Зверь лютый. Книга 31. Корзно

— Ну, предположим.

Всё. Принципиально согласен. Дальше — торг.

— "Предположим" мне не интересно. Да — да, нет — нет.

— Ну ладно. Оружие останется у моих.

— Нет. Караван пойдёт мимо моих берегов. Баловства мне не надо. Без оружия, без остановок. Под оружие — пригоню учан. Пойдёт рядом с расшивой.

— Не. Как это — без остановок? А кашу варить, ноги размять, по земле походить?

— Кашу — мои люди отдельно на другом учане сварят, там же и хлеб испекут. Ноги размять — расшива большая, с носу на корму побегал — размялся. Земля, по которой ходить, в Саксине.

— Аманаты?

— Не надо. Людей без их вины убивать не люблю. Но есть одно условие. Вот это.

Я вытащил из ящичка "холопскую гривну".

— Знаешь что это? Надень.

— Нет! Никогда!

Ишь ты. И выпрямился сразу, и такой благородный гнев в очах.

Я сочувственно киваю.

— Не хочешь в холопы? Понимаю-понимаю. Но и ты пойми. Мне предстоит в тебя вложиться. В твоё княжество. В твою славу. В твою Русскую Хазарию. Корабли, люди, хлеб. Чтобы ты стал чем-то — мне придётся немало взять у своих людей. Из своей казны. Для тебя. Для твоего успеха, для твоей чести. Мне — отдать — тебе. Я не хочу отдавать имение своё — негожему. Если ты не делаешь по просьбе моей, то зачем ты мне?

— Нет! Мы можем договориться. Но холопом тебе я не буду.

— А кем ты будешь? Дрессированной дворняжкой у Казимежа? Предметом показательной казни самозванца? Вернее всего — куском корма для могильных червей в лесном логу. После ночёвки в кругу твоих людей.

Я сочувственно посмотрел Подкидышу в лицо, вытянул вперёд руки ладонями вверх с согнутыми пальцами. Покачал вверх-вниз подобно чашкам весов. Внимательно посмотрел на левую.

— Честь, слава, богатство, власть. Царство. Собственное. Могущественное, блистательное. Синее море, снежные горы, бескрайняя степь. Удивительные люди и вещи. Успех, удача, величие. Всё — твоё.

Потом перевёл взгляд на правую.

— Позор. Стыд. Презрение. Насмешки. Злоба. Изгнание, гонения, преследования. Оплёвывание и издевательства. Навсегда. Всю жизнь. Предательство. Смерть. Скорая.

Покачал перед лицом Романа.

— Две судьбы. Твои. Решай.

Мгновение он сидел неподвижно. Потом резко, рывком схватил ошейник, раздёрнул, не расстёгивая, воротник, приложил к шее и защёлкнул.

— Вот. Доволен?

— Да. Теперь ты мой раб. Я — твой господин. Ты сам надел ошейник, сам, своей волей принял мою волю над собой.

Я произносил свой обычный, для таких случаев, монолог, повторяя слова о вечности подчинения, о высшем счастье раба — заслужить благоволение господина... Смотрел в это красное, злое лицо старательно избегающее глядеть мне в глаза, и понимал: мимо. Мои слова, моё внушение соскальзывает с него как с гуся вода. Какие бы клятвы он не принёс — предаст. Изменит, обманет.

Можно прикинуть варианты. Он вернётся в Мологу, где осталась большая часть его свиты. Там найдётся толковый мастер, который снимет блестяшку. Или замотает шею и доедет до Новгорода. Там мастера ещё круче, просьба князя — будет исполнена. Не думаю, что они смогут отомкнуть замок. Но это же не броневая плита — перекусят, перепилят, напильником сточат. А потом того мастера... как Степанида свет Слудовна своего кузнеца. Чтобы не болтанул.

Роман — князь. Действующий, властвующий, окружённый подчинёнными. Ресурс, который позволит ему освободиться от моей "прикрасы".

Я буду сидеть здесь, ждать его прихода в Мологу. А он... просто сбежит куда-нибудь в Европу. Где мои листочки не будут иметь такого значения. Где он сможет начать новую жизнь. Как польский аристократ второго плана. Этот — может.

