Зверь Лютый. Книга 20. Столократия

Уничтожение амбарного долгоносика (самого стойкого вредителя) — 60®C, экспозиция 55 мин. Избавление от головни пшеницы и ржи — замачивание при 47®C в течение 1 часа с последующей сушкой.

Градусников для таких дел у меня пока нет. Мои биметаллические для других температур. Но стекло мы варить будем обязательно. Спирт уже есть, ртуть... будет.

Вымачивание зерна в солёной воде. Солеварни в Балахне ставят — соль будет. Тут есть два варианта: 17 в. — в холодной воде и 18-го — в горячей. С добавкой извести. Попробуем.

Избавиться от основных вредителей... это никакому мужику два раза повторять не надо.

Местные по науке не скажут, но все понимают: зерно с головнёй — поражение алколоидами, возможно — смертельно, нервные заболевания, слабоумие детей.

Вспомнил про веялки.

Тут... Прямо скажу: умнеть мне пришлось постепенно.

Провеевание зерна подбрасыванием лопатой на ветру... не оптимально. "Все так живут". И это — плохо.

Пока снопы идут через мою молотилку — разделение есть. Но осенью мы получили цепами на току обмолоченное зерно от рязанцев. Потом нам его пришлось всю зиму ручками перебирать. Задалбывает. Но пускать зерно с головнёй или спорыньёй в помол — потравить людей. А уж высевать пополам с плевелами...

Я, конечно, псих, но не дурак. И чуток понимаю, когда мужик на ладони зерно пересыпает и показывает:

— Вот это — овсюг, вот это — костёр ржаной, а вот с пшеничкой — плевел пьяный. Из него "пьяный хлеб" получается. Коли вызрел — ядовит.

Мужичок про алкалоид темулин не знает. Но знает про последствия употребления.

— Как эту пакость от доброго зерна отделить?

— Посади баб да девок — пусть перебирают.

Мне это... как плевок в лицо. Я ж прогрессор или что?!

У меня ещё в Пердуновке была мысль на основе своего вентилятора построить нормальную веялку. Идея простая: вместо того, чтобы кидать зерно на ветер, лучше загнать ветер в узкое пространство и сыпать туда намолоченное. Лёгкие частицы летят дальше. Тяжёлая рожь или пшеница, сыпятся ближе к вентилятору.

Построили такую... коробку. Три аршина в длину, два в высоту, ладонь в толщину. Вентилятор с велосипедным приводом. Работает.

Потом вспомнил о решётах. Типа — решето дрожит, зерно по нему ползёт, мелкое просыпается в дырочки, крупное — в конечный накопитель. Бабы примерно так и работают. Я тоже построил... хрень с эксцентриком.

Прикидывал комбинированные варианты. Даже центрифугу пытался. Типа моих стиральных бочек.

У всех таких конструкций общий недостаток — нужен двигатель. Дуть, крутить, трясти. А с двигателями тут... "Одна человеческая сила". Со всеми свойственному такому движку недостатками.

А тут Прокуй. Ноет и ноет. Скучно ему, вишь ты. Ну и на. Я ж попандопуло или где?!

Склепали такую... трубу. Квадратную, железную, сборно-разборную, в две сажени ростом, пол-аршина — сторона квадрата в сечении. Внутри — лабиринт. Из висящих сплошных и пальчиковых лепестков. Типа обычных вил и шахтёрских лопат, изогнутые, но тоньше. Вперемежку, с перекрытием. С приёмными карманами и выходными отверстиями по высоте. Сыпанешь внутрь зерно — оно летит, на поворотах — изгибах лепестков — его заносит, оно по карманам раскладывается. Согласно своему весу. Железо лепестков в потоке "играет" — зёрнышки не разбиваются.

С лепесточками — пришлось повозиться. Форму, изгиб, расположение... Первую-то трубу маленькую сделали — в аршин высотой, в ладонь шириной, только на пшеницу. Третья — уже полноразмерная, с возможностью настройки.

