Обоз растянулся, и купец притормозил. Спрыгнул, бегло проверил сбрую. Витязь тоже спешился, размять ноги. Обвёл глазами округу. На взгорке, неподалёку от дороги торчал здоровенный, потемневший от непогоды крест.
— Что сие за знак?
— Это-то? — купец вновь запрыгнул в сани. — Игнач крест это, такое прозванье. Н-но, снулая! — дёрнул вожжи, и розвальни покатили, забрызгали талой жижей.
Ратибор не стал более спрашивать — что да зачем. Крест и крест. Игнач так Игнач. Мало ли крестов на Руси ныне?
Вялая, сумрачная мысль ещё не покинула отяжелевшую, будто с похмелья, голову, а опытный глаз витязя уже уловил движение. Ратибор всмотрелся. Так и есть — пара коней скачет, а всадник только один.
Гулко ухнуло сердце. Вестник. И Ратибор уже знал, угадал, какая это весть.
— Э-эй, люди русские! — всадник притормозил коней, тяжко поводивших боками, Слез, поправил подпругу, сам тяжело дыша. — Всё. Нету больше города Торжка.
Обозники обступили вестника, молча и страшно.
— Позавчера пал Торжок. Никого не пощадили поганые, сделали на месте славного града пусто.
Всадник отдышался, оглаживал коней.
— И хуже того весть. Татары бают, будто разбили они рать великого князя Георгия Владимирского, укрытую в чащобе до поры. На Сити-реке дело было, сеча лютая и долгая. Все полегли, и князь Георгий тож. Так что некому ударить поганым в спину. Некому защитить землю русскую.
Всадник вновь вскочил на коня, на запасного.
— Спасайтесь, люди! Торопитесь! Батыга идёт на Новагород серегерским путём. Уже идёт!
Он пришпорил коня, и помчался, разбрызгивая талый снег. Столбняк, напавший на людей при недобром известии, разом слетел, все задвигались, обоз торопился начать движение.
— Господи... — услышал он позади себя. Обернулся. Княгиня, оказывается, тоже слезла с розвальней и сейчас стояла, чуть покачиваясь — Господи, услышь...
Она вдруг встала на колени перед тёмным крестом, врытым в землю.
— Эй, господа хорошие! Поторопиться бы нам надоть... — купец-повозник, который их подвозил (за изрядную плату, кстати), снова притормозил.
— Куда торопитесь, люди?! — вдруг возвысила дрожащий голос княгиня. — Куда торопитесь все, вопрошаю я вас?! От смерти бежите? Не убежите! Молитесь! Молитесь, люди, ну как непонятно вам сие! Вот прямо тут молитесь, сейчас! Ибо нету боле силы русской, и никто не отвратит смерть вашу, кроме Господа самого!
Обоз встал целиком, и люди молчали. Только тоненько плакал где-то младенец.
— Молитесь же, люди, говорю я вам! — голос окреп, обрёл уже забытую звонкость — На что ещё вы надеетесь?! На стены новагородские? Не удержат этого ворога лютого никакие стены! Токмо вера ваша, токмо чудо и может ещё уберечь град сей от неминучей гибели. Молитесь сейчас, ну!!!
Безумные, огромные глаза смотрят в душу, с тонкого, прозрачного после болезни лица с запекшимися потресканными губами. Что-то вдруг кольнуло витязя, и он тоже встал на колени перед крестом. Медленно перекрестился сам. Господи, опять я тебя беспокою. Да, я знаю, что так нельзя. Но не для себя. Сделай так, чтобы не достигли поганые Новгорода. Услышь, господи!..
И уже спиной почувствовал, как рядом бухнулся в волглый снег их купец-повозник. Ещё, ещё! Люди сходили с саней и неловко, в своих меховых одеяниях и овчинных тулупах, а кто и просто в дерюжных армяках, один за другим опускались на колени. И вот уже весь длинный обоз сгрудился вокруг чёрного, громадного креста.
Господи, ну сделай чудо!
...
— Гуннн! Гуннн! Гуннн!
