— Ну, и что там случилось с этим дворянином? Носилки под ним что ли провалились?
— Ничего под ним не провалилось... — отозвался Жером. — Просто он посулил мне двадцать ливров, а из-за него, — короткий кивок на Александра, — я эти двадцать ливров потерял.
Смиральде не требовалось ничего разъяснять. Она осуждающе посмотрела на мальчишек и наконец фыркнула: "Ну и болваны!" Александр вскинул голову:
— А что же... что же я — идти должен был, да? Не желаю я! Это противно!
— Подумаешь, — девушка пожала плечами. — Противно ему... За деньги мог бы и потерпеть. Уж если этот вельможа Жерому двадцать ливров обещал — тебе бы еще больше дал...
— Я не шлюха!
— Ну спасибо, — Смиральда обиженно поджала губы. — Ты не шлюха, ты просто дурак. И вообще, чтобы шлюхой быть, надо еще уметь что-то.
Александр замолчал, чувствуя, что обидел Смиральду, и не зная, как загладить вину. Девушка тоже молчала. Однако в конце концов обида заставила ее заговорить.
— Тебе то хорошо — никакого риска, а я залететь могу.
— Как это? — не понял Александр.
— А так! — огрызнулась Смиральда. — Забеременеть. Думаешь приятно всякую гадость пить, да еще думать, подействует она или нет?! А ты все ленточки, сережки... И дал же Всевышний такую красоту идиоту! Нет, право, — девушка вскочила, — ты на себя посмотри. Тебя приодеть — так вообще загляденье будет!
Беглый паж только упрямо замотал головой.
— А что, что еще ты будешь делать? — горячилась Смиральда. — Думаешь, всю жизнь на шее мэтра Кабоша просидишь? Он, конечно, хороший человек, хоть и палач, но ведь и совесть знать надо...
— Я отработаю, — сквозь слезы прошептал Александр.
— Как? Пойдешь к мэтру в подручные? Так он тебя не возьмет — его за это вздернут. А вором станешь — сам на виселицу угодишь.
— Я дворянин! — вскинулся мальчик.
— Да кто это знает и кто тебе поверит? Только шкуру за самозванство спустят, а потом все равно — на перекладину. Нет, Александр, дороги у тебя две. Либо знатным господам в спальне угождать, либо на виселице болтаться.
Александр отвернулся.
— Я... я в комедианты пойду — у меня талант.
Шлюха выразительно постучала пальцем по лбу.
— Ну точно дурак — додумался... Да этих бродяг даже на кладбище не хоронят — как собак при дороге зарывают. И тоже, между прочим, по ночам знатных господ развлекают. А то не угодишь, так они палками отдубасят, а угодишь — жена или муж слуг с дубьем пришлют...
— Это только у нас так, а в Италии все по-другому! — заспорил Александр. — Там комедианты во дворцах живут, перед кардиналами и папами представления дают!
— Угу, — скептически протянула Смиральда. — А кто ночами тех же кардиналов развлекает? То-то все твердят о любви по-итальянски...
— Да что вы все об одном и том же... — попытался вставить словечко Жером. — Пошли лучше гулять...
Смиральда в упор смотрела на Александра, не обращая ни малейшего внимания на сына палача. Беглый паж опустил голову.
— Я в армию пойду...
— Ну и будешь спать с вонючими солдатами, — заключила шлюха. — Им, знаешь ли, тоже развлечения надобны. Нет, Александр, уж если быть чьей-то забавой, так забавой вельмож в Лувре. А то через пару месяцев Кривой Жан тебя сам к делу приставит, и на Жерома не посмотрит, и даже на мэтра. Просто спрячет тебя на недельку-другую и будешь ты на него работать. С Кривым Жаном не поспоришь. А если тебя стража заловит, так вот Жером и будет тебя пороть. Думаешь не выпорет? Выпорет-выпорет, не сомневайся. Он и меня выпорет.
Александр в потрясении уставился на друга. Жером взъерошил волосы.
— Ну что ты ко мне привязалась?! Что я виноват, что у меня ремесло такое?
— Не ной, — Смиральда была настроена решительно. — Ты лучше расскажи этому болвану, что ему еще кроме порки причитаться будет, коль скоро Кривой Жан на него лапу наложит.
Сын палача виновато отвел взгляд.
— У позорного столба выставят... и клеймо наложат...
— Но я же не хочу... не хочу этим заниматься... — возмутился Александр.