200 тонн/час! Никаких движущихся частей! Никаких двигателей! Сила притяжения! Всемирного! По закону того самого, общеизвестного, Исаака.

Ни естественного ветра, ни искусственного. Зачем воздух колыхать, когда можно в стоячий — зерно сыпать?

Зерна у нас зимой было много — наэксперементировались.

Мы не только повысили качество пищевого зерна, не только исключили отравление алкалоидами сорняков. Всхожесть семян подскочила. В средневековье очень высокая норма высева. На гектар надо 5-6 млн. зёрнышек приличного качества. 15-20 пудов зерна. А здесь идёт 30-40.

Вместо обычного сам-трет, получаем сам-пять. Просто потому, что большой "сам" — не нужен.

Все радуются, в ладоши хлопают. Я весь из себя... как индюк расфуфыренный. Ещё бы: не часто мне доводится местных хлебопашцев в их крестьянском деле — уму-разуму поучить.

И тут же понимаю, что мы "влетели по ноздри": у сеятеля это движение — руку в торбу, взять семя в кулак, вынуть, махнуть... Отработано не годами — поколениями.

На этот труд в общинах часто зовут стариков. Кто умеет. Чтобы не было по полю проплешин: "где густо, где пусто". Накатано до долей миллиметра. А тут... Сменить хват-мах... как если всю жизнь ел ложкой, а теперь нужно китайскими палочками. Даже не душа — пальцы не принимают.

— И ты, Потаня, этому людей научишь. Потому что зарывать лишнее зерно в землю — глупость.

Мужик ахнул, хрюкнул. Зря.

Я немедленно вспомнил о поросятках — Аким привёз. Изложил своё видение. "Домик поросёнка должен быть крепостью". Перешёл к животноводству. К птицеводству. К пчеловодству, которое здесь не надо — бортей полно, но забывать — не следует. К шелкопрядству. Которого — нет, но очень хочется. К рыбоводству. Хотя на Волге это неактуально.

Потаня, старательно не издавая звуков, только хлопая губами как тот сазан, осторожно, будто налитый под горлышко, двинулся к выходу. Помигал на прощание глазами и удалился. Думать. Как сделать лучше.

У меня нет людей. Нет людей, знающих как решать такие задачи. Потому что никто в мире, в обозримом пространстве Русской равнины — точно, таких задач не ставил и не решал. Хоть какого-то сходного опыта... Потаня — единственный. Как Звяга или Отсендиный Дик в своих делах.

Уникален не только тем, что знает больше и лучше. Потому что я его годами долбал. Но и выучен думать. Потому что я его годами... Так, об этом я только что...

Он — не знает. Как это всё сделать. И я не знаю. И никто в мире не знает. Иди, придумай, сделай. Прими на себя риск и ответственность. И помни: у меня нет милости. У меня есть только служба.

Эх, коллеги... Вы в разработчиках бывали? "Пойди туда, не знаю куда. Принеси то, не знаю что" — старинная русская забава. Но чтобы — полезно, уместно, оптимально... И — работало.

Сделай. Выворачивая мозги, а не рвя пупок. Или ты мне не интересен. А тогда... Жить-то будешь. Может — и сыто. Но — "невкусно".

Вы приправы в суп кладёте? — Во-от. А теперь "блюдо вашей жизни" будет без.

Как оно вам? "Несолоно хлебать"?

Сходные беседы у меня прошли со всеми приказными головами. Остальные уже были в курсе происходящего во Всеволжске, уже варились в этом супчике. Потаня был человеком свежим. Вот и испуга у него было больше.

Глава 440

В ходе этих бесед были решены ещё две вещи.

"Уложение о приказе..." — каждый голова составил "должностную инструкцию". В которой описал — за что он отвечать собирается. Были весьма забавные тексты. Их выправили и привели к единому виду. Исключили, по мере возможности, пересечения. А вот "дырки" между зонами ответственности остались у Гапы.