Вечевой колокол гудел тяжко и грозно, сзывая граждан Господина Великого Новгорода на вече, и люди шли, бросая все дела. Кузнецы вынимали из горнов раскалённые поковки, готовые к работе, и совали их в песок. Пекари отставляли в сторону готовые отправиться в печь булки. Все знали — просто так вечевой колокол созывать народ не будет.
— Гуннн! Гуннн! Гуннн!
Толпа на площади росла и росла, половодье людских голов уже готово было залить окрестные улицы. В огромной толпе шустрыми воробьями сновали ребятишки — куда без них.
Именитые бояре стояли на лобном месте, искоса поглядывая на князя Александра Ярославича, что уже год как поставлен был княжить в Новгороде. Семнадцать годов всего парню, не оперился ещё соколёнок...
— Гунн! — в последний раз прогудел вечевой колокол и смолк. Князь Александр поднял руку.
— Господа честные новогородцы! Прибыл только что гонец с вестью страшной! Пал наш подданный град Торжок, и хуже того — в сече страшной полегли на Сити-реке все рати князя Георгия Владимирского!
Толпа вздрогнула, загудела.
— Сейчас полчища Батыевы, собравшись воедино, идут на Новгород серегерским путём! Идут они быстро, посекая всех встречных и попутных аки траву, и уже послезавтра следует ждать их возле стен новогородских!
Шум затих. Люди смотрели на своего князя, медленно осознавая размеры надвигающейся беды. Вот ведь призывал их Александр Ярославич двинуться на подмогу Георгию Всеволодовичу, увещевал... А не послушались, обиды перевесили старые... И князю Михаилу поначалу не ответили, отмахнулись... И только когда обложили Торжок поганые, зашевелились, стали рать собирать... Да вот не успели. И что теперь?
— Не буду я укорять вас, господа честные, за то, что не вняли речам моим ранее! — словно угадав общий ход мыслей, громко продолжал речь Александр. — И молодого-горячего прощаю вам. Но ныне вопрос стоит так — быть или не быть Господину Великому Новгороду! И потому призываю я вас — вставайте, люди русские, и защищайте дома свои! Все, кто может держать оружие!
...
Конские копыта месили снег, превращая его в чавкающую кашу, кое-где уже сдобренную толикой чёрной земли. Кольцо нукеров вокруг великого Бату-хана было плотным, не позволяя никому из смертных приблизиться даже к копытам коня будущего Повелителя Вселенной. Да, именно так. Он, Бату-хан, завершит дело, начатое его дедом, великим Чингис-ханом, и выполнит его завещание, омыв копыта своего коня в водах Последнего моря.
Холёный белый жеребец Бату-хана брезгливо ступал по расквашенному снегу, норовя обходить лужи, но опытный всадник недрогнувшей рукой пресекал его попытки свернуть в сторону. Вперёд, и только вперёд!
Бату-хан думал.
Да, этот поход был тяжёлым, очень тяжёлым. Проклятые урусы никак не могли уразуметь своим лесным, звериным умом — любое сопротивление великому Бату-хану бесполезно. Разумеется, они поплатились за своё упрямство. Однако чего это стоило славному монгольскому воинству... Чуть ли не каждый городишко приходилось брать с боем, теряя драгоценное время, не говоря уже о головах воинов!
Только позавчера, уже после взятия города Тарджока и соединения с силами Джебе, Бату-хан сумел подсчитать общие потери. Из тридцати трёх туменов, вышедших в поход, уцелело только двадцать семь, да и те изрядно прорежены урусскими мечами и стрелами. Разумеется, сила ещё немалая, но...
Вот именно — "но". Более трети войска полегло, а впереди ещё стоит этот самый Ноугород. Прознатчики уже докладывали Бату-хану — город этот очень богат, пожалуй, богаче него только Кыюв. Но и стены Ноугорода крепки, как нигде. Каменные стены, между прочим, не то, что деревянные стены Рязани или даже Владимира. Сколько времени потребуется, чтобы разрушить их китайскими камнемётами?
Но самое скверное — весна. Это в степи весна отрада для сердца монгола. Урусские снега чудовищно, невиданно глубоки, и что будет, когда они начнут таять...
