Остановка...
Удар о твердую от долгой засухи землю и огненная зарница сквозь сомкнутые веки...
Открывать глаза Людмиле не хотелось. Хоть не увидит, как её харчить начнут. Скорей бы уже, что ли... Чего время тянет?
Клейковатый язык прошелся вдоль спины, зацепил шершавым кончиком стиснутые вокруг коленей руки, пытаясь развернуть сжатое в защитный клубок тело. Отрицательно мотнув головой, все же не выдержала, глянула сквозь ресницы.
Глаза в глаза... огромные, медово-желтые... и она, тонущая в них, как мушка в янтаре...
Так вот ты какая — моя смерть: дорога в никуда через темную щель узкого вертикального зрачка в обрамлении радужного озера несбывшихся грез...
Не видеть...
Биение крови в ушах, липкая испарина и холодеющие руки, у которых уже нет сил сжимать выскальзывающие колени.
— Все, хватит! — Людмила до боли закусила губу. — Страшно? — Встала, пошатываясь, во весь рост. — Лучше ужасный конец, чем ужас без конца...— И застыла, пойманная в плен гипнотическим взором.
Звонкая трель недалеко — до боли знакомая рулада змиуланчика... С трудом оторвала глаза от созерцания омута чужого взгляда — чужого, но не враждебного ей — и заметила мельтешащего рядом змееныша. Тот обрадовано заверещал, завис над плечом, трепеща тонкими перепончатыми крыльями. Чародейка, услышав потрескивание своих загорающихся волос, невольно подалась назад и только тогда разглядела всего "папаню". Змей впечатлял: огромный шар головы на короткой мощной шее, кожистые крылья подрагивающим веером на широкой спине и длинный хвост двойным охватом вокруг Людмилы и самого змея. А ведь она едва достает до колена когтистой лапы.
Что ж теперь делать с этой "горячей" семейкой?
Неожиданный шквал сбил Людмилу с ног, протащил по земле, раздирая на ленты остатки одежды, затолкнул под согнувшийся от натиска ветра куст. Гулкие хлопки, словно слитные удары сотен ладоней, и пронизывающая все тело дрожь от сдвоенного змеиного клича. Развернулась, на четвереньках выбираясь из-под нависающих веток, и увидела только прощальный отсвет заходящего солнца на золотисто-зеленоватой чешуе, мелькнувший парной искрой в белесом мареве наползающих облаков.
Людмила огляделась. Поляна с большой яминой посередине, а вокруг, куда ни глянь, лес — знакомый, привычный. Высокие деревья шумят, качают макушками, перешептываются удивленно. Значит, свободна? Без всяких условий? Так просто... Жизнь за жизнь... И только сейчас осознала — спасена.
— Спасибо, Змиуланы... — крикнула без надежды на то, что её услышат, просто радость бурлила внутри, искала выхода, хоть такого. И счастливо улыбнулась, когда до нее донеслась приглушенная расстоянием ответная трель малыша. — Прощайте...
Вот и все...
Какое все? И чего это она стоит? Там Антон, наверное, с ума сходит, но сначала...
Людмила уселась на жухлую траву, стянула один сапог (как второй потеряла и не помнит), коснулась босыми ногами земли, жесткой, колючей, словно не родной. Опять чародейная сила ушла. Что же это она, как щепка в мутной воде? Неизвестно откуда берется, неизвестно куда пропадает... Для нерушимого восстановления время нужно и вот это — опрокинутое куполом небо с редкими пятнами розовеющих облаков, подкрашенными последними закатными лучами солнца, шелест листьев над головой, трепетные касания легкого ветерка, жар разгоряченной кожи, и мать сыра земля, не желающая принимать дочь свою. Вскочила, закружилась, раскинув руки. Запела-заплакала, завыла зверем раненым, взывая к могуществу земли, ветра, солнца. Никакого отклика... Неужели и впрямь все оставила в логове кащеевом, не сохранив даже малой искорки первозданной силы? А вдруг больше и не будет ничего... Нет, не верю... Упала лицом вниз и зарыдала, скорбными слезами омывая сухую землю.
Не выдержала мать земля мольбы отчаянной, отозвалась на горе горькое, неприкрытое. Живительные токи пробежали от макушки до пят, заземляя стынущее тело, принимая его в лоно природы. Людмила оцепенела суеверно, боясь спугнуть, сглазить преждевременной радостью возвращение былого. Только облегченно выдохнула, когда почувствовала, как шевельнулось внутри, отозвалось придавленное мрачными сводами подземелья — камнем прОклятым — ведьминское естество, как трепетно и опасливо разгорается искра силы, пока ещё слабенькая. Пока слабенькая... Пока... Но на все время будет...
— Эй! — подползла, заглянула за край провала, — долго вы еще там языками чесать будете? Я уж замучилась ждать, когда хоть один из вас придумает, как меня из плена змиева вызволить, — и засмеялась, увидев внизу оживленное копошение.
