Чародейка склонилась над страдальцем, зашептала тихонько, оглаживая руками его плечи и грудь, покрытые глубокие кровоточащие порезами и ссадинами. Птах морщился, но терпел.
— Хоть бы все обошлось, — озаботилась ведьма, — жаль, трав животворных нет, мало ли какая зараза там расплодилась.
— Обо мне бы кто так заботился, — растянулся рядом кот, — все сам, все сам... — и мстительно попенял ведьме: — Если бы ты так глупо не потеряла кошель с припасами, было бы легче жить.
Людмила только хмыкнула: — Совсем память потерял, я-то тут причем? Ты ж их нёс... — отвернулась, что-то пробормотав себе под нос.
Баюн её не услышал — перед самым носом котофея сидела, поблескивая глазками-бусинками, жирная упитанная мышь.
"Мряу!" — охотничий клич закончился разочарованным стоном.
Хмурый Баюн смотрел на слегка подрагивающий хвост желанной добычи, прижатой острыми зубами Птаха. Бесенок покосился на кота и поспешно сглотнул. Кот тоскливым взглядом проводил ускользнувшего грызуна.
— Не судьба... — утешила страдальца ведьма.
"Мряв..." — котофей, прижимая лапой ещё одну полевку, такую же упитанную, как и предыдущая, подозрительно покосился на бесенка.
— Ты гляди, — подивилась Людмила, тщательно скрывая улыбку, — да их тут целый выводок.
Раздувшийся, как воздушный шар, бесенок привстал и мучительно икнул. Из пасти его полезла желтая пузырящаяся пена.
— О, так тебе и надо, — кот мигом заглотнул жалобно пищащего грызуна, — на чужой каравай рот не разе... — и заткнулся на полуслове, прислушиваясь к своим ощущениям.
Бесенок соображал быстрее. Захлебываясь истекающей пеной, он кинулся к чародейке, вцепился в рукав её кафтана, жалобно заглядывая в глаза.
— Ладно, ладно, — мимолетным движением руки ведьма смахнула с него свое заклятие, — ты тут не причем, чего тебе мучаться-то?
— Я тоже больше не буду, — мигом пошел на попятную Баюн. Он опасался разжимать челюсти, потому и просьба его прозвучала едва слышно. Ведь знал, знал же, что лучше не злить ведьму, не удержался, и вот тебе поруха.
— Что?
— Виноват, исправлюсь, — во всю мочь заорал котофей. Сил держать пасть закрытой уже не было. Из нее выскользнули разноцветные шарики и закружили перед кошачьей мордой, на лету превращаясь в маленьких аппетитных мышат. Баюн зарычал, замахал лапами, стараясь поймать хоть одного: — "А что? Летающие мыши тоже иногда съедобны. Голод не тетка, а мать родная...".
Даже измученный Птах не удержался от смеха, что уж говорить о Людмиле — кот всегда был неподражаем, а в этой ситуации тем более.
Расплывчатая тень за спиной чародейки, едва заметная на фоне серо-коричневых стен, обрела четкие очертания, проплыла на середину грота, задумчиво, словно принимая решение, остановилась.
— Развлекаетесь? — перед друзьями предстала женская фигура. Вот только для каждого она была разной.
Птах тихо ойкнул. Перед ним стояла Белая баба — вестница несчастья. Бесенок тихо сжался от предчувствия неведомой беды.
Женщина печально глянула на него: — Не бойся меня, маленький брат. Я скоро уйду.
Кот припал к полу, перевернулся брюхом вверх, как игривый котенок. Ласковая рука прошлась по его густой шелковистой шерсти, взъерошивая её (Баюн ничего не имел против, хотя от других фамильярностей он не терпел), потрепала за ушами.
Котофей услышал голос, который он помнил с той поры, как осознал себя личностью: — Вот ты какой стал, беглец. Досталось тебе, бедняге, но может оно и к лучшему... Велес тебя точно загубил бы своими экспериментами, а ты такой красавец вырос.
Людмила застыла, как изваяние. Думала, что все видения кончились там, у саркофага. Или это действительность? Тогда почему кольцо молчит? Чародейка мельком глянула на свой талисман.
Повелительным жестом Триглава протянула руку к кольцу. Оно, словно живое, заскользило с пальца Людмилы, повинуясь неслышному приказу. Ведьма сжала кулак, чувствуя живую пульсацию кольца. Оно упрямо рвалось наружу из судорожно сжатой руки, покалывая кисть иголочками.
— Ладно, оставь себе. Мне оно уже ни к чему, а тебе ещё не раз пригодится.
— Тебе? Какое отношение ты имеешь ко всему этому? И кто ты такая?
Триглава звонко рассмеялась.
— Что смешного в моем вопросе? — чародейка почувствовала, как от едва сдерживаемого гнева перехватывает дыхание, а голос готов сорваться в крик. Нельзя так, нельзя, но не получается, всего-то и осталось, что наружу выбраться, а тут...
— Просто радостно мне, девонька, что мои закладки сработали, только не думалось, что столько ждать придется. Это какое же колено будет?