Тёмная, раскисшая дорога змеёй тянулась, как река, блестя стёклами мелких лужиц. Дорога была пустынна. Ни одного обоза, ни пешего, ни конного... Всё живое, казалось, затаилось в страхе перед чудовищной силой монгольского войска.
Впереди, у торной дороги, разбитой полозьями урусских саней, показался большой одинокий крест, чёрный от времени. Бату-хан уже усвоил, что подобные кресты урусы обычно ставят в знак поминовения душ усопших. Чьих душ ради поставлен этот крест, интересно?
— Привал! — распорядился джихангир, и кольцо ханских нукеров разом встало, как единое многоглавое и многоногое существо. — И позовите ко мне Субудая...
...
— Да брысь ты, животина!
Котёнок, сброшенный с лавки, обиженно мявкнул. Мария попеняла себе — нервы сдают, однако. Вот на беззащитной тварюшке зло сорвала, а кому от того легче?
Молодая женщина горько усмехнулась. Тяжесть тревожного ожидания, ежедневного и еженощного, лежала на душе свинцовой плитой. Гнетущее предчувствие беды, которое она всячески старалась подавить, иссушало душу. И если днём Марии удавалось изображать нормальную жизнь, неспешно разговаривать, заниматься с детьми, шутить и даже смеяться, то ночами становилось совсем худо. Княгиня Феодосия, поначалу служившая неплохой собеседницей и некоей отдушиной, почти подругой, теперь сама сильно сдала, сделалась замкнутой и раздражительной. И Мария порой ловила себя на глухой неприязни к княгине переяславской — небось у неё-то супруг в безопасности, в Литву вон укатил, да и сын Александр в Новгороде сидит, за стенами каменными... А Василько в лесу, и кругом рыщут полчища поганых, выискивая...
Время от времени заходил владыко Кирилл, также немало тяготившийся неизвестностью в здешнем заточении. С ним Марии было проще — умел вдохновить и утешить епископ ростовский. Однако глаза его выдавали. Грызла туга-печаль и Кирилла, не отпускала.
Как это, оказывается, трудно — ждать...
В горницу, где коротала время княгиня ростовская, с топотом ворвался Борис Василькович.
— Мама, мама, а Гунька воробья поймал и с перьями съел!
Мария подхватила сына на руки, с силой прижала к груди. Родная кровь...
— Ну ты-то воробьёв есть не станешь, надеюсь?
Борис обиженно оттопырил губу.
— Я что ли кот, как Гунька? Мама, а поедем кататься! Поедем, а? Там такое солнышко!
"Устами младенца глаголет истина", вспомнила Мария любимое изречение отче Савватия. Зря, ой, зря оставила она книжника в Ростове. Мало что не хотел, княжий человек, приказать надо было, и покорился бы... Где-то он сейчас?
— Ну мама... Ну поедем в санках, а? — тянул за подол Борис.
— И то, Бориска. — княгиня встала. — Поедем, проветримся малость.
— Ага! — радостно запрыгал мальчик. — А там и папа приедет за нами, да?
Душевное равновесие, кое-как восстановившееся при виде сына, будто волной смыло. Проветриться... Удавиться впору, а не в санках кататься...
— Всё, Бориска! Беги на двор, я позже приду.
Во дворе родился шум, Мария выглянула в окошко и обомлела. Боярин Воислав Добрынич и с ним с полсотни верхоконных. Сердце ухнуло в ледяную купель. Сам приехал, не гонца послал — это неспроста...
— А ну-ка, Борис, пусти!
Мария шла стремительно, так, что подол развевался на лету, не глядя перешагивала пороги. Выскочила на крыльцо, и только тут сообразила — простоволосая выскочила! Распустилась вконец, одичала в глуши... Да наплевать!
— Говори, Воислав Добрынич. — Мария сама удивилась, до чего ровным вышел голос.
Боярин не знал, куда девать глаза. Поднимет, опустит, опять поднимет...
— Беда, госпожа моя. Погиб наш князь, Василько Константинович. Замучен зверями двуногими. Но тело его мы нашли и погребли по обычаю христианскому, не сомневайся...
