Повернулся к Данко и распорядился:
— Скажи, чтобы с 'Алекто' доставили бочонок вина и большой серебряный кубок, а Фомка пускай вынесет из моей каюты одну стрелу с каменным наконечником.
Пока шлюпка моталась к флейту и обратно, успел выслушать доклады вернувшихся с осмотра окрестностей разведчиков. При этом выяснил, что в радиусе ближайших километров тридцати никаких других индейских поселений не обнаружилось. Правда, было поймано и приведено в селение еще три десятка сбежавших женщин и детей.
— Со мной пойдут отцы Герасим и Филарет, майор Полищук, капитан Ангелов и лейтенант Шкуро, — объявил, когда с корабля доставили все, что мной было указано. Заметив некоторые недоуменные взгляды, которые бросали на бывшего сержанта, добавил, — Да-да! Сегодняшним указом сержант Шкуро Александр Семенович возведен в офицерский чин и ему присвоено звание лейтенанта.
В сопровождении роты Ангелова мы направились к поселку и остановились у крайней хижины. Затем, вшестером подошли к сидящим вождям, и расселись на циновки, скрестив ноги. За моей спиной в некотором отдалении остались стоять Фомка с ведерным бочонком красного вина и двое бойцов с обнаженными саблями и револьверами в руках. А метрах в пятидесяти за спинами вождей собралась огромная толпа местных жителей.
Некоторое время мы внимательно рассматривали сидящих напротив. Одеты они были в набедренные повязки и подвязанные к поясу кожаные легины, сшитые заодно с мокасинами, а с плеч свисали замшевые накидки с ромбическими узорами разных цветов. Сегодня их лица тоже были разрисованы, но гораздо меньше и имели совсем другую тональность, преобладали белые полоски. По глазам старого вождя и мальчишки-шамана ничего нельзя было прочесть, а во взглядах других проскакивали искорки злости, растерянности и недоумения. Но страха не было.
Аборигены выглядели довольно опрятно, их руки и волосы были чисто вымыты, и дурным запахом не перло. Мне это было не удивительно, ибо когда-то читал, что краснокожие индейцы к чистоте тела относятся очень серьезно. У них грязнуля-чмошник, который не посещает специальные парильные домики или вигвамы, куда закатывают раскаленные камни, никогда не может стать не то, что воином, даже простым охотником.
— Михаил, — приложил указательный палец к броне кирасы, затем, вопросительно посмотрел и указал на старого вождя.
— Оксолука, — проскрипел он надтреснувшим голосом.
— Уважаемый Оксолука, — начал говорить медленно, сопровождая слова выразительной жестикуляцией. При этом рассчитывал на понимание, так как кое-что из американского языка жестов знал из научно-популярной и развлекательной литературы, а непонятные моменты собирался рисовать кончиком ножа на земле, — Я прибыл на эту землю с миром и свои мирные намерения обозначил.
Правую руку с раскрытой ладонью поднял вверх и обвел ею всех присутствующих. Затем, опустил, взял лежащую у ног стрелу, продемонстрировал всем и с силой ткнул ею в свою бронированную грудь. В результате, из обсидианового наконечника только крошка посыпалась.
— Вот так вы нас, мирных, встретили, — развернул стрелу огрызком наконечника вниз, загнал ее в землю, после чего обвел всех рукой, сжал кулак и продемонстрировал короткий удар, — Мы ответили. Но после этого не пошли грабить ваши дома и насиловать ваших женщин.
На последних словах кивнул на любопытных женщин, выглядывавших из-за шкур, висящих на входе в самый длинный дом поселка, из них две молоденькие девчонки были очень даже не дурны собой. Глядя на них, жестами изобразил возможные действия, при этом отрицательно качая головой. В глазах женщин мелькнул испуг, и они тут же спрятались за ширмой, но слегка подрагивающие шкуры говорили о том, что из этого дома за нами все же подсматривают. Старый вождь опустил глаза, мальчишка-шаман продолжал бесстрастно смотреть на отцов-священников, во взглядах прочих молодых вождей промелькнуло нечто похожее на сожаление, и лишь один из них стал что-то зло говорить, но был прерван глухим окриком старика. По коротким, неприязным взглядам остальных индейцев на излишне говорливого, мне показалось, что его здесь мало кто любит.
