать свой выбор. И я сделаю его, потому что я знаю этот путь. И я знаю тех, кто пойдет со мной по этому пути. И знаю, что их будет не мало.
Но это будет не сегодня. И я пытаюсь перевести разговор совсем на иное, потому что не могу позволить, чтобы глаза этой женщины вновь наполнились слезами.
— Ему удалось тебя уговорить?
В первое мгновение она не понимает о чем я ее спрашиваю, находясь в плену тягостных мыслей, но, похоже, ей тоже нужен был лишь повод, чтобы закончить так необходимую, но столь же неприятную часть разговора. И ее ладонь чуть сильнее сжимает мои пальцы, то ли поддерживая, то ли благодаря за то, что не словами — взглядом дал обещание осознать ее слова и принять решение, а на лице, вторя глазам, что становятся спокойнее, появляется насмешливая улыбка.
— Ты хотел спросить, как мне удалось подвести его к этой мысли?
И я улыбаюсь в ответ. С еще большей четкостью понимая, что она — часть моей семьи. Что она — моя кровь. И мало было в моей жизни таких моментов как этот, когда я мог ощутить насколько искренне все то, что она ко мне испытывает. И как тепло, когда видешь лицо того, кто тебе дорог, кому дорог ты. Как спокойно, когда можно не взвешивать каждое свое слово, не сдерживать чувства, не скрывать радость в глазах.
— А разве это не одно и то же?
И она, чуть смущенно, но кивает головой.
— Мы оба долго были в плену условностей. Он — повелитель, демон. Я — человек, с кровью даймона. Он не верил, что женщина может стать для него чем-то большим, чем приятное времяпровождение. Я не допускала, что существо, имеющее такой статус, может сломать привычные представления ради меня. Но судьба была к нам обоим благосклонна, и мы поняли, насколько оба были не правы. Так что, как только ты встанешь на ноги и станешь гостем правителя демонов, мы и отпразднуем итог нашего взаимопонимания. И станет Наташа не просто признанной дочерью повелителя, а человеческой принцессой демонов.
Не думал я, что бездна для меня раскроется там, где все было ясно и понятно. И этот удар стал для меня столь неожиданным, что я даже не смог удержать удивление, растерянность, отчаяние, глухим стоном и кривой улыбкой отразившиеся на моем лице.
Но еще больше не ожидал того, что она, словно не замечая, как глубоко ранили меня ее слова, отведя глаза в сторону, голосом, в котором звучала тихая радость, добавит:
— Аарон надеется, что этот титул не отпугнет тебя и не заставит отказаться от помолвки.
— Рае, ты едва не убила меня!
— Что ты... — Ее рука скользнула по моему лицу, а полный уверенности взгляд коснулся меня. — Я не для того сделала почти невозможное, чтобы отправить тебя в Хаос собственными руками. Я уступлю это право дочери. И последнее, прежде чем я тебя покину, прошу тебя пообещать мне кое-что.
— Я слушаю тебя, сестра.
И ее интонации меняются, становясь похожими на те, что доносились до меня сквозь пелену беспамятства.
— Ты останешься в этой постели еще два дня. И не позволишь себе ничего, что сможет свести на нет мои труды; для этого у тебя есть твой тер и моя дочь.
— Я сделаю это, Рае.
— Ты расскажешь Наташе все, что узнал сегодня от меня. Все, включая все твои сомнения и опасения.
Как бы я не хотел этого делать... Но, похоже, она была права: мои невеста и сестра сделали для меня так много, что обидеть их недоверием, усомниться в их силах я не могу. И я сделаю это несмотря на то, что этот разговор может стать для меня и нее последним.
— Я обещаю.
— И по истечение двух дней ты вместе с моей дочерью прибудешь во дворец повелителя и выслушаешь все, что он и властитель Тахар посчитают нужным тебе сказать.
— Властитель Тахар?!
— Да, Закираль. Твой дед тоже ищет встречи с тобой.
Мой дед... Когда много лет тому назад Аарон предложил мне организовать с ним встречу, я не нашел в себе решимости это сделать и предпочел общению с ним, разговор с одним из его сыновей. Который не стал для меня последним только потому, что Агирас не всегда выбирал между клятвой тера и моим приказом последнее. Но теперь я уже не упущу этого шанса расставить все в своей жизни по местам.
— Я выслушаю их обоих.
— И это все, о чем я тебя прошу. Не скажу, что этого мало, но я обещала твоей матери сделать для тебя все, что смогу. И я сделаю не только это. И не только ради ее памяти, но и ради того, чтобы моя дочь могла узнать то, что удалось познать мне — что значит быть счастливой рядом с тем, кто является частью тебя.