Распределение функций — из важнейших задач. Здесь любая фраза может... Да хоть до катастроф! Кто должен подумать о защите от пожаров, от наводнений?

"Строительные цепочки" — индустрия — Терентий. Результат: селение — сельское хозяйство — Потаня. Или лучше подчинить этих строителей Потане? А Терентий пусть им только инструмент да материалы даёт? Или как?

Так — на каждом шагу и во множестве мест. Перечни функций со временем менялись. Новые задачи возникали, уже решаемые — оказывалось в новых условиях удобнее распределять по-новому.

Тогда же определили структуру приказа. Я не стал строить трёхуровневую, как в РФ. Народу у нас на такие изыски маловато. Достаточно двух уровней. Приказ и в нём — столы. "Стол" и означает "бюро".

Российскую бюрократию правильнее называть по-русски — "столовластием". Или, смешивая с достаточно распространённым на "Святой Руси" греческим — "столократией". Заимствование из французского "bureau" в "здесь и сейчас" — неуместно.

По каждому приказу был составлен перечень "столов". Изначально их начальники получили чин "дьяк". Каждый управлял работой нескольких "писарей".

Ни разделение функций, ни сами приказы никогда не были "отныне и навеки". Менялись задачи, менялся и созданный "передаточный механизм" — "столократия".

У Гапы, а фактически — у меня, оставалось множество функций, которые со временем выросли в отдельные приказы или столы.

Связисты, разведка, контрразведка, госбезопасность, переселенцы, кораблестроение, флот, дороги, геодезия, геология, география, рацухизация в куче вариантов, казначейство, банки, астрономия, метеорология, метрология, высшее образование, правосудие, газета, типография, духовенство...

Пока поток запросов по любому их этих направлений содержал мало рутинных вопросов — они, частью отфильтрованные Гапой, выкатывались на меня. Когда же основные типовые ситуации были уже поняты, решения по ним найдены — нужда в моём участии сокращалась. И возникал новый приказ или стол в соответствующем приказе.

Создание "столократической" системы запустило свойственные этому явлению механизмы. Включая "принцип Питера":

"Всякая иерархическая система стремится к тому, чтобы все её уровни были заняты некомпетентными людьми".

Есть закон Ньютона о всемирном притяжении, есть принцип Питера об иерархиях. Они объективны. Но ракеты же летают! Да и самолёты не все падают.

Паркинсон даёт ряд методов противодействия "неизбежному торжеству некомпетентности". Предлагаемой им "ударной возгонкой" мы не баловались. Но кое-что применяли.

Из используемых мною средств отмечу "правило изменений": с каждым чиновником каждые два года должно что-то происходить. Правительственная награда, повышение в чине, новая должность, новая область деятельности, новый регион...

Это не только от максимы времён царя Петра:

"Воевод надо каждые два года менять. Воровать начинают, ходы-выходы узнают".

Это от Паркинсона: если чиновник каждые два-три года не получает повышения — у него меняется психика.

Карьеризм, знаете ли, пропадает. А появляется всякая... толстовщина и "непротивление злу насилием". Что для госслужащего... неуместно. Государство, само по себе, есть организованное насилие.

Длина "Табели", даже при регулярном — каждые два года — повышении в чине перекрывала срок службы. Но мы активно использовали и другие "события".

Обычно движение по карьерной лестнице идёт "вверх". Ещё бывает "вниз" и "вбок". Например: не реже раза в шесть лет чиновник переезжал к новому месту службы.

Это — тяжело и накладно. "Два переезда равны одному пожару". Но только так можно хотя бы затормозить срастание чиновничества в единый, пронизанный семейными, групповыми связями, организм. Который, как и положено организму — преследует собственные цели, а не интересы своей окружающей среды. Пусть бы она его и кормит.

В моей ситуации дополнительную остроту проблеме добавляло средневековье. Где "семейственность" — норма, по общему мнению — единственно возможная. "Потомственный ярыжка" — явление на "Святой Руси" столь же типичное, как "потомственный священник" или "потомственный бондарь".