— Господь Бог, а по-вашему великий Квавар, — при этом взвел глаза к небу, — велел мне взять все здешние племена под свою руку, но не рабами, а людьми свободными. Отныне вы мои подданные.
Сначала руками обвел присутствующих и весь поселок, нарисовав в воздухе купола, и прижал их к груди, продемонстрировав объятья. Затем, сложил пальцы левой руки щепоткой и невидимую горсть вложил в правую ладонь, которую сжал в кулак. После этого жеста загалдели все сразу, поняли меня не только сидящие рядом, но и толпа индейцев, расположившихся вдали, особенно возмущался и плевал слюной тот самый крикливый вождь.
Вот он вскочил на ноги и стал что-то кричать, тыча в меня пальцем. Я не боялся, что он выхватит из-за пояса томагавк и нападет, ибо любой из наших воинов, присутствующих здесь, тоже не пальцем делан, среагировать успеем и нашпигуем его свинцом по самое 'не могу'. Но сейчас он сорвал с себя накидку и стянул через голову рубаху, отошел к врытому на площадке столбу. После этого вытащил из-за пояса свой каменный топорик и стал что-то выкрикивать и зло тыкать в нас пальцем. Старый вождь пытался его пресечь, что-то сердито и строго выговаривал, но тот отвечал язвительно и вызывающе.
— На поединок нас вызывает, сука, — тихо прошипел Шкуро, — Разрешите, сир?
— Уважаемый Оксолука не возражает? — громко спросил вождя и показал пальцем на Сашку.
— Яаа, Микхаила, — тот степенно склонил голову. Его 'яаа' мною было воспринято, как согласие, поэтому, повернув голову к Сашке, кивнул на высокопоставленного, но придурковатого аборигена.
— Не нужен мне такой подданный, тем более в зоне твоей ответственности. Иди и отруби эту глупую башку, — глянув за спину, негромко позвал, — Фомка, помоги лейтенанту снять кирасу.
Через три минуты Сашка Шкуро приседал, нагибался и отжимался, а еще через пять вышел на бой. Его худощавый голый торс, перевитый узловатыми мышцами, был развернут вполоборота, правая нога стояла на полшага вперед, левая рука была заведена за спину, а кончик кривой турецкой сабли смотрел в лицо противнику.
Сам индеец имел атлетическую фигуру и выглядел колоритно, роста немного выше, чем у Сашки, но плечи были гораздо шире, на таких говорят 'шкаф'. Кубики его пресса выделялись более рельефно, а перья шикарного головного убора свисали на мышцы мощно накачанной груди. Он широко расставил полусогнутые ноги, слегка присел, левую руку с растопыренными пальцами выставил вперед, а томагавк крепкой правой рукой приподнял и отвел в сторону.
— Командуй, капитан, — толкнул локтем Ангелова.
— Начали! — громко выкрикнул он и взмахнул рукой.
Противник команду понял правильно и плавно затанцевал, коротко поклевывая на Сашку томагавком и смещаясь влево. Сашка двигался более легко и, можно сказать, расслаблено. Вот, противник сделал резкий выпад вперед и махнул томагавком крест-накрест, но Сашка немедленно вышел из зоны поражения, сделав шаг влево и полшага вперед. В момент, когда уклонился от второго мощного замаха, и каменное лезвие завалилось в противоположную от него сторону, Сашка нанес кончиком клинка удар по пальцам правой руки противника. Мизинец сразу свалился на землю, безымянный палец повис и болтался на кусочке недорезанной кожи, а кровь противника брызнула на древко оружия.
Индейцу еще хватило силы воли и отваги перехватить томагавк левой рукой, но вот скорости и боевого умения, необходимых для ведения боя против воина европейских школ фехтования, было недостаточно. Когда он попытался нанести удар томагавком из неудобного положения, сабля рассекая со свистом воздух, уже неслась навстречу с его шеей. Сашка, помогая кисти руки поворотом корпуса, отрубил голову противника, полностью сняв ее с плеч.