* * *
*
— Антон, — истошно закричал мальчишка, — куда он её утащил?
— На обед... Но она маленькая, ему все равно не хватит, так что скоро за нами придет.
— И что, мы ничего ему не сделаем? — Тимофей не мог смириться с тем, что его старший друг уселся на пол и, замолчал, уставившись в стенку. — Почему ты молчишь?
— Что ты предлагаешь? — Антон повернулся к пацану. — Туда? — он поднял лицо к пятну света, маячившее метрах в пяти над головой. — Ты летать умеешь? Уже нет? Я тоже... а туда-сюда по тоннелям метаться резона нет. Мы там уже были.
— Но это же твоя... А... — махнул рукой Тимофей и уселся рядом.
— Баюн, — позвал Антон, — выходи, чего спрятался?
Кот с донельзя горестным видом выбрался из-за груды камней, за которой он предавался безутешному горю и зализывал душевные раны.
— Что это было?
— Змиулан, — Баюн безнадежно вздохнул.
— Куда он Людку потащил?
— Кто его знает откуда он прилетает и куда девается... Одно слово — змей огненный...
— Огненный? Дракон, что ли? Их тут вас немеряно, как я гляну. С одним мы уже встречались, когда к Кащею шли. Ничего — справились.
— То детеныш был, а тут — сам видел...
— А ну-ка поподробней...
Дослушав Баюна, Антон удивился:
— Сестрица моя ему зачем? Я заметил, что мы ему по барабану были, так, шугнул факелом предупреждающим, и все.
— А он со своей природой совладать не может — сколько девок и баб попортил, ни одна супротив устоять не смогла. Правда, все больше добром приходил, за любовь и ласку богатством одаривал, да толку? Баба все одно недолго жила потом — либо в родах умирала, либо просто от тоски чахла за полюбовником.
— Каким полюбовником? — не выдержал Тимофей, — он же такой огромный.
— Увянь, — щелкнул его по носу Антон, — жесткое порно детям до восемнадцати запрещено. Даже не пытайся представить...
— Тут все проще, — сказал кот, — те, к кому змей приходил, сказывали подружкам какой он красавец писаный, лишь глянешь, и в груди замирает сладко-сладко... А больше его никто и не видит.
— Как никто? — удивился парень. — Мы ж видели...
— Эй! — донесся сверху веселый голос Людмилы. — Долго вы еще там языками чесать будете? Я уж замучилась ждать, когда хоть один из вас придумает, как меня из плена вызволить.
— Мы пока с теорией знакомимся, — машинально буркнул Антон, изо всех сил пытавшийся представить чудище красавцем, — спасать потом будем, во всеоружии. А ты сгинь, глюк кошмарный...
— Тошка, окстись! — Сверху в Антона полетела еловая шишка, за ней ещё одна, потом посыпались комья уже подсохшей на солнце земли. — Я живая! Отойдите... Лови...
Вниз полетели сухие ветки с привязанными к ним полосками ткани, в которых Антон узнал обрывки Людмилиной одежды.
— Что это?
— Лестницу делайте...
— С ума сошла? Из этого? Тут высота какая! Сверзимся, костей не соберем. Наколдовать чего посущественнее не можешь?
— Пока нет... Вы бесенка первым пустите, он легкий. Пусть мне поможет.
— Птааах...
Мальчишка и кот озадаченно переглянулись. И тут Антон сообразил, что бесенка нет и, похоже, уже давно.
— Где этот ушелец? Ну, все, он меня достал... — зловещим шепотом, чтобы не услышала сестра, прошипел парень. — В этот раз так просто он у меня не отделается...
— Ну, что вы?
— Подожди, — откликнулся кот, — думаем.
— Что тут думать? — возмутилась Людмила, — делать надо. Солнце село, скоро темнеть начнет. Или вы там уже прижились?
— Кто его видел последним и когда? — допытывался у друзей Антон, сгребая ветки в кучу и изо всех сил изображая активную деятельность.
— Как-то не до бесенка было, когда тут все сыпаться началось, а потом, по-моему, его и не стало, — рассудительно заметил Баюн. — Каждый сам за себя...
— Эх, вы! Может, его засыпало?
— Птаха? — ухмыльнулся котофей, — ты его плохо знаешь...
— Точнее, совсем не знаешь... — от низкого рокочущего баса вышедшего в круг света бесенка у Антона внезапно заледенела спина. Какой бесенок? Только тело осталось прежним. В глубине черных глаз неведомого существа горит адское пламя, грозящее в любой миг вырваться наружу.
Да нет, показалось. Нервы уже на пределе... Птах, как Птах... Веки слегка прикрыты, а адский огонь в глазах... Да чего только не привидится после пережитого?
— Ты где... — сердито гаркнул на него парень и, интуитивно чувствуя, что не стоит так опрометчиво наезжать на непонятно почему изменившегося бесенка, гораздо спокойнее продолжил, — шатался? Не хватало ещё за тобой бегать очертя голову...