— Так что же им — Кривого Жана наказывать? Удумал... — шлюха даже руками всплеснула. — Тебе еще повезет, если Кривой Жан тебя какому-нибудь вельможе продаст. Только знаешь, лучше самому покровителя найти. Чего ради Кривого Жана кормить? Он и так упитан, дальше некуда.
Александр ткнулся лицом в сложенные на коленях руки и разрыдался. Жером укоризненно взглянул на Смиральду. Девушка передернула плечами.
— Хватит сырость разводить! Не маленький!
— Что же мне делать? — казалось, мальчик не слышит окрика подруги. — Что делать?!
— Как что? — Удивилась шлюха. — Учиться надо. Ты хоть и красивый — но ужас до чего неуклюжий! Поговорю я сегодня с нужным человеком, он тебя ремеслу обучит... Вернешься в Лувр... Главное, понаглее будь и деньги за все бери. Может, какая-нибудь дама возьмет тебя под свое покровительство, а, может, какой-нибудь шевалье. Знаешь, с мужчинами дело иметь гораздо лучше. Женщины — они что? — у них мужья, любовники, братья, куча других родственников. Возьмут и прирежут в темном закоулке. А мужчины — сами себе господа.
— Не хочу я с ними!
— А что ты хочешь?! — взвилась Смиральда. — В корзину свою дурацкую лазить? Так тебя там прирежут! Думаешь, почему твой драгоценный итальянец мальчишек у Кривого Жана покупает? Потому что они у него больше полугода не живут. Вылезет какой-нибудь пьяный офицер и ткнет шпагой. Очень весело — сдохнуть в корзине! А покровитель о тебе заботиться будет. Кормить, одевать, на охоту брать. Что в этом плохого?
— Это больно... — прошептал мальчик.
Девушка фыркнула:
— Потому что ты неуклюжий и ничего не умеешь. И вообще — можно подумать, твой итальянец тебя ни разу не ранил!
— Но... это же так — царапины, — начал оправдываться Александр. — Зато когда я вылезаю... Ты бы видела, как они на меня смотрят!
— И эти будут смотреть! — подхватила Смиральда. — Комедианты такие же шлюхи как мы, только хуже — ничего толком не умеют. Мы то представления устраиваем похлеще их. И наряды у них — сплошной обман, дешевка. А у тебя будут шелк и бархат, и шитье золотое, и кружева... Ты же дворянин! Чего ради тебе перед горожанами с крестьянами выламываться? Тебе с вельможами надо жить, благородных господ забавлять, а уж они для тебя ничего не пожалеют.
Рассказывая Александру об ожидающих его благах, Смиральда так воодушевилась, что ее глаза засияли. Это была тайная мечта всех шлюх, встретить богатого покровителя, который посадит красотку на коня и увезет далеко-далеко в свой сказочный замок. Смиральда даже себе не признавалась в подобных мечтах, в глубине души понимая их тщету, но Александр... Все-таки он был дворянином, и вполне мог получить от покровителя коня, дорогой перстень, цепь с рубинами.
— Ты, главное, меньше двадцати ливров ни с кого не бери, — наставительно вещала Смиральда, словно Александр уже на все согласился и прямо сейчас побежит в Лувр. — И на слово никому не верь, пусть вперед платят. Представляешь, ты сможешь комнату снять, а может, покровитель подарит тебе отель!
Александр недоверчиво уставился на подругу. После комнаты пажей, после тюфяка и козел в Шатле мысль о собственной комнате и собственной кровати казалась мальчику волшебной сказкой.
— У меня не получится, — пробормотал он.
— Получится, — обнадежила Смиральда. — Ты же самый красивый. Ты только сразу себя правильно поставь — и все будет хорошо. А теперь пошли. Мне еще с нужным человеком потолковать надо.
Сбитый с толку, почти убежденный, Александр поднялся. Трое друзей шли по улице в молчании: Смиральда, потому что обдумывала предстоящий разговор с нужным человеком, а также размышляла, как избежать слишком пристального внимания Кривого Жака; Жером, потому что досадовал на непонятную настырность подруги; а Александр, потому что пребывал во власти страхов. Беззаботная и безопасная жизнь на улицах Парижа больше не казалась ему такой уж беззаботной и безопасной. Лувр, почти что переставший пугать, коль скоро он жил не в нем, а в Шатле, вновь стал казаться мрачным и страшным. Неясные мечты об Италии и армии поблекли. Будущее виделось уродливым и хмурым.
