— Ваше высочество! Мы столь наслышаны о героических защитниках, о неприступности этой крепости. Так хотелось бы посмотреть места побед ваших героев!
Как можно отказать? Герцог ведёт гостей по стенам, хранящим следы недавних обстрелов, Софочка мило прыгает через обвалившиеся куски. Поскользнувшись, падает на грудь хозяина замка. И шёпотом на ухо, в трёх шагах от свиты, произносит:
— Они спрятали осадные машины неподалёку.
Вихман хвастанул. О том, как они вернутся и добьют проклятых саксонцев. Даже часть осадных машин разобрали, но не потащили с собой, закопали в трёх милях от крепости.
Софочка два дня учила эту фразу на немецком. Удалось — адресат понял.
Всё. Лев — на крючке. По вполне основательному, военному, государственному, "правильному" поводу. Его аж трясёт от нетерпения. Не любовного — желания "натянуть нос" противникам. Приходится сдерживаться. Каравану настоятельно присоветовано не идти дальше, для караванщиков вводится "режим максимального благоприятствования" — отдыхайте. А четыре русских благородных дамы (все что есть), столько же "главных лиц" из каравана приглашаются на торжественный ужин. Где встречают втрое больше саксонцев. Замученных войной, лагерной жизнью, периодически срывающимися дождями... А тут... бабы! Да не простые.
Аристократки, а не замученные, голодные поселянки, побывавшие, в возрасте от десяти до шестидесяти, под обеими армиями. Эти — сытые, чистенькие, весёлые. Удивительно одетые, экзотически выглядящие, говорящие на неизвестном певучем языке... У саксонцев — слюни по колено и глаза в тумане.
Генрих хмелеет. От вина, тепла, еды. Ради такого случая пришлось поскрести по сусекам. От весёлых женских лиц, их голосов, одежд, украшений. От эмоций соратников, от атмосферы.
И тут Софочка, мило облизываясь после жирного кусочка каплуна, наклоняется к герцогу, и весело улыбаясь в лицо, на котором уже скулы сводит от вожделения, предлагает:
— Надо поговорить. Пригласи меня. Посмотреть гобелены, например. И распусти остальных.
Генрих с Софьей удаляются, слыша, сквозь завистливый шёпот саксонцев, лепет мажордома:
— У нас прекрасные гобелены! Два ещё от Оттона Великого...!
Увести дам было... непросто. Ивашка дважды хватался за гурду. Но не пришлось пускать её в ход: часть саксонцев сохранила соображение, часть уже уснула за столом.
Дальше... поток даров милой паломницы. От плана операции по тихому изъятию соглядатаев Медведя и Вихмана, до успешно применённого, на совершенно утомлённом герцогском теле, опрыскивания окситоцином.
По пути: комплект мыл и их опробывание в ходе купания. Резной гребень и восхитительное расчёсывание герцогских волос, разнообразные опыты, включая "русский поцелуй", увеличительное стекло с разглядыванием собственных пальцев и открытие уникальности папилярных узоров, некоторые наблюдения по поводу планов и возможностей архиепископа и маркграфа, степень истощённости тамошнего населения и боеспособности воинов...
К утру Генрих Лев был покорён полностью.
* * *
Да знаю я, что говорят! "Блудница вавилонская нечистым мокрым ртом своим проглотила честь и величие Запада". Если "честь" может быть проглочена, то и место такой "чести" в поварне на столе, во рту на зубах, да в нужнике. В общей массе.
Другие же трепещут и соблазняются: "Вот, встретились два одиночества. Вдруг. И сразу весь мир переменился".
Не "вдруг". Они оба шли к этому моменту всю свою жизнь.
У Льва было тяжёлое детство. Он родился внуком императора, он должен был стать сыном императора. Ему было восемь, когда его отец получил Саксонию, мальчика привезли на север. Новые места, новые вассалы.
— Теперь это — наша земля. Твоя земля, сынок.