— Я тоже хочу этого, Рае. Я хочу этого и для нее. И для себя.
И эти слова словно становятся решающими, потому что не успевает еще затихнуть последний звук, как в бесшумно открывшуюся дверь входит она. В ставшей для меня уже привычной белой рубашке, заправленной в обтягивающие ее стройное тело черные брюки. С кинжалами, которые отзываются на струящийся во мне Хаос. С твердым взглядом, в котором живет безграничная уверенность в том, что ей по силам все, с чем придется встретиться, и который становится мягким и трепетным, когда касается меня.
Глава 21
Элизар Варидэр
Радмир продолжал стоять у окна и смотреть на медленно плывущие по небу облака. Словно в их форме, в том, как они сменяют друг друга, то расползаясь невесомой дымкой, то выстраивая ажурные замки, искал и находил ответы на свои вопросы. И тогда на четком профиле его лица чуть дергалась губа, выдавая улыбку. Но было в ней нечто, дающее мне основания не сомневаться в том, что вести, с которыми он пришел, станут для нас очень большой неожиданностью.
Однако стоило признаться хотя бы самому себе, что последние недели словно вернули меня в дни моей молодости и были настолько наполнены разными событиями, новыми встречами и удивительными открытиями, что было бы нескромно гневить судьбу, утверждая, что такая жизнь меня не устраивает. Да и собравшуюся под крышей этого дома компанию, каждый из которой готов влезть в самые немыслимые авантюры, достаточно иметь в друзьях, чтобы осознать, насколько хрупкой может быть собственная жизнь. И насколько ценной для других, готовых кинуться на выручку в казалось бы безнадежных ситуациях.
И удручало во всем происходящем лишь одно: чувство, что готово было распуститься, так и осталось лишь мечтой; столь прекрасной и волнующей, дарующей ощущение чуда. И пусть то, что она предложила взамен, было больше, чем пустота, грозившая остаться в моем сердце, тень потери не давала мне принять этого, не испытывая колебаний. Я убеждал себя в том, что она заслужила право быть счастливой, находя в том, кого она выбрала, качества, позволявшие мне с этим смириться. Правда, надо отдать должное Закиралю, для того, чтобы сделать это, утруждать себя мне сильно не приходилось — достаточно было лишь взглянуть на него как на воина, а не врага, и ее решение становилось едва ли не очевидным.
Как столь же очевидной для меня была и причина того, зачем в этой комнате должны были собраться все имеющие отношение к этой истории.
Последним в комнату вошел Тамирас. Прежде чем прикрыть за собой дверь, окинул всех внимательным взглядом, остановившись взглядом на обернувшемся к нему демоне. Потом, отчего-то решив, что я могу знать больше, чем все остальные, повернул голову в мою сторону и вопросительно приподнял брови.
Увы... Догадываться — это не значит, быть уверенным в том, что нас ждет, и все, чем я мог ему помочь — пожать плечами, насколько позволяла тугая повязка. И когда он, удовлетворенный тем, что ни один он оказался неподготовленным к данному мероприятию, безмолвной статуей застыл там же у стены, я сам исподволь окинул его взором. Отметив, что даже зная, как они развлекались всю ночь и утро, я не смог обнаружить следы этого ни у одного из принцев.
Хотя, времени с того момента прошло достаточно, да и дракон — есть дракон. Впрочем, и для второго это тоже, как легкая разминка.
— Ну, господа заговорщики...
Реплика младшего принца оказалась настолько непредсказуемой, а выражение, с которым он на нас посмотрел столь выразительно, что в комнате повисла ощутимо вязкая, напряженна тишина.
— Не стоит так драматизировать. — Как ни странно, невозмутимость Карима, произвела совершенно не тот эффект, который предполагался.
И пусть его роль во всем происходящем лично мне уже не в первый раз казалась совершенно не той, что он пытался продемонстрировать, но те полные понимания взгляды, которыми эта парочка обменялась, вслед за остальными заставили слегка напрячься и меня.
— Похоже, ничего приятного для себя я в ближайшее время не услышу. — Дракон так и продолжал стоять у закрытой двери, правда, даже не делая намека на то, что наша компания его не устраивает. Перебросил родовой перстень с пальца на палец, словно еще раз что-то мысленно для себя уточняя, а когда Радмир, на лице которого появилось ехидство, кивнул, подтверждая, что именно так оно и будет, задумчиво добавил: — То-то мне показалось, что в магическом вестнике магия отца мелькнула.
