— Принеси-ка мне немного сухой мяты с чердака.
— Хорошо, мама, — она побежала к лестнице. Элле мечтала все делать так же быстро и умело, как остальные. Потому что, кто знает, вернется ли принцесса когда-нибудь на неведомую родину, которую не видела ни разу в жизни. Вдруг разрешат не уезжать?
На чердаке быстро сняла с гвоздя пучок мяты и уже собралась выйти, когда заметила рядом чабрец. Его собирали на прошлой неделе. Дан показывал, как отличить целебную траву от очень похожего сорняка. Он склонился так близко... Но это произошло только однажды, потому что она способная ученица. Что стоило тогда притвориться глупой и невнимательной? Элле дотронулась до травы. Наверно, пучки помнят его прикосновения. А ее Дан никогда даже случайно не трогает.
Внезапно что-то опустилось на волосы. Девочка обернулась, одновременно вскидывая руку. Перед ней стоял Дан, а на голове лежал венок из роз.
— Это тебе, — голос спокойный, а уголок губы, чуть приподнялся, обозначая улыбку.
Подарок так ошеломил, что Эолин не могла вымолвить ни слова. Дан повернулся и вышел.
— Спасибо! — с опозданием крикнула она, бросившись следом. Но парень уже исчез...
...Королева прижала пальцы к уголкам глаз, стараясь сдержать слезы. Пять лет безмятежно-счастливой жизни! Подарок небес, который она потеряла навсегда. Со стороны дворца послышались шаги и громкие голоса. Эолин быстро подхватила платье и почти бегом выскочила из оранжереи в сад. Сейчас ей меньше всего хотелось разговаривать с кем-то и быть "ледяной королевой".
Походив немного среди деревьев и вновь обретя покой и уверенность, женщина вернулась во дворец. Задумавшись, плыла по Небесной галерее, пока не заметила, что ноги вновь несут в зал Славы. Резко остановилась. Где же бродит Мардан? Что он взял за привычку — скрываться от нее. Сделав знак слуге, замершему при виде ее величества, требовательно спросила.
— Где Полад?
— Работает в Большом кабинете, ваше величество, — голова слуги склонилась так, что казалось, сейчас оторвется.
Эолин направилась туда. Вышла на лестницу, почти с сожалением взглянула на фонтан внизу: если она будет спускаться здесь, Полад сможет увидеть ее — сразу три окна выходило на эту лестницу. Он увидит и сам подойдет к королеве, и у Эолин пройдет чувство, будто она кому-то навязывается. Она постояла и решительно толкнула дверь кабинета. Неслышно вошла и остановилась у двери. Мардан что-то вычерчивал на карте, морщил лоб, прикладывал какой-то странный инструмент, снова морщил лоб. Эолин сумела оценить выдержку Полада. Он старательно делал вид, будто не замечает ее присутствие. Она же демонстративно осматривала стены. Кабинет был одной из самых больших и светлых комнат во дворце — еще три окна выходили на террасу. Если бы не обилие позолоты и цветной эмали, использовавшихся для украшения стен, кабинет был бы еще прекраснее. Надо бы изменить здесь интерьер. Наконец Полад поднял голову, тут же встал.
— Доброе утро, ваше величество, — неизменный прищур, который ненавидели враги: казалось, он всех презирает.
Королева поджала губы и произнесла, стараясь, чтобы голос не дрожал:
— Почему ты не пришел?
Мардан рассматривал стол, как и приличествует слуге в разговоре с королевой. Губы сложились в привычную усмешку:
— Я посчитал, что вам нужно побыть одной, миледи. Я не хотел мешать,
— Ты ошибаешься... — по привычке королева понизила голос до шепота. Полад перебил:
— Почему тогда вы только что спешно покинули оранжерею, услышав мой голос?
Вопрос прозвучал столь неожиданно, что Эолин не нашла ответ, а когда приготовила объяснения, на лице Полада так отчетливо показалась ирония, что они прозвучали жалким лепетом:
— Я действительно не хотела... Мне нужно было побыть одной, но... я же тебе говорила, что дело не в тебе, а во мне. Пойми, я...