Но отца прокатили на выборах. Злобные недруги. Он, Генрих Гордый, должен был стать императором! А теперь у них отнимают! Или Баварию, или Саксонию. Какую руку отрубить по воле коронованного мерзавцами? Отец, не зря названный Гордым, восстаёт. Его бьют. Семья вынуждена бежать, менять замки. Деревянная лошадка, на которой он так любил качаться, воображая себя во главе победоносного крестоносного войска, громящего всяких неверных, осталась в Баварии. Её сожгли враги. Но правда торжествует, отец побеждает! И внезапно скоропостижно умирает.
В десять лет Генрих потерял отца. Власть берёт в свои руки бабушка. Она и так была "главой семьи" в семье. Теперь — во всей Саксонии.
Вдовствующая императрица, железная женщина. Она организует союзы и походы, заговоры и восстания. Но "женщина править не может" — во всех публичных мероприятиях первым лицом официально является Генрих. Мальчик хочет играть, рассматривать редкие книги и вещи, общаться со сверстниками...
— Одевай.
— Оно некрасивое, тяжелое, неудобное...
— Оно — парадное. Одевай, иди, стой, не сутулься. Выгляди.
— А я не хочу!
Хлоп!
Подзатыльники, пощёчины, розги... Для более мягких форм воспитания у бабушки нет времени. Идёт война. Она спасает дом Вельфов, приданое своей дочери — Саксонию.
Как он её ненавидел!
— Погоди, карга старая, вот вырасту...
Бабушка это понимала и издевалась:
— Ты — безмозглая сопля. Ты не Вельф, моя дочь родила тебя от лакея. Ты не воин, не герцог. Тебе следовало бы родиться девчонкой. В семье прях. Ты ни на что не годен. Я умру и тебя просто прирежут. Слуги. Ночью. В спальне.
Десятилетний мальчик трясся от страха под одеялом.
Ему было двенадцать, когда она умерла. Через год умерла, в двадцать восемь лет, мать. Подросток, круглый сирота. На голове которого две герцогских короны. Давящая ноша. Попытки собственных деяний. Постоянное сравнение с отцом и бабушкой. И осознание: я — слабак.
Через два года — соглашение с новым императором, Барбароссой. Саксонию оставляют, Баварию забирают. И его дядя, Вельф VI, кричит ему в лицо:
— Слабак! Предатель! Ты — не Вельф!
Дядя, кроме прочего, маркграф Тосканы и герцог Сполето. Он станет главой дома. Если юный Генрих умрёт. Дядя, не признав соглашения с Барбароссой, продолжает войну за Баварию. Достаточно успешную. Хотя Австрию отделили, типа: временно. Князю Чехии дали титул короля. Типа: за помощь.
Победы дяди — его победы, поражения дяди — вина Генриха. Предал, струсил.
Генрих потому и собрался в крестовый поход. Доказать всем и самому себе, что он храбрый рыцарь и успешный полководец. Но главным против славян-язычников назначают более старшего и опытного Медведя.
— Подчиняться врагу? Который несколько лет громил Саксонию, носил титул её герцога? Ни за что!
И две крестоносные армии расходятся под прямым углом. Медведь идёт на северо-восток, в Поморье, Лев на северо-запад, к Любеку.
Полевой лагерь — это так здорово! Никаких баб, глупых начальников, нудных советников! Вальдемар Датский — классный парень! Мы победим! С нами бог!
Восторг восемнадцатилетнего юноши. Вырвавшегося из-под присмотра старших.
Увы, старший есть — князь ободритов Никлота Великий. Который заставил крестоносцев уйти не солоно хлебавши.
Конечно, дома — церемонии, восхваления, праздничные процессии, восторги дам. Но себе-то... не смог.
Детские комплексы, воспитанные, вбитые суровой бабушкой, не по злобе, а ради спасения приданного дочери, остаются в этом выросшем, начавшем полнеть, теле. В сердцевине души. Нет собственного, яркого военного подвига. Что обязательно для полноценного рыцаря. Нет громкого славного военного успеха. Что обязательно для настоящего государя. И Генрих уходит в искусство и строительство. Строит новый Брауншвейг. Со статуей льва. Помирившись с дядей, строит дороги и мосты в Баварии. Уходит из военной области в область прекрасного. Где слова бабушки: трус, слабак, снящиеся ему в кошмарах — не имеют значения.