Для почти всех русских князей такое — тоска на чужбине. Для него, почти всю жизнь проведшего в Вислице, Кракове, Сандомире — возвращение к привычному.

Другой вариант. Он делает вид, что в моей воле. Приводит отряды к Мологе, я подгоняю туда транспорты. Он их захватывает и топает вниз по Волге. Громя и выжигая по дороге и эту Усть-Шексну, где мы сидим, и Ярославль, и... и Всеволжск.

То, что это не получится, что я отобьюсь и его угроблю — не понимает. И понимать не хочет. Будет переть пока не сдохнет. Сдохнет. Я вывернусь. Но он это поймёт только подыхая. А вреда мне нанесёт много.

Мне всё время приходится оценивать жизненный опыт подобных собеседников. И их способность воспринимать их собственный жизненный опыт.

"История учит, что она ничему не учит".

Это про историю человечества. Или — про историю человека?

Боголюбский и сам похлебал горяченького, и с мозгами в дружбе. Большое Гнездо и Михалко хоть и пожили пока немного, но много разного повидали и поняли. Про себя, по мир. Буй-Тур в Курске — и видел мало, и думал чуток. Но он свою неопытность понимает, готов учиться.

Подкидыш — самый скверный случай. Что-то видел, что-то понял. И уверовал. Что он всё знает, что он всех перехитрит. А остальным... "удар сокола в голову". Плюс психическая нестабильность, превалирование эмоций над рациональностью.

Его и в РИ убьют-то так, по дурости. Разругается со своим благоделем-защитником-воспитателем Казимижем. Пойдёт войной, но не выставит посты вокруг своего лагеря. Какой-то случайный польский отряд... в какой-то мелкой стычке...

Может, его лучше прямо сейчас...? Или бледной поганки дать? Или велеть людям Точильщика, чтобы где-нибудь по дороге...?

"Я никогда не лгу".

Можно попытаться сделать так, что я, типа, не при делах. Типа: "сама-сама". Но осадочек останется. И — Саксин. Подкидыш в Саксине — очень рискованно. Но ждать или воевать самому — не только рискованно, но и долго, и дорого. Другого решения... не вытанцовывается.

Тогда нужно нечто... какой-то знак, символ. Неснимаемый и несмываемый. На душу и на тело. "Чтобы помнил". Церковные обеты ему не стена, он, как я помню по летописям, с женой развёлся, тестя с тёщей насильно в монастырь постриг. Надо что-то другое...

— Итак, раб мой Ромочка, ты принял власть мою. Поклялся, что из воли моей не выйдешь, что всякое слово моё исполнишь. Это радует. Снимай штаны.

Злой взгляд, наполняемый уже приличным к случаю подобострастием, сквозь которое прорывалась жгучая ненависть и мелкая хитрость — вот погоди, вот я только выберусь, уж я-то... кровавыми слезами умоешься... сам на коленках приползёшь, просить-молить будешь — сменился недоумением.

— З-зачем? Пороть, что ли, будешь?

Напомню: среди русских князей нет не поротых. Элемент "счастливого детства". Но Подкидыш отличился и в этой части. К его девятнадцати годам на его совести с десяток убиенных. Пару он убил в бою, остальные — казнённые безоружные. Разные люди. Первую, пожилую служанку в Вислице, которая вздумала ему указывать на грязные сапоги, в которых он с улицы топал по только что намытым полам, запороли насмерть по его приказу.

Откуда знаю? — Факеншит! Я уж столько раз... Едва я уселся на Стрелке, как Драгун и Точильщик начали собирать инфу. И досье на каждого значимого человека в "Святой Руси" — само собой. В киевском полоне были люди и из окружения Подкидыша, с ними тоже разговаривали.

— Ну что ты. Порка — это наказание. А я — наоборот. Хочу попробовать. Твою попочку. Таланты твои узнать. Годишься ли ты сразу для... для наслаждений? Или тебя сперва учителям отдать?

Вышибло. Сразу вышибло и хитрость, и тайное удовольствие от планируемого обмана. Даже злобу. Одно удивление.

"Удивить — победить". Следует ли мне уже переходить к празднованию победы?

Нет, ненависть вернулась.

— Нет!