Возможно, боярин говорил ещё что-то, но Мария уже ничего не слышала. В голове, как в бочке, глухо раздавались чужие, непонятные слова, подавляемые нарастающим звоном...
— Воды! — боярин Воислав навис над ней, поддерживая. Кто-то уже совал кружку с водой. Мария оттолкнула её рукой.
— В Ростов...
— Ладно ли, госпожа? Татары до сих пор...
— В Ростов! Я сказала. — мёртвым железным голосом произнесла Мария, недвижно глядя перед собой. — Исполнять.
Боярин поперхнулся.
— Как скажешь, госпожа моя...
...
Походный шатёр Бату хана был ярко освещён множеством свечей и коптящих плошек с бараньим жиром. Бату-хан с детства не любил темноты.
Джихангир лежал и глядел на роскошные шёлковые драпировки, украшавшие его шатёр сверху донизу. Когда-то, не так давно, ему нравилась вся эта роскошь, все эти блестящие золотые вещицы, украшенные каменьями... Но ко всему этому привыкаешь быстро, и вскоре перестаёшь замечать.
Молодой монгол думал. Он думал так, что голова трещала. Да, всё это золото, жемчуга и каменья — всё мишура, прельщающая лишь глупцов. Главное — это власть. Да, у того, в чьих руках власть, будет и всё остальное — и золото, и парча, и алмазы размером с кулак, и дивные кони, и роскошные красавицы... А у того, у кого нет власти, отнимут и всё прочее. Отнимут те, кто имеет власть.
Наедине с собой можно и не придуриваться. Бату-хан не единственный кандидат в Повелители Вселенной. Есть и другие желающие, и их немало. Сколько их уже, тех, в ком течёт благородная кровь его деда, великого и мудрого Чингис-хана? И каждый считает себя вправе... Нет, власть, поделенная между многими — это не власть. Повелитель Вселенной может быть только один, и это будет он, Бату-хан!
А золото, самоцветы и парча — что ж... У них своя роль. Это приманка для монгольских воинов. Для славных, могучих и непобедимых воинов, цвете и красе Вселенной...
Бату-хан усмехнулся. Да, он говорит своим воинам такие слова. Они очень любят хорошие слова, эти могучие и непобедимые воины. Эти безмозглые бараны, идущие на убой...
Да, конечно, и золото они тоже любят. Но золота в мире не так много, и основная часть его достаётся отнюдь не простым нукерам, тем более рядовым номадам. Золото — для ханов, нойонов и славных багатуров, его соратников... А для простых воинов у Бату-хана есть много-много хороших слов.
Да, всё в мире имеет своё предназначение. Бату-хан, например, рождён для того, чтобы стать Повелителем Вселенной. Бараны рождаются для того, чтобы дать вкусное мясо и тёплые шкуры. Кони — для того, чтобы скакать на них. Жены — для того, чтобы ухаживать за Бату-ханом, ублажать его. Молодые девчонки-наложницы — для мимолётного баловства. А монгольские воины должны завоёвывать для него, Бату-хана, Вселенную, своими трупами выстилая дорогу к Последнему морю, дабы Повелитель мог омыть в нём копыта своего коня.
Да, этот поход был удачным. Сколько деревянных городов урусов обращены в прах под копытами его белого скакуна! Огромные богатства, накопленные урусскими князьями и боярами, достались ему. Золото, парча, самоцветы и жемчуга... А сколько здоровенных русских баб и красивых молодых девок взято в плен... У многих волосы отливают чистым золотом... Да за такой товар можно взять, пожалуй, и побольше, чем захвачено золота и серебра в урусских городах.
А мастера какие! Всё могут, всё умеют... Он, Бату-хан, отправит их в Каракорум, в подарок великому Повелителю Вселенной, самому хагану Угэдею. Пусть порадуется. Если всё получится, Бату-хан вскоре сам станет хаганом, Повелителем Вселенной, так что это, в конечном счёте, подарок самому себе.
И вот теперь впереди его ждёт ещё один богатейший урусский город, Ноугород. По слухам, самый богатый из всех, разве что их древняя столица Кыюв может сравниться с ним по размерам и богатству. Всего два неспешных перехода, и великий город ляжет пред ним...