Телохранитель снова перебил:
— Вы уверены, что дело не во мне, ваше величество? Я размышлял над вашими словами в зале Славы. И решил сообщить: вы правы. Герцог Цереф-Шахар женился на вас исключительно по любви. Возможно, он был единственным во всем вашем аристократическом окружении, для кого титул короля значил гораздо меньше, чем вы сами. Он хранил вашу тайну, потому что надеялся на взаимность.
— Мардан, зачем ты...
— Нет смысла дальше играть в прятки. Сколько ни скрывай истину, она все равно когда-нибудь вылезет наружу. Наверно, в ту ночь вы погорячились. У вас был шанс спасти мужа, но вы приняли другое решение. Теперь он мертв. А мог бы быть мертв я. Казните меня по всей строгости энгарнских законов. Может, тогда вас перестанет мучить совесть. Не кривя душой можно предположить, что страна месяц будет праздновать мою смерть. Прошу учесть одну небольшую деталь: в ту ночь я защищал прежде всего не свою жизнь и не вашу честь, миледи. Я защищал принца, потому что король обещал убить его. Он узнал, что принц не человек, и считал его порождением Шереша. Готов поспорить, принцессу он бы тоже убил, когда она родилась. На всякий случай.
Королева с трудом сохраняла самообладание, слушая бесстрастные речи. Когда повисла пауза, она произнесла срывающимся голосом:
— Ты жесток, Мардан.
— Да, я жесток, ваше величество, — охотно согласился он. — Не будь я жестоким, вряд ли бы я стал тем, кто я есть.
Королева вышла из комнаты. Полад не догонял ее. Он снова сел за стол и склонился над картой. Телохранитель прекрасно знал: что бы ни случилось, королева никогда не выдаст его. Слишком многое их связало за эти годы. И главное — принц Энгарна.
3 юльйо, замок графа Иецера
Герцог Тазраш все рассчитал правильно: оборотень оказался сильным и выносливым. Вчера он умирал, а сегодня уже поднялся. Это женщины расстарались. Появилась возможность узнать все об Умаре. Если герцог не мог захватить Энгарн, почему бы не начать с оборотней? Тем более временного перемирия с этими тварями, как того хотел Загфуран, достичь так и не удалось.
Тазраш не пытал людей сам — грязная работа. Для этой цели он держал умелого палача, он всем развязывал языки. И если кто-то попадал к нему, то за дело: предательство или нерадивость в служении герцогу. Поэтому воины отличались дисциплиной и особому почтению к сюзерену.
Еще герцог не любил, когда пленник умирал. Он гордился собственным милосердием — жертвы погибали редко и чаще случайно, когда Тазраша не предупреждали, что у пленника слабое здоровье. Такой доходяга мог сдохнуть в самый неподходящий момент. К счастью, случалось это не так уж часто. Обычно пленник надоедал Тазрашу, и его бросали в подвалы замка. Темницы, расположенные достаточно глубоко под землей, чтобы пленники не мешали сну герцога стонами. Иногда казалось, что и души этих людей отныне принадлежат ему. Ведь на его милосердие уповают они. Но всего должно быть в меру, в том числе и милосердия. Он сохранил им жизнь.
Отправляясь в Энгарн, он оставил пленников в подземельях, а вот палача прихватил с собой. Такие люди всегда могут понадобиться.
Еще одно приятное чувство вселяло в герцога радость и веру в себя — чувство безнаказанности. Немало было тех, кто пытался уничтожить Тазраша, и все закончили жизнь в подземелье замка. Лишь один раз он опоздал — когда убили единственного сына. Зато теперь он мог в полной мере насладиться местью...