Ишь ты. Аж подскочил, отпрыгнул ко входу, вцепился в пояс. А пояс-то пустой. А без точенной железяки... "Какие ваши аргументы?".

— Нет — так нет. Вот бог, вот порог. Ты всегда можешь уйти. Или остаться. И упросить господина своего дозволения явить свои таланты. Мясцо на ножках может вызвать благосклонность хозяина мягонькой старательной дырочкой.

— Нет! Давай как-то... ну... иначе...

— Раб мой Ромочка, говорят: "и познаша ея". Вот процесс познания тебя мы и проведём. При полном твоём согласии и душевном устремлении.

Он не находил слов. То ли от своего заикания. То ли от безысходности ситуации. Пришлось продолжить:

— Только что ты принял мой ошейник, мою волю. Ты клялся в этом. Только что. И тут же клятву преступаешь. Как можно тебе верить? Как можно доверить клятвопреступнику, лжецу, обманщику такую ценность? Русская Хазария. Могучее, богатое царство. И изменник во главе?

— Нет-нет. Насчёт Хазарии... всё сделаю как ты скажешь... но...

— Единожды солгавший — кто тебе поверит?

Я снова протянул в его сторону сложенные чашками весов ладони.

— Стыд. Смерть. Или — слава, честь. Твои судьбы. Если твой задок тебе дороже царства, то зачем ты?

Покачал ладонями.

— Твой выбор.

Он смотрел неотрывно. В панике, в ступоре. Это не разрыв шаблона, это разрыв души. Мучительный.

Парень мне лично ничего худого не сделал. Ну, запорол кого-то в Польше, ну выжег какие-то полоцкие земли. Оказался "не на той стороне". Он, по своим личным качествам, по своему положению, может стать полезным инструментом. Для решения обще-свято-русских задач. Добровольным союзником он не нужен — ненадёжен. Видит ближнюю цель и не видит дальней. Будет взбрыкивать и своевольничать. Болтаться как худо насаженный топор. Насаживать инструмент надо правильно, плотно. Вот и придётся мне... поднапрячь своё "топорище".

Я положил ладони на стол.

— Нет — так нет. Головы полонян пришлю в Мологу. Иди.

— Нет!

Подкидыш суетливо, беспорядочно начал расстёгивать пояс, кафтан, что-то бормотать, всхлюповать своим горбатым носом.

— Сапоги сними.

Сколько недоумения. И моя добрая улыбка в ответ:

— Неудобно ж будет. Ножки расставлять.

Кажется, только сейчас до него дошла... натуралистичность предстоящего. Он дёрнулся в сторону выхода. Но... он согласился. Ещё в тот момент, когда я вспомнил про Буй-Тура, когда Роман понял, что эта мечта, эта сияющая вершина его даже невообразимых мечт, может уйти в руки какого-то другого, кого-то подростка из Курска. Он — выбрал свою судьбу. Судьбу князя Русской Хазарии. Дальше... детали, мелочи. Условия достижения. "Достижения" — уже принятой для себя цели.

— Снимай-сниманий. Всё с себя. Надо ж оценить. Во что я буду всовывать. И чего насаживать.

Я старательно держал паузу, держал на лице похотливую, пренебрежительную усмешку. Запоминай, Ромочка. Не меня — себя. Своё ощущение подавленности, подчинённости, бесправия, бессилия. Унижения, позора, стыда. Рабства.

Ты — прах, мусор, жидкая глина в моём кулаке. По твоему собственному, глубоко душевному, желанию.

Ты бы загрыз меня. Буквально. Зубами. Но... а как же "Русская Хазария"? Собственное княжество, слава, честь...

— На колени. У, ты мой хорошенький. Ну, пошли.

Он неумело, с задержкой, опустился на колени. Пришлось вставать, задрать ему подол так и неснятой нижней рубахи на голову, ухватить за ошейник, потащить, так что он побежал на четвереньках, отдёрнуть занавесочку.

— О, и вода уже остыла. Нут-ка, Ромочка-Ромулечка, встань-ка здесь, ножки пошире. Молодчина. Чувствуется кровь предков. Ты, Ромик, в душе, по матери своей, настоящий шлюх. Природа твоя такая. Ты это всегда чувствовал, хотел чего-то такого. А чего — не понимал. Оттого и злобился. А вот как я тебе сейчас... Породу-то не обманешь — то-то тебе радость будет. Долгожда-анна-ая.

