В момент, когда, казалось бы, противник пойдет в атаку, приглушенные расстоянием, друг за дружкой хлопнули вышибные заряды и в небо устремились, жутко воя, два пристрелочных 'дымаря'. Данко Ангелов сработал вовремя. Уже на третьем боевом выстреле, взяв основную группировку противника в клещи, устроил в их рядах форменный кавардак.
Бело-красные вспышки взрывов вспучивали землю под ногами вражеских воинов, а громкие звуковые удары тяжело травмировали ушные перепонки. Их плоть рвало на куски, а мелкие осколки сталистого чугуна навсегда поражали косой смерти по три-четыре человека одновременно, а другим пяти-шести наносили ранения различной степени тяжести.
Даже подготовленным бойцам в таком бою должно быть страшно. И здесь вражеские воины тоже в страхе метались из стороны в сторону, но с поля боя не побежали. Вот прямо на месте они падали, толи от ранений, толи от контузий, толи от ужаса, но убегать не смели.
Наконец, кто-то из числа решительных, бесстрашных и умных, смог сплотить до трех сотен растерянных воинов. Отбросив наземь огромные кожаные щиты, подняв копья и дротики, почти голые дикари вывалились из-под разрывов мин и дрожащей земли. Ведомые, вероятно вождем, с громкими криками 'а-а-а-а!', они хлынули вниз, на позиции Ивана Тимофеевича. Но в это же время крик был немедленно приглушен новым звуком — стрекотом пулеметов и треском винтовочных выстрелов. Линии нападающих нарвались на невидимую стену перекрестного кинжального огня, и как подрезанные косой стебли, стали валиться на землю. Но оставшиеся в живых, словно тупые зомби, безразличные к смерти, бежали вперед и вперед.
Треть нападавших, чудом избежав критического ранения, все же приблизились на дистанцию гарантированного броска метательных ассегаев и собрали свою жатву, в виде двенадцати человек раненных и семи убитых, среди которых шестеро были новобранцами. Около пяти десятков вражеских бойцов даже вошли в рукопашный бой, но что могли сделать пусть даже бесстрашные голые дикари против бронных воинов? Действительно, ничего. Они были расстреляны из револьверов и порублены шашками, разменяв свои жизни на еще шестерых убитых.
Наблюдать общую ситуацию на поле боя стало некогда. В это время раздалось два встречных громких крика 'а-а-а-а!', и из нашего фронтального строя выбежал и понесся на стан врага клин вооруженных ассегаями новобранцев, а резерв противника, в свою очередь, рванул через ложбинку в атаку на левый фланг наших войск. Сто двадцать воинов врага видно надеялись, что наш взвод прикрытия, списочным составом в тридцать человек просто, походя, сомнут, да не тут-то было. Пулеметный расчет к бою был уже готов, первое отделение изготовилось для стрельбы, в положении лежа, второе — с колена и третье — стоя. Выждав, когда нападающие сблизятся на дистанцию метров в двести, снял винтовку с предохранителя, взвел скобу затвора и дослал патрон в патронник ствола.
— Приготовились, разобрали цели! — воины противника бежали в ложбину сверху вниз и немного слева на право, поэтому, выбрав в качестве первой цели крайнего левофлангового, взял на 'мушку' низ живота и сместил прицел на полметра правее, — Огонь!
Пулеметно-винтовочный бой ураганом свалил нападающих, мои цели тоже спотыкались и падали, но около трех десятков все же смогли метнуть ассегаи и сблизится для рукопашной. На мой правый фланг размашисто бежал, потрясая оружием и играя блестящими от пота кубиками и узлами мышц, здоровенный негр. Он не остановился, даже получив три револьверных пули в грудь, и уже на последнем издыхании попытался проткнуть меня копьем. Выхватив шпагу, резко сместился вправо и, отклонившись от четырехгранного железного наконечника, полоснул его по горлу. Обратным движением проткнул грудь еще одного набегавшего негра, как потом выяснилось, и этот тоже имел два пулевых ранения, но упорно шел на сближение.
На этом противник кончился и не только у нас. Стрельба прекратилась и в центре, и на правом флаге, на поле боя наступила тишина. Только в поселке аборигенов слышался плач женщин и крики умирающих. Наши новобранцы как саранча прошлись по рядам раненного и недобитого противника, никого не оставив в живых, а сейчас ворвались в деревню. Что они там творили, можно было только догадываться. Впрочем, делали то, чему их учили с детства — убивали стариков и тех, кто пытался взять в руки оружие. Правда, остальным не комбатантам кричали, что все они теперь дети нашего клана.
В тот день мы потеряли пятнадцать человек убитыми, среди которых было два казака, один кадровый воин и двенадцать новобранцев. Отцы-священники выбрали место будущего храма и погоста, где и захоронили погибших. Тяжело раненных не было, так что молодые организмы легко оцарапанных или контуженных пошли на поправку быстро.