— При чем здесь колени? — Людмила невольно глянула на ноги Триглавы, скрытые свободным платьем, потом озабоченно осмотрела свои. Вроде все в порядке, не считая большой прорехи на одной штанине и слегка затянувшейся ссадины. И почти забытое само собой всплыло в голове: "...силы для борьбы кольцо тебе даст, ещё немного в тебе самой сокрыто, от той, что кольцо подарила, досталась...". Догадка была немыслимой, но единственно возможной. — Ты моя?... — чародейка замялась, подбирая нужное слово.
— Твоя, твоя... А мера родства значения не имеет, столько веков прошло. Благодарю тебя за спасение, хотя твоей воли здесь немного было.
— Это как? — Неприятно осознавать себя игрушкой в чужих руках.
— Когда сплетаешь в одну нить настоящее, прошлое и будущее, рано или поздно понимаешь, что есть вехи, изменить которые не дано никому. Даже мне. И то, чему суждено случиться, произойдет все равно. Вот и пришлось бросить в реку времени безделицы, что сами по себе ничего не значат, но, сошедшись вместе, обретают силу и становятся карающим мечом, способным уничтожить Зло в зародыше, пока оно не стало непобедимо. Так и случилось...
— Безделицы... Кольцо, зеркало и я... — пробормотала еле слышно Людмила. — Но почему я? Я тут каким боком оказалась?
— Ты оказалась в нужном месте в нужный час. Так ведь у вас говорят? Кащей действительно так и не узнал о моей дочери, иначе он перевернул бы всё вокруг, чтобы уничтожить её. Велес смог спрятать Девану в самом надежном месте, среди людей, оставив ей мой дар — кольцо, которое прикрывало и защищало девочку, пока она не подросла... Это больно — осознавать все и быть не в силах что-то изменить. Я ничем не могла помочь ей. Кащей не мог придумать худшего мытарства, чем это. Я просто ждала... — Триглава замолчала, задумавшись. — Терпеливо.
"Я одна её вижу? — Чародейка глянула на бесенка и кота. Птах сидел неподвижно, прикрыв глаза. Котофей растянулся во весь свой немалый рост, басовито урча, словно внутри него безостановочно работал маленький моторчик. — Одна... Значит, опять видение..."
Внезапно для себя Людмила шагнула к Триглаве и коснулась её. Рука ощутила живое тепло.
— Не веришь самой себе? — отмерла та, — тоже верно. В этом лабиринте столько наверчено, что сама с собой повстречаешься и не удивишься.
— Почему?
— Кащей везде преград магических наставил. Боялся, как же он боялся... Всего, хоть и не осталось у него живых противников, всех извел. Догадывался, что и за ним придут, вот только не знал, кто. Уходи отсюда, и друзей уводи. Кащея нет, а магия его недолговечна, скоро здесь все рухнет.
— Скажи мне...
Триглава подняла на чародейку затуманенные глаза, в которых блестели слезинки:
— Прощай, пора мне, меня зовут...
Черты лица её застыли, искаженные затаенной болью. Длинные волосы разметал невидимый ветер.
Людмиле, стоявшей рядом с ней, стало жарко от горячего дуновения. Серебристое сияние, окружившее Триглаву, слепило чародейку. Она зажмурилась, спасаясь от невыносимого блистания, но и сквозь сомкнутые веки видела, как искрится сверкающий ореол вокруг тела её прародительницы.
"Уходи, — прозвучал мысленный приказ. — Здесь живых нет".
— Как нет? — закричала Людмила, неосторожно открывая глаза, — а Антон? Он здесь! Он жив! — и увидела, что чаровница уже не одна. В пещере неизвестно откуда появился крепкий широкоплечий мужчина: длинные волосы собраны в хвост, бородка, заплетенная в короткую косицу, спускается на грудь. За его спиной темным облаком клубился мрак, тот же мрак таился в глазах. Незнакомец немного помедлил, потом молча шагнул к замершей Триглаве, напряженно вглядываясь в её лицо, словно спрашивал о чем-то.
Вечность или мгновение длился этот обмен взглядами, Людмила не могла сказать, время, казалось, остановилось не только для этих двоих, но и для неё. Наконец, Триглава решилась — руки, протянутые навстречу друг другу, встретились: ручейки расплавленного серебра, стекающие с пальцев женщины, и рваные клочья тьмы, пульсирующие вокруг кистей мужчины. Прикосновение их породило ярчайшую вспышку — холодное пламя взметнулось к своду пещерки, завилось вьюном, увлекая в свой круговорот Триглаву и Велеса...
...и все, словно и не было никакой Триглавы. Только голова заболела от тяжких дум — опять привиделось иль нет... Разве что спросить друзей?
— Эй, мечтатели! — Ведьма внимательно глянула на оцепеневшего бесенка, перевела взгляд на безмерно счастливого Баюна и внезапно поняла: — "Они тоже всё видели, но не признАются. Ну и ладно... Пусть молчат, имеют право". — Уходить надо отсюда, тут, по-моему, скоро станет весело.