Его всего трясло. Вдруг он резко рванулся, но я был наготове — резко вздёрнул за ошейник, пережимая ему горло, заставив опуститься задницей в шайку с горячей водой. Он вцепился руками в мои, бешено кося глазом через плечо, пытался посмотреть мне в лицо. А чего на меня смотреть? — Я улыбаюсь. Почувствовал себя курочкой-гриль? Перед вертелом? Ты сам этого захотел. Это — твой выбор.

Он убрал руки. Ещё шажок. К повиновению. Отказ от сопротивления даже на инстинктивном уровне. Даже чувствуя себя удушаемым, нельзя возражать хозяину. Господин — всегда прав.

— Ну вот и хорошо, ну вот и славненько. А давай-ка я тебя тут... маслицем. Чтоб легче вошло. Ты же рад? Что господин о тебе заботится. Дырочку твою... вот... маслицем набивает. Ты же счастлив? От такой господской заботы?

Только пыхтит. Нет, парнишка. Не я тебя в князья назначил, не я тебе мозги честью и корзном заморочил. Но дурость твою... малость подвину.

— Расскажи мне. Как ты меня, владельца себя, любишь и обожаешь.

Молчит. Дурашка. Ягодицы хорошей формы. Чувствуется многолетние тренировки. Я про особенности развития мышц у фехтовальщиков. А вы что подумали?

— Ай!

Только после щипка Подкидыш начал издавать какие-то слова и звуки. Как всегда: стоит человеку расцепить зубы хоть по какому поводу — дальше легче.

Мне пришлось работать не только умывальником, в смысле: вымыть подлежащую употреблению часть тела.

Отмечу: по сравнению с моими конями, за которыми я, если время выдаётся, предпочитаю ходить сам, здесь всё... миниатюрнее. Хотя пропотел он как жеребец после галопа.

Но и суфлёром. С русским языком у Ромочки... не диктор. То не слышит, то не произносит. Из страстной фразы:

— О! Мой дорогой господин! Ещё!

Произносит только последний звук: "ё!". Да и тот с зубовным скрежетом.

Пришлось ставить дикцию. Путём повторения с вариациями. Поиграл чуток "на грани", на пред-вкушении:

— Чувствуешь? Раб мой Ромочка? Вот, вот, сейчас. Был ты мальчиком, а станешь... не-девочкой. Вот ещё... пару мгновений. Тебе хочется? Скажи мне, признайся, Ромочка-Ромулечка. Ведь хочется? Ведь мечтается? На господскую елду... да поглубже... да почаще. Расскажи мне, развлеки-порадуй. Тебе ж надо заслужить. Благосклонность хозяина.

Лицедей из него никакой. Что радует: вероятная, в будущем, ложь будет улавливаться. Но терпелив: в первый момент только зубами скрипнул. И продолжал скрипеть. Пока я не начал его щипать, требуя изложения его восторга и описания его радости. От происходящего.

Вот теперь уже лучше. Истерично. С взвизгиваниями. Но близко к подсказываемому тексту.

Он будет этот скулёж и визг вспоминать как самое постыдное. Потому что — своё. Не по приказу, не по подсказке. Воин должен переносить боль без звука. А он, оказывается, не стерпел. Не воин. Потому что сын шлюхи?

Ну вот. Сделал дело — гуляй смело. Это я себе.

Что-то пропустил? — А, не сообщил Ромочке радостную новость о его грядущей беременности от "Зверя Лютого". Не поделился блистательными перспективами его пребывания в моём гареме на должности первой жены.

"Нельзя объять необъятное" — я обещал ему Саксин, одно с другим чисто по географии не сходится.

В целом... довольно болезненный и для меня, физически тяжёлый... эпизод укрепления русской государственности. Если бы не моя "беломышесть" и вызванный ею уровень сексуальности — уж и не знаю как бы справился.

"Когда одна палочка и семь дырочек...".

Нафиг-нафиг. Семь подобных "дырочек" моя "палочка" не переживёт. В смысле: сразу подряд. Надо подмыться, отдохнуть. А там... можно будет продолжить... насчёт русской государственности.