...Палач работал с оборотнем уже около часа, но пока безрезультатно. Герцог хмурился, выходил в коридор, выпивал бокал вина — в Энгарне оно лишь чуть уступает лейнскому. Если такой превосходный напиток он нашел в подвале не самого богатого графа, живущего на окраине страны, что же тогда ждет дальше? Ему не терпелось продолжить оккупацию, и маг, так много сделавший до сих пор, теперь ужасно мешал. Если бы он не показал свою силу, Тазраш давно бы от него избавился. Хотя некоторые шаги он все же предпринял: его люди искали в Кашшафе Мудрых магов, которые могли бы противостоять Загфурану. Если маг будет зарываться, от него придется избавиться, и надо заранее приготовиться к этому дню. Герцог надеялся, что убедит совет Ордена магов приструнить Загфурана. Уж вместе-то они точно справятся.
Дверь комнаты открылась, палач в грязном фартуке мясника, забрызганном кровью, выглянул наружу. На грубом лице читалась растерянность.
— В чем дело? — резко бросил герцог.
— Он, кажется, того... — пробормотал слуга.
— Что значит "того"? — возмутился герцог и быстро вошел в комнату. — Он сказал что-нибудь? Ты обещал, что он вот-вот заговорит.
— Господин герцог, милорд... — запричитал палач. — Он видно слабый еще был после вчерашнего. Я разве виноват? Не должен он был.
— Какие они упрямые, эти скоты! — герцог взглянул на безжизненно повисшего на цепях Тевоса. — Сказал бы, о чем просили и никто бы его больше не тронул... — он выглянул в коридор. — Где цирюльник?
Вскоре появился солдат, который в армии совмещал обязанности цирюльника и хирурга. Испуганно глянул на герцога, потом на оборотня. Он очень надеялся, что его не заставят воскрешать мертвых.
— Посмотри, жив еще? — Тазраш брезгливо передернул плечами и отошел к окну.
Воин поднял подбородок Тевоса и притронулся к шее пленника.
— Кажись, жив, — определил он через минуту. — Что-то там трепыхается еще.
— Отлично. Снимите пока не поздно и бросьте к этим с... Может, еще раз сделают чудо и поставят его на ноги. Тогда будет интересней. Они лечат, мы, — он хохотнул,
— калечим.
Когда оборотня уже выносили, он крикнул вслед слугам:
— И вымойтесь после, а то еще не хватало подхватить какую-нибудь заразу.
Он тоже покинул "грязную" комнату. В коридоре встретил графа Щеву, тот почтительно пошел чуть позади него, но молчал, ожидая, когда герцог будет готов выслушать донесение.
— Что-нибудь есть? — поинтересовался Тазраш наконец. Больше всего не хотелось выслушать рассказ о еще одной неудаче. Но выслушать пришлось
— Кто-то подходил ночью, но в ловушки не попались. Думаете, получится?
— Непременно получится, — злорадно заверил герцог. — У меня такая приманка, что он не может не клюнуть. Надо выждать.
3 юльйо, поместье Шонгкора
Всю ночь Ялмари просидел у стены. Переживал о Балоре. Потом успокоился: вожак сказал, что они вернутся живыми через день, выходит, все будет в порядке. И он сможет спастись, и Балор не погибнет. Вожак не может ошибаться — он знает будущее.
На рассвете, едва прокричали петухи, которые, кажется, жили буквально за стеной, заскрежетал засов, и дверь снова отворилась. На этот раз к нему пожаловал сам Шонгкор. Неужели решил пообедать? Ялмари прищурился. Глаза, привыкшие к темноте, резал свет фонаря.
— Имя, — потребовал вампир.
— Ялмари Онер, — представился принц и добавил, опасаясь повторить ошибку, которую допустил у оборотней. — Но у меня два имени.
— Вот как? Второе...
— Ллойд Люп, — и прежде чем Ялмари что-то объяснил, вампир продолжил.