В стане врага были убиты абсолютно все пятьсот восемьдесят два воина. Также, от рук наших новобранцев под раздачу попали четыреста семьдесят стариков и старух. Если уничтожение воинов врага, считаю делом совершенно верным, то убийство мирных стариков — деянием неоправданным. Не нужно озлоблять их детей и внуков, наших будущих подданных. Но, что сделано, то уже сделано и так тому и быть.
Сейчас под нашу руку официально отошел поселок с населением в четыре с половиной тысячи человек. Подданство каждого из них теперь принимал Иван, он же возводил в ранг воина триста шестьдесят молодых парней. Двести семьдесят из них, а так же сотня местных девок, отправились с караваном дальше, на освоение новых земель. Шли дальше и половина бывших новобранцев, а теперь уже воинов племени Мбуязы, а так же все сто пятьдесят их негритянок. Сам же Мбуяза оставался здесь, и буквально на следующий день они под руководством одного из строителей, на месте будущего города приступили к строительству казармы.
Молва о нас пролетела птицей, и дальнейший путь к будущей столице никакими неприятностями омрачен не был. По пути следования нам удалось миновать еще три деревни, вожди которых встречали нас торжественно, предлагая пищу, кров, а так же обогатили меня на тридцать восемь больших слоновых бивней, которые обещал забрать при возвращении назад. Немного поднаторевши в пути в местных наречиях, проводил с ними переговоры и ставил условия будущих взаимоотношений. Никто от вассалитета не отказался, и под мою пяту, и пяту Ивана, головы склонили все трое.
Вспоминая недавно прошедший бой и глядя на вышагивающих рядом новых чернокожих новобранцев, преисполнился искренним уважением по отношению к их погибшим отцам — бесстрашным воинам, которые без сомнения по силе духа не уступали воинам нашего казацкого роду.
В той истории в клан зулусов объединились именно эти племена. Они серьезно реорганизовали армию, единообразно вооружились ассегаями и щитами, отработали неплохую пехотную тактику и поддерживали жестокую дисциплину, где даже за малейшую провинность виновник нес единственное наказание — смерть. Точно так же карались внебрачные отношения с противоположным полом, а разрешение на вступление в брак получали лишь отличившиеся в боях воины, а так же ветераны, увольнявшиеся с военной службы, в результате ранений, увечий или особых заслуг.
Покинуть поле боя, у них считалось самым позорным деянием. После этого, даже близкие родственники покойного труса в ранг воина не возводились никогда, то есть, теперь не могли не только жениться, но даже вступать в половые отношения, ибо дети в таком роду появиться не имели права. Поэтому, в бою они дрались либо до полной победы, либо до последнего вздоха.
Сопротивляясь порабощению британцам, во второй половине девятнадцатого века в англо-зулусской войне они, вооруженные всего лишь копьями-ассегаями, бесстрашно шли против пушек, картечниц Гатлинга и винтовок Снайдера. Свободу, конечно, потеряли, ибо противостоять такой военной мощи, были не в силах но, как это ни странно, пролив море крови, смогли тогда разбить авангардный английский отряд. А если бы их вооружить соответственно?
Сам для себя решил, что кроме аннексии территорий и политической ассимиляции (кроме социальной ассимиляции этноса), никаких расовых интриг против местных аборигенов плести не будем, так как привести они могут только к расовой непримиримости. В этой истории подобные деяния еще не произошли, не пришел еще Великий Белый Миссионер, который на протяжении двухсот пятидесяти лет в черном аборигене воспитывал бесправного рабского скота. Пусть и не произойдут. Пусть ими лучше занимается церковь, по данному вопросу она и в реальной истории была неплохим регулятором, когда признала негра — человеком с душой. Данная дискуссия о полуразумных бездушных тварях, которую в угоду рабовладельцам вела, в основном, католическая церковь, смутила умы представителей Высшей Белой Расы (от смерда до короля), заставила думать о своей исключительности и величии по отношению к черно-желто-красным дикарям и явилась основным катализатором рождения взаимной ненависти.
С отцами-священниками разговор на эту тему у меня состоялся. Обсудив вопрос всесторонне, мы пришли к выводу, что все проблемы расового антагонизма до конца вряд ли решим, но нивелируем точно.
Шагая во главе каравана по лесистым холмам и саванне Южной Африки, нередко задумывался, а правильно ли выбрал территорию экономического и научно-технического базиса, предназначенного для решения поставленной цели? Перебирая все 'за' и 'против', в конце концов, утвердился в мысли о правильности принятого решения.
Во-первых, в той жизни в ЮАР прожил и проработал много лет, облазил здесь, фактически, все промышленные зоны страны. И не боялся спать в селении зулусов в районе угольных шахт города Спрингс, а с одним из номинальных вождей был в нормальных товарищеских отношениях. То есть, знал ситуацию изнутри, владел вопросом месторасположения ресурсов, что позволит сейчас, в течение полугода-года организовать элементарные производства, начать развивать промышленность, экономику и двигать прогресс.