Тело индейца пару секунд еще стояло в боевой стойке, фонтанируя кровью, а голова уже катилась по земле. Вот она стукнулась темечком об основание врытого на площадке столба и застыла, глядя в небо открытыми, мутнеющими глазами, а некогда красивое тело только теперь рухнуло бесформенной и окровавленной кучей костей и мяса.
В селении стояла звенящая тишина, даже собаки не гавкали. Сашка молча очистил клинок о легины противника, подошел к своим вещам и спрятал его в ножны. Также при полной тишине надел на себя одежду, а с помощью Фомки броню и остальное снаряжение.
Как выяснилось немного позже, такого представления аборигены еще не видели. Мало того, что доселе неизвестным громким оружием было уничтожено большую часть их воинов, но даже чудом оставшийся в живых лучший боец племени, мужчина крепкого телосложения и большого опыта, не смог устоять один-на-один против, казалось бы, средненького молоденького юноши.
Мне в голову пришла одна интересная мысль, которую захотелось тут же реализовать.
— Фомка, возьми оружие дикаря и вырой под столбом яму, — тот сорвался с места, совсем не брезгуя кровью, взялся за косичку и оттащил в сторону голову индейца, затем, ухватил топорик и стал им рыть сильно утоптанную землю. Все это делалось при полном молчании окружающих. Видимо, по знаку вождя к столбу подошли три воина и голову с телом погибшего подняли и унесли. Когда яма получилась глубиной на полную длину руки, приказал остановиться.
— Достаточно. А теперь вкинь туда эту палку с привязанным камнем, засыпь землей и хорошенько утрамбуй ногами, — когда Фомка на ней потоптался, констатировал факт, — Все, надеюсь, зарыли топор войны.
Заглядывая вперед, теперь можно сказать, что именно эти действия были первым шагом к началу мирного сосуществования бледнолицых колонизаторов и краснокожих аборигенов, в большинстве своем объединившихся в единый народ единого государства. А те немногие, которые не пожелали участвовать в развитии прогресса и не захотели лучшей жизни для себя и своих детей, то и Бог с ними. О мертвых нужно говорить либо хорошее, либо ничего не говорить.
Да, были еще в нашей истории и две подобных бойни, только намного с меньшими потерями противной стороны, и десяток карательных экспедиций, и несколько настоящих боев, как с северными морскими племенами, так и с равнинными, проживающими на востоке от Скалистых гор. А с этим племенем первое время, тоже было не все так просто, ведь, сколько народа перебили. Но тот факт, что их дома не подверглись грабежу, а жен и дочерей не стали насиловать, что противоречило всем мыслимым канонам, имел для взаимного сближения немаловажное значение.
Что касается будущей судьбы сидящих в этом кругу, то один из молодых вождей окажется очень любознательным человеком и, получив приличное образование, дорастет до офицерского чина, и станет командиром разведроты. В свое время вместе со мной, он пройдет путь в авангарде войск через весь материк, который закончится в устье реки Миссисипи, на берегу Атлантического океана. Ныне малолетний шаман — в будущем видный религиозный деятель, епископ Новокаширский, ну а сам старый вождь — это мой близкий родственник, коим станет очень скоро, буквально через девять месяцев.
— Наливай, Сашка, сегодня на разливе будешь ты.
Взяв в руки наполненный до краев сладким церковным вином серебряный кубок, емкостью на полведра, сделал небольшой глоток и передал в руки старому вождю. Тот с достоинством его принял, наклонился, слегка замочил губы но, распробовав, втянул в себя добрый глоток. Кубок пошел по кругу и опустошился быстро. Кстати, отцы от нас не отставали. Ощущая на себе действие алкоголя, и понимая, чем это грозит для индейцев, приказал остаток вина убрать и больше не разливать.
Из дверного проема того самого длинного дома так и выглядывала чья-то мордашка. Показав на нее Оксолуке, глядевшему на мир счастливейшими глазами, спросил:
— Кто это?