— Принц Энгарна. Кильдияр тебя узнал. Да и мне, если честно, лицо показалось знакомым. Очень уж близко я знал твоего отца в молодости. Ты на него похож. Вот уж не ожидал, что могу встретить тебя в своем лесу. Значит, так. Не делай глупостей — и уйдешь отсюда живым. Я сниму ошейник. Ты с нами позавтракаешь — обычной пищей, — оскалился он, — а после этого тебя выведут на то же место, где мы имели несчастье встретиться. Оттуда можешь идти на все четыре стороны. На мою территорию не заходи. И своим передай: Западный Умар — около пяти квадратных юлуков — теперь мой. Расслабились вы за последние двадцать лет, забыли, кто жил в этом замке. Так вот передай, что вампиры вернулись домой. Кто нарушит границу — высушу. Повторять не надо?
— Нет, — без страха проговорил Ялмари.
Шонгкор снял ошейник.
— Иди вперед.
Они прошли замковыми коридорами
— Поверни направо, — Ялмари толкнул изящную дверь и вошел в столовую. Нальбий и Кильдияр уже ждали их. Стол блестел от обилия золотых столовых приборов и хрусталя, позади стульев застыли лакеи. — Садись, — Шонгкор показал на стул.
Ялмари опустился на указанное место. Лакей тут же приблизился из-за спины и положил в тарелку порцию запеченной в яйцах картошки и жареной рыбы. Вампир занял место во главе стола. Еще одно место пустовало. Шонгкор взглянул туда, и лицо дрогнуло.
Принц рассмотрел Кильдияра при дневном свете. Тот сначала смотрел в тарелку, затем перевел взгляд на принца.
— Узнал? — Ялмари хотел покачать головой, и вздрогнул. Пару лет назад он видел этого дворянина в столице! — Узнал, — усмехнулся парень. — Кильдияр Езниг граф Зиф к вашим услугам, принц, — и тут же осекся. — Хотя нет, уже не граф.
— Не Зиф, — поправил Нальбий. — Но все равно граф.
— Но как...? — вскинул брови Ялмари.
— Такая же история, как у тебя, — пожал он плечами. — Я сын Шонгкора, хотя все, даже граф Езниг, искренне верили в законность моего происхождения.
— Но ты — человек! — воскликнул принц невольно.
— И что? Удивлен, что я пришел сюда? И человеку нужен отец. Или ты так не считаешь?
"Отец отцу рознь", — сдвинул брови Ялмари. Шонгкор наблюдал за разговором безучастно. Но после многозначительного молчания принца заметил.
— Принц скорее отречется от отца, чем признает отцом того, кого ненавидят люди, не так ли? — он ухмыльнулся.
— Нет, не так, — проговорил Ялмари.
— Так, может, ты хочешь обвинить меня в чем-то? — он поднял бокал. Лакей налил вина. Даже на взгляд Ялмари отметил, что оно сильно отличается от дрянного напитка, которым пришлось промывать раны Балору.
— Я ведь не сидел бы тут, не будь я принцем, — Ялмари нацепил на вилку рыбу.
— Не сидел бы, — согласился Шонгкор. — Маленькая поправка — не будь ты сыном моего бывшего друга. Сына Люпа я бы высушил без сожаления. Ты меня за это осуждаешь?
Ялмари проигнорировал вопрос, сделав вид, что увлечен пищей. Но Шонгкор шваркнул вилкой об стол и, стремительно схватив принца за ворот рубашки, притянул его к себе, заставляя смотреть в глаза. Во взгляде вампира что-то переменилось. Оттуда в душу Ялмари пополз холод, парализующий волю. Он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Но при этом ни о чем не мечтал так сильно, как чтобы Шонгкор не отпускал его, а продолжал смотреть.
— Ты не смеешь меня судить, — процедил вампир сквозь зубы. — Ты понятия не имеешь, что такое жаждать крови и не иметь возможности утолить жажду. Ты не знаешь, в каком кошмаре мы живем.
Он резко оттолкнул Ялмари, так что тот чуть не упал со стула. Несколько минут сидел, заторможено глядя на Шонгкора, и не мог придти в себя. Вампир отвернулся.