Никакой реакции. Что ж...
— Ну, как хотите, — она развернулась к выходу, — а я возвращаюсь. Сколько можно тут без толку сидеть, Баюн скоро мхом порастет.
— Зачем? Куда нам торопиться? — расслабленно мурлыкнул кот. Но Людмила голову дала бы на отсечение, что он даже не слышал её слов, настолько был погружен в собственные переживания.
Донесшееся из тоннеля приглушенное шлепанье заставило чародейку насторожиться. А это ещё что за ерунда? Фу... Она поморщилась от мерзкого запаха тлена. Ендарь... Эта разожравшаяся туша как добралась сюда, как протиснулась в узкий лаз? Впрочем, неважно, встречаться с ним не хочется, значит, вперед, в один из двух не обследованных ходов. Выбрать, какой именно, она не успела — стены дрогнули и медленно поползли навстречу друг другу, уменьшая и без того небольшое пространство уже обжитого грота. Кот подскочил и заполошно кинулся в тот проем, откуда Людмила вытащила Птаха. Ведьма едва успела ухватить его за хвост и вытянуть обратно:
— Куда, дурень, за мной и не отставай!
Какое там не отставай — мелькнул под ногами и скачками понесся за бесенком, оставив ведьму далеко позади себя. Задыхаясь, Людмила бежала за более шустрыми спутниками, всем телом ощущая нарастающую вибрацию. Казалось, что сзади мчится набирающий скорость поезд, и вот-вот догонит её и сомнет, размажет по тоннелю всей своей многотонной массой. Ужас гнал её вперед, затуманивая сознание, лишая последних остатков здравого смысла. Ведьма летела сломя голову, одержимая только одним желанием — оказаться, как можно дальше от леденящего кровь гула. Когда сил бежать уже не оставалось, пошла, цепляясь за стены, потом ползла вперед, срывая о камни ногти, пока не сообразила, что от наступившей тишины звенит в ушах, а вокруг царит темень непроглядная.
Промозглая стынь леденит тело, но так даже лучше — ощущая холод, понимаешь, что ещё жива. Жива, несмотря ни на что... Только не спать... Не спать... Не...
* * *
*
— А где Баба-яга? — спохватился котофей, смекнувший, что уже давно не слышит за спиной надсадного хрипа ведьмы.
— Как где? Разве она не с тобой? — Птах круто развернулся и, протиснувшись мимо кота, перекрывшего проход, кинулся обратно.
— Опять я виноват, — кот навострил уши, но его чуткий слух улавливал только цоканье копыт бесенка, затихающее вдали. Баюн поспешно кинулся вслед за ним. Не хватало ещё и им растерять друг друга! Несколькими прыжками он догнал медленно бредущего Птаха: — А ты не торопишься...
— Баюн, помнишь, сколько раз мы сворачивали? Нет? Я тоже, не до этого было... Это уже не подземелье под замком, самородный лабиринт. Мы видим в темноте, она — нет.
— Ну, у нее сила есть, — котофей был настроен оптимистично. Сам факт, что зАмок остался позади, радовал его несказанно. — Не пропадет... — Птах промолчал. — Пусти меня вперед, толку от тебя под землей никакого.
Повороты, развилки... как же далеко они ушли... знакомый запах... страх... боль...
— Нам сюда, — Баюн уверенно нырнул в узкую щель.
— Да ну, — засомневался бесенок, — она здесь не пролезла бы.
— Протиснулась, однако... В кровь ободралась, но пролезла.
— Но она хоть жива?
— Живее нас с тобой... — усмехнулся кот. — С ней даже Кащей не сладил... — Восторженный крик Птаха заглушил его слова. — Нашлась, куда она от нас денется, а ты сомневался.
* * *
*
— Идите... — вяло махнула рукой Людмила.
Это были первые слова после того, как кот с бесенком вытащили ведьму из той щели, в которую та забилась. Она молчала даже тогда, когда Баюн, протискивая неподатливое тело чародейки сквозь каменную теснину, тихонько возмущался: — "Необъятная ты стала, мать, прямо не колдунья, а купчиха записная...". В былые времена такие речи ему с рук не сошли бы, а сейчас — молчок, как и не слыхала ничего. А, может, и впрямь — не услышала. Зато Птах уловил ворчанье кота, ощерился весело, обнажив острые клыки.
— Это как? — попробовал уточнить дотошный котофей. — В каком смысле идите?
— Я останусь здесь...
— А мы? — Баюн возмущенно мяукнул. По его кошачьему мнению, всем рвать когти отсюда надо побыстрее. Под ногами пугающе рокотало, но хоть стены не тряслись, как в лихорадке, и не пытались погоняться за непрошенными гостями. А кто знает, надолго ли это затишье? Вдруг просто короткая передышка перед надвигающимся хаосом?
— Вам чего пропадать зазря? Может, выберетесь... А, может, и нет...
— Чего это тебе такая блажь в голову взбрела? Брыдом каким надышалась? — котофей поспешно принюхался. Вроде ничем таким не пахнет.