Как это ни странно, но вопрос он понял. Что-то ответил, затем, показал на себя пальцем, а ладонь другой руки приподнял немного над землей, показывая что-то маленькое. Я и подумал, что эта девчонка либо его младшая жена, либо дочь, либо внучка. Как чуть позже выяснилось, я был недалек от истины, это была дочь от младшей жены и звали ее Паракоами или Маленькая Радуга.
— Фомка, отправляйся на 'Алекто', скажи лейтенанту Кульчицкому, пускай в трюме отберет из числа Агадирских трофеев пять ножей, три копья и одну саблю. И еще один плотницкий топор. Запомнил?
— Так точно, ваша светлость! Пять ножей, три копья, сабля и плотницкий топор!
— Точно. А еще в моей каюте, в шкатулке на столе лежат серебряные цепочки с крестиками, принесешь одну. Все, вперед.
Пока Фомки не было, старый вождь что-то разговорился, помогая заплетающемуся языку, языком жестов. Я тоже что-то бубнил и раскидывал пальцы веером, мол, мы не нападали, а шли к вам с миром, но вы нас встретили стрелами, и я вынужден был отдать приказ на ответные действия. Да, погибло много людей, но мы в этом не виноваты, и что можно сделать, если в моем оружейном арсенале не простые луки, а малые и большие 'громкие палки'.
Наконец, Фомка приволок подарки и наступил торжественный момент. Впрочем, не буду считать это подарками, так как заклялся никогда, никаких подарков, никаким аборигенам не дарить. Будем считать, что это малая компенсация за излишне погибших в бою воинов.
Кульчицкий парень сообразительный, видно, понял, для каких целей мне все это нужно, так как один из ножей был украшен более богато. Его-то и подарил старому вождю, а еще вручил саблю. Остальные получили по ножу и копью, а малолетний шаман еще и плотницкий топор. Аборигены еле сдерживались, чтобы не выплеснуть эмоции наружу.
Выглядывающей из двери мордашке тоже махнул рукой:
— Иди сюда!
Это была девчонка пятнадцати-шестнадцати лет, с большими черными глазами, пушистыми ресницами и длинными косичками, цвета вороного крыла. Правда, немного излишне скуластенькая, но с вполне сформировавшейся фигурой, остро выступающей грудью, тонкой талией и стройными ногами. А еще, как потом выяснилось, была она довольно серьезно физически развита. Впрочем, как и все остальные индейцы, по крайней мере, рыхлых, а значит, ленивых мямль ни здесь, ни в других племенах видеть мне не доводилось.
Когда цепочку надел девчонке на шею, та ухватилась за мою руку и больше не отпускала. Сразу не понял, почему это в индейском лагере вдруг наступила тишина, даже старый вождь перестал алчно глазеть на выдвинутую из ножен саблю, а уставился на меня во все глаза. Неужели нарушил какие-то местные правила?
В общем-то, как оказалось, ничего особо не нарушил. Просто, предложил девчонке стать моей женой, ну а она согласилась. Оксолука быстренько вскочил с циновки, степенно подошел, возложил нам на головы свои тяжелые 'грабки', и о чем-то минут пять разглагольствовал. Народ подтянулся ближе и стал что-то радостно выкрикивать. Воины роты Ангелова тоже выдвинулись метров на пятьдесят ближе, с недоумением поглядывая на меня и не понимая ситуации. А мне сейчас вдруг все стало ясно.
Но что теперь делать? Кричать, что уже женат, и меня неправильно поняли? Что у нас другие обычаи? Взглянув на строгое и угрюмое лицо отца Филарета, на короткую ухмылку и веселую искорку в глазах отца Герасима, решил для себя: А! Что не делается, все к лучшему. Да и большинство народа выглядели довольными. Еще бы, могущественный вождь, с которым лучше не враждовать, а дружить, в одночасье стал близким родственником их племенного вождя. Правда, радовались далеко не все, едва не половина мужчин и многие женщины смотрели на меня с ненавистью.