* * *
И тут Софочка...
Похожая на бабушку из самых первых детских воспоминаний. Ещё весёлую, жизнерадостную. Без той постоянной угрюмости, раздражительности, что стала постоянной после смерти отца.
Её хочется любить, заслужить похвалу, как не удавалось в детстве. Прижаться, покаяться, попросить прощения. За неспособность реализовать её мечты.
Её хочется выпороть, унизить, отомстить за прежние наказания, обиды.
Теперь эти бессмысленные мечты, неопределённые образы, неясные отражения детских комплексов, вдруг обретают возможность реализации. Подобие бабушки можно наказать. Например, в постели. И покаяться, подарив, например, ей замок.
Уже одной этой возможности — реализовать детские мечты — было бы достаточно, чтобы Софья оказалась в постели, в душе, в мыслях герцога. Но она ещё и умна, привлекательна, страстна, неутомима и опытна. Она просто полезна: детали осадных машин, выданные шпионы врагов, планы противников... Она интересна. Удивительными знаниями о никогда невиданной стране, массой восхитительных, изящных вещей. Хотелось бы сделать такие самому. Она богата. Правда, это товары. Чтобы получить хорошую цену надо выждать. Сейчас край разорён, но постепенно... Лишь бы она не ушла.
Разные мужчины ищут в женщинах разное.
Жена-мать. Генрих искал это, пусть и не понимая. Нашёл. Опыт воспитания бабушкой, сильной, доминирующей личностью, впечатался в его душу. Он был склонен к подчинению женщине. Не зря Барбаросса развёл его с первой женой. Но (в РИ) и со второй, Матильдой Генриховной, история повторилась.
Жена-любовница. Тут уж... Софочка "даёт жару". "Каждый раз как последний".
Жена-соратник. Уже! Несколько важных советов, ценная информация о противниках.
Дело за малым: не жена.
— Вечером приходи пораньше. Чтобы мы успели до пира...
— Извини, не смогу. Надо собираться в дорогу. Завтра караван пойдёт дальше. Путь далёк, скоро зима.
— Останься.
— Я должна выдать дочь замуж. Бедняжка страдает, её терзания разрывают мне душу.
— Я запрещаю!
— Это твоя благодарность? Проявление твоей благородной рыцарской души?
— Тысяча чертей! Рога, хвосты и копыта! Я... я не могу жить без тебя!
— Мне тоже... будет очень горько. Постой! Придумала! Я смогу остаться. Есть способ.
— Какой?! Говори же!
— Возьми мою дочь в жёны. Обвенчайтесь. Тогда мы не пойдём дальше. Я смогу остаться с тобой, с моим... Мы будем встречаться каждый день. И ночь...
— Но... ты предлагаешь, чтобы я... вас обеих.
— Нет! Как можно?! Я жутко ревнива! Запомни: никаких интрижек на стороне! Но ради тебя... один раз. Исполнишь супружеские обязанности, подаришь ей какой-нибудь замок и отошлёшь девочку туда. Вынашивать тебе наследника. Хочется... потетешкать. Твоего сына, моего внука... Глупо. Да?
— Но... венчание... я помолвлен с Матильдой, которая...
— Я знаю. Выбирай. Между женой и женой и тёщей. Знаешь... мне кажется... мы могли бы быть счастливы.
Генрих и Софья рука об руку явились на завтрак. Где Генрих и объявил о своём намерении взять в жёны Ростиславу, дочь князя Суздальского Андрея.
Бздынь!
Ё! — сказали ошалевшие сподвижники. Этот же возглас, в саксонском и иных местных вариантах, покатился, постепенно ослабевая, по всей Европе.
— Но... э-э-э... А как же Анжу? Матильда? Мы же рассчитывали на их помощь против Медведя и его присных!
— Прежде всего нам следует рассчитывать на помощь Господа Бога. И императора. — Твёрдо произнесла Софья.
Сомнение в помощи императора означало сомнение в праведности "саксонского дела". А это уже прямая измена. Встряхнутые неожиданным сообщением мозги сотрапезников упали на обычные для них места, и судорожно закрутились.