Ещё: "местечковость", "сепаратизм", присущие почти всем жителям.

Напомню: понятие "Святая Русь" в эту эпоху используется в смысле "Родина", хотя бы в уме, несколькими тысячами человек. Для всех остальных "Родина" — их конкретная деревня "Гадюкино".

У меня были противовесы: множество безродных сирот из моих приютов. Которые ни с кем, кроме меня и друг друга — не были связаны. Обязательств типа "чти отца своего" — не имели.

Ещё бурный рост территории и численности населения, высокий уровень рисков в деятельности моих администраторов.

"То старших выключат иных,

Другие смотришь, перебиты".

До "старших" — доживали немногие. Жизнь здесь — опасна и краткосрочна. В управленческой иерархии постоянно возникали "свободные позиции".

"Правило изменений" возникло не как средство поддержания "столократии" в тонусе, а по необходимости растущего гос.организма. Было удобным формальным критерием анализа кадров. Беглый взгляд на штатное расписание позволял спросить:

— А вот у вас тут Евграф Полиграфыч... Третий год на одном месте. Зажимаете человека?

— Дык... ну... Дело знает, порядок навёл...

— Отлично. Давай его в тридевятое царство. Там тоже порядок наводить надо.

Я создавал свой народ "перемешиванием". Ещё более "перемешивалась" элита, управленцы. "Местных" служилых людей это бесило. Умные — становились "неместными". Остальные... переставали быть "служилыми".

Отслужив срок, человек становился землевладельцем: получал от казны надел земли и товарный кредит на обустройство.

Напомню: крестьяне получали, после двух лет отработки, бесплатно по десятине на едока. С кредитом в виде готового жилья, скота, инвентаря, семян. Который погашался по крайне низкой, невиданной здесь, ставке 10% годовых. Обычная — 20%, краткосрочная — 50%. Об этом я уже...

Служилые получали надел по выслуге. Служить здесь начинали в 14-16 лет. Через 20 лет такой молодой "пенсионер" получал надел, исходя из двух десятин за год службы, с повышающими коэффициентами за ранг, награды, участие в боевых действиях... Что давало размер владения больше американского гомстеда. Правда — включая в надел сенокосы, пастбища, лес, которые у крестьян были в общинной собственности.

Старшие чиновники, особенно — проявившие себя, получали в 5-15 раз больше земли, чем в среднем. Что позволяло им создавать крупные хозяйства.

Такая "надельная система", близкая к древнеримской, позволяла исключить понятие "пенсионный фонд", балансировать экономику, решать ряд довольно болезненных задач по размещению населения.

Впрочем, перспективы с наделением землёй "по выслуге", хотя и были объявлены, но существенной мотивацией стали не сразу. По первости — "нам бы день простоять да ночь продержаться".

"Столократия" росла. Как и положено по Паркинсону, с темпом около 5% в год.

Меня это не устраивало. Но не так, как вы подумали.

Я подгонял рост числа "столо-властителей". Ибо это создавало надежду на изменение здешнего "святорусского" общества.

"На Сахалине среди интеллигенции, управляющей и работающей в канцеляриях, мне приходилось встречать разумных, добрых и благородных людей, присутствие которых служит достаточной гарантией, что возвращение прошлого уже невозможно. Теперь уже... нельзя засечь человека или довести его до самоубийства без того, чтобы это не возмутило здешнего общества... Всякое мерзкое дело рано или поздно всплывает наружу, становится гласным... Хорошие люди и хорошие дела уже не составляют редкости... чем многочисленнее в ссыльной колонии администрация, тем лучше...

Где многочисленная интеллигенция, там неизбежно существует общественное мнение, которое создает нравственный контроль и предъявляет всякому этические требования, уклониться от которых уже нельзя безнаказанно никому... с развитием общественной жизни, здешняя служба мало-помалу теряет свои непривлекательные особенности и процент сумасшедших, пьяниц и самоубийц понижается".