— А за мной бегать не надо, я сам прихожу, когда надобно, — глухо пророкотал тот, низко опустив голову, по-прежнему пряча взгляд.
— Очень кстати подоспел, — влез практичный Баюн, ни на минуту не забывающий о своих меркантильных интересах, — нам ты сейчас позарез и нужен.
Не обратив ни малейшего внимания на слова кота, Птах небрежно отодвинул в сторону попавшегося на пути Тимофея.
— Ты чего толкаешься? — опешил мальчишка, едва не упав, — сдурел, что ли?
Птах подался вперед.
— Ты это... — Антон немного отступил. Ему на какой-то миг стало жутко. Тихий, бессловесный бесенок пер на него, словно танк.
— Тошка, — Людмиле одной было уже невтерпеж, — ну что вы копаетесь? В темноте сложнее выбираться будет...
Недобрый ревнивый взгляд бесенка плетью ненависти полоснул парня. Не в силах совладать с собой, Птах резко выбросил вперед лапу и вцепился в горло Антону. Тот покачнулся, пытаясь удержаться на ногах. Да толку?
Приглушенный вскрик вырвался из стиснутой железной хваткой глотки. Последняя внятная мысль Антона — "Охренел он, что ли?.." — вильнула хвостом и растаяла...
Дышать... Перед глазами поплыли лилово-черные круги, в висках загремел прощальный набат, в грудь когтями вцепилась саднящая боль... Хотя бы глоток... один единственный... на прощание...
— Тоха, держись, — Тимофей кинулся к бесенку, повис на спине, норовя ударить коленом посильнее.
Ленивым движением плеч мелкий Птах небрежно скинул мальчишку.
Обмякший уже Антон, почувствовав минутную передышку, судорожно втянул воздух — как и просил: единственный торопливый глоток, почему-то с горьковатым привкусом осеннего костра.
И снова — раздирающая легкие резь: дышать...
— Даже не думай, — бесенок спокойно оглянулся на кота, подобравшегося для прыжка, — хуже будет.
Кот — дважды повторять не пришлось — сделал вид, что жутко увлечен работой. Деловито ухватил зубами сучковатую ветку, очень кстати оказавшуюся неподалеку, и поволок за груду камней, стараясь оказаться подальше от опасного соседства.
"Поворот... Сколько волка не корми... Антону все равно не помочь... Бес он бес и есть... злобой так и пышет, того и гляди все вокруг разнесет... — Баюн оглянулся на упавшего мальчишку, толком не соображавшего, что же случилось на самом деле. — Ну, куда он лезет, дурень, куда? Головой бы подумал...". Котофей тихонько муркнул в надежде, что Тимофей его услышит. Куда там? Тот опять ринулся к Птаху.
Словно отмахиваясь от назойливой мухи, бес раздраженно дернул хвостом, резко выбросил назад ногу. Наткнувшись на внезапный удар острого копытца, мальчишка хекнул, замер на мгновение, прижав руки к животу:
— Больно, — немеющими губами прошептал он и сломанной куклой свалился под ноги беса.
Невысокий бесенок на вытянутой лапе приподнял сомлевшего Антона выше своей головы и слегка потряс, будто лиса курчонка. Ноги парня заскребли по камню. В напрасной попытке освободиться Антон забился, словно в припадке падучей. Птах довольно ухмыльнулся. Ситуация, когда размер не имеет значения, его явно забавляла.
— Птааааах, — заверещала ведьма, разглядевшая в полумраке причину непонятной ей возни. — Не смей!
От крика чародейки бесенок дернулся, задрал голову, вглядываясь в лицо Людмилы, белым пятном маячившее вверху.
— Антон! — закричала ведьма. Голос её дрожал от страха за жизнь брата.
Птах недоуменно глянул на парня, которого он по-прежнему держал на весу, слегка отодвинув от себя.
Кот, под шумок отползший подальше, сжался в комок. Минутная растерянность ведьмы сменилась холодным бешенством. Баюн собственной шкурой ощутил волны ярости, направленные на бесенка.
— Отпусти его! — команда Людмилы прозвучала, как удар хлыста. — Немедленно!
Птах послушно ослабил захват — аморфной массой парень стек на пол рядом с Тимофеем и натужно закашлял, выгибаясь дугой, жадно хватая ртом воздух: густой, тягучий и отдающий кислинкой, словно клюквенный кисель.
Приходящий в себя Антон бесенка больше не интересовал. Он проворным кузнечиком прыгнул вверх, уцепился за едва заметные выступы камней и, быстро перебирая лапами, полез наружу.
Когда бесенок, в таком ракурсе больше похожий на странное мохнатое насекомое, скрылся из глаз, Баюн облегченно вздохнул. Выждав самую малость, на случай внезапного возвращения ополоумевшего Птаха, кот подскочил к друзьям: — "Как они? Ну, жить вроде будут...".