— Барбаросса... Боголюбский... его дочь... А Плантагенетов побоку...? Что-то знает? О делах в Италии? Папа Александр дуба дал? Или — Плантагенет?... Рыцарей из Нормандии не будет. А что будет?... Денег где взять? — А караван? Нанять в Брабанте наёмников и раскатать Медведя. Лучше — Вихмана. А жрать дадут? — Если в караване сундуки с золотом... да хоть с серебром! — купим...
Проанжуйская партия существовала уже несколько лет. Они-то и попытались "ставить палки в колёса".
— Граф Анжу, герцог Нормандии, король Англии...
— Пошлите ему письмо. Немедленно. С моими извинениями. И заверениями в неизменной дружбе.
Софочка томно мурлыкнула и уточнила:
— Это любовь, господа. Герцог Генрих отдал своё сердце... моей дочери. Обрекать бедную Матильду на брак с нелюбящим мужем было бы крайней жестокостью. Надеюсь, что Короткий Плащ, заботясь о счастье своей девочки, поймёт. И испытает чувство благодарности.
— Но... но ваша дочь... Она же схизматка!
— Несущественно. Она вступит. В лоно. Как столетие назад сделал Евпраксия.
Имя русской императрицы Германии снова перегрузило мыслительные мощности присутствующих. Аналогии просто лезут в глаза. Русская княгиня. Муж — саксонец. Император враждует с папой. Караван. Хоть и не верблюдов, как прошлый раз. Генрих вскоре... того? А вдова вскоре... за Барбароссу? Но тот же женат?! — А разве он не развёлся со своей первой? И со второй... возможны варианты.
Смятение умов, произошедшее от заявления герцога за завтраком, наблюдалось и по другую сторону "линии фронта". Архиепископ Магдебурский, возмущённый гибелью своего проповедника в саксонских застенках, а главное — упущенной возможностью прибрать столь богатый караван, брызгал слюнями и призывал кары на головы. Схизматов, саксонцев, Вельфов... не важно. Сам дурак.
Пока Медведь настоятельно не посоветовал ему заткнуться:
— Новым браком Лев вызвал не только неудовольство королевского дома Анжу, но и возмущение поданных. Своих и Анжуйских. Он обманул ожидания многих благородных и влиятельных людей, на него пала тень обвинений в еретичности. Смотрите на этих женщин, друг мой, как на греческого коня за стенами Трои. Тем более, что со старшей из них я... немного близко знаком. Это наиопаснейший враг для Вельфов. Просто не спешите.
Ещё через день русский караван, с парой присоединившихся саксонских барок двинулся вниз по реке. Софочка и её милый Лёва сутками не вылезали из шатра на носу одной из барок. "Обсуждая возможности установления мира в крае, его процветания, и другие государственные дела особой важности".
Хотя идущие дожди и наполнили здешние реки, но переход из Эльбы в Везер был бы слишком тяжёл для потрепанных морских ушкуев. Караван оставили на Эльбе, а сами, с небольшой свитой, перебрались конями к Вумму, поднялись по Везеру.
Там, где целуются Верра и Фульда,
им придётся поплатиться своими именами.
И здесь в результате этого поцелуя возникает
Немецкая до моря река Везер.
Верру пока считают Везером, а Фульду — просто притоком. Место "поцелуя рек" называется Мюнден. Несколько ниже, ниже "Вестфальских ворот", тоже на Везере, стоит Минден. Там тоже случился поцелуй. Не речной — ритуальный.
"Нарекаю вас мужем и женой. А теперь... поцелуйтесь".
1 февраля 1168 г. в кафедральном соборе Миндена епископ Вернер провёл бракосочетание. В тот же день, в том же месте, с почти теми же персонажами, что и в РИ. Сорокалетний герцог Саксонии Генрих, из дома Вельфов, женился на заморской принцессе. Только не на двенадцатилетней Матильде Генриховне, дочери короля Англии, герцога Нормандии, графа Анжу и пр., а на Ростиславе Андреевне — пятнадцатилетней дочери князя Суздальского.