— Эй, красотка, садись ко мне в седло, покатаемся!
Александр поднял голову. Должно быть, только глубокая задумчивость помешала ему видеть происходящее вокруг, иначе он заметил бы и высокого вороного коня, и восседавшего на нем дворянина. Впрочем, одного взгляда было достаточно, чтобы мальчик все понял. Смиральда почтительно присела перед рыжеволосым всадником, что-то сказала, дворянин рассмеялся и махнул рукой. Александр почувствовал, что краснеет. Ему еще ни разу не приходилось видеть, как ведутся подобные дела, и теперь он просто застыл на месте, не зная, что предпринять. Жером дернул друга за рукав, пробормотав, что Смиральде теперь не до них. Напрасно. Александр стоял столбом. Смиральда обернулась, процедила сквозь зубы "Да убирайтесь же вы, наконец!", но ее приказание подействовало на мальчишку не больше увещеваний Жерома. Дворянин хмыкнул и наклонился, протягивая к девушке руку. Смиральда растерянно оглянулась и тогда Александр вообразил, будто подруга нуждается в защите. Не помня себя, почти ничего не видя от слез, мальчик подхватил с земли камень и швырнул в дворянина.
Смиральда испуганно прижала ладони к щекам, когда камень угодил в вороного и возмущенный столь непочтительным обращением конь взвился в воздух. Не ждавший нападения дворянин чуть было не вывалился из седла, но каким-то чудом смог удержаться на спине ошалевшего от боли коня и даже направить его на мальчишку, твердо решив растоптать дерзкого щенка. Смиральда завизжала, да так, что оглушенный визгом вороной шарахнулся в сторону, и тогда воодушевленный предполагаемым отступлением врага Александр принялся забрасывать его кусками навоза, камнями и всем, что только попадалось под руки.
Дворянин понял, что более не может сдерживать натиск обнаглевшего простолюдина, и обратился в бегство, во все горло призывая стражу. Если бы речь шла о вооруженных браво, о ревнивом муже, взбешенном любовнике или брате, он мог бы до скончания века надрывать глотку, ибо городская стража раз и навсегда поклялась не сталкиваться со столь опасными людьми. Однако выяснив, что виновниками переполоха являются два мальчишки и девчонка, стражники приободрились, смело бросились на врага и без труда его одолели.
ГЛАВА 30
В которой Александр и Жером получают возможностью сравнить Консьержери и Шатле
Дворянин бушевал, сыпал отборной руганью, которой постеснялись бы даже портовые грузчики с Гревской площади, стучал кулаком по столу судьи и топал ногами. Мысль, что его, сеньора дю Гаста, полковника и приближенного дофина, обратил в бегство уличный мальчишка, приводила его в такое исступление, что он требовал примерно наказать виновного, спустить с него шкуру и отправить на виселицу. Старый судья с интересом внимал взбешенному дворянину, время от времени перемигиваясь с секретарем. Как и все горожане он не слишком любил заносчивых и наглых придворных и теперь с нескрываемым удовольствием разглядывал помятый наряд дворянина, темнеющий у него под глазом синяк, лохматую рыжеватую голову, лишившуюся в суматохе шляпы. Но больше всего судью и секретаря радовал тяжелый запах навоза, шедший от костюма и волос придворного, и они заранее предвкушали, какими забавными рассказами порадуют членов славной корпорации судейских.
Утомившись от гнева, полковник на мгновение умолк, и тогда раздался дрожащий голос Смиральды:
— Но, ваша милость, я же говорила, что он дурачок... Что его надо за угол завести... Его лошадь копытом ударила... по лбу — он и помешался. Теперь как завидит такую, кидаться начинает... себя не помнит...
— Так и держала бы своего помешанного взаперти! — рявкнул дю Гаст. — Дура!
Смиральда вздохнула:
— Так, ваша милость... как его запрешь — он же все крушит! — Девушка сочла необходимым пару раз всхлипнуть.
Любимец дофина набрал в грудь побольше воздуха, собираясь разразиться новыми проклятиями, и... умолк. Он вдруг заметил ехидные усмешки судейских, услышал приглушенные смешки стражников и задумался, представив, какие истории начнут рассказывать при дворе его враги. Даже когда мальчишку повесят... Проклятье! Если его повесят, сообразил вдруг дю