Во-вторых, это никому неизвестное место является самым удобным для обеспечения и накопления войск, имеет сравнительно недалекую дистанцию для выдвижения к будущему театру военных действий. А ведь времени до начала войны за Испанское наследство, то есть, нынешней первой мировой войны, которая должна превратить Англию в Великую Британию, самую могущественную страну мира на столетия вперед, остается совсем ничего — двадцать лет. Но чтобы этого не случилось, чтобы успеть вмешаться в процесс и сместить векторы развития истории, нужно спешить. И тогда чопорная Европа больше никогда не будет считать брата-славянина человеком второго сорта, ибо чопорной и высокоразвитой теперь станет среда обитания именно славянских народов.
В-третьих, любые серьезные вопросы сегодня можно решить только силовыми методами, значит, мне нужны воины! Но не крестьяне, а настоящие! И много! Здесь, а еще в Северной Америке они есть, нужно просто прийти с кувалдометром, за пять-десять лет создать обстановку корректного вассалитета, затем, этих кровожадных дикарей мобилизовать, обучить, вооружить и отправить в бой. Правда, высокотехнологичное оружие им в руки давать не следует, ни сейчас, ни в будущем. А те, кто боится негра с ружьем, должны помнить, что без боеприпаса это есть обыкновенная железная палка.
Таким образом, проблем строительства вооруженных сил нового типа, не существует. Теоретическая база подготовлена, осталось воплотить ее в жизнь. Ну, а где отрабатывать практические навыки, как тактические, так и стратегические, мы найдем.
Европейские военачальники нынешних армий, к своему личному составу относились из рук вон плохо, и это мягко выражаясь. С появлением в войсках новых средств уничтожения ближнего, эффективных даже в руках необученного простолюдина, тысячные армии профессионалов сменились на многотысячные толпы вчерашних мужиков. Их ставили в строй, как пушечное мясо, первыми собиравшее стрелы, пики, пули и шрапнель противника, что давало возможность небольшой группе настоящих воинов решить боевую задачу. А те, которые оставались в живых, ценой своей крови получали малую толику опыта и поднимались над вновь призванным мясом на одну ступеньку вверх.
В условиях дефицита адекватного населения, в своей армии такое расточительное отношение к живой силе позволить никак не мог. И совсем не потому, что еще нет у меня миллионов баб, которые мальчишек нарожают сколько надо, а потому, что строить ее решил строго на профессиональной основе. Ибо известно еще со времен древнего Рима, что даже без использования новых вооружений, центурия* легионеров эффективней тысячного ополчения. А воевать мне придется много.
Однако, давно известно и не мной придумано, что абы-кого под ружье не поставишь, так как на принятие личного душевного решения на проведение атаки, боевом столкновении с врагом лицом к лицу, багнет против багнета, способен только каждый двадцатый боец из числа личного состава. Остальные бредут в атаку непослушными ногами, как бараны на заклание, и даже если стреляют, то не в противника-человека, а куда-нибудь в сторону.
* Около сотни воинов.
Ну, привык мужик за тысячелетия генетически, что не положено ему умирать, а положено землю пахать и воина кормить. А вот воспитанный поколениями воин генетически готов и убивать, и умирать.
В моей армии не было мужиков и никогда не будет, а были воины опытные, обученные бою с детства. И это были выходцы не только из казачьих семей, но и из семей местных воинственных аборигенов. Но беда в том, что предки учили их совсем иначе, чем требовала наша нынешняя вооруженность и оснащенность. Поэтому, в походе, и на привалах, выкраивал свободные минуты, чтобы в который раз вдолбить в головы офицеров и сержантов тактические приемы и действия подразделений в наступательном, оборонительном бою, действиям на марше, а так же тактику диверсионно-партизанских действий. Времени с ними проводил много, а они в свою очередь, подобные тактические занятия проводили уже со своими командирами подразделений.
Если с кадровыми воинами все было ясно, то нельзя сказать, что с нашим казацким контингентом учеба шла легко, у них вольница с детства в крови сидит. Но прошли они со мной сложный боевой путь и остались живы, они озолотились, в прямом смысле этого слова и, в конце концов, их именами называют целые города. Поэтому, скрепя сердце, слушались беспрекословно, мой авторитет для них стал непререкаем.
С новобранцами тоже даром времени не теряли. Назначенные сержанты и офицеры гоняли их безбожно и на марше, и на привале, но никто не роптал. Правда, некоторые сложности были с обучением славянскому языку, которое проводилось уже по отработанной схеме. Если бывшим агадирским рабам — испанцам, каталонцам, итальянцам, грекам, голландцам и прочим европейским народностям, сия премудрость давалась сравнительно легко и многие из них сейчас могли более-менее внятно изъясняться, то проблемы аборигенов имели лингвистический характер. Переходить с тонально-пощелкивающей речи на русский язык было исключительно нелегко, уж это-то я понимал. Но, между тем, подвижки были, и в том, что через пару месяцев они сносно научаться общаться на государственном языке, нисколько не сомневался. По крайней мере, в уставных командах не путались уже сейчас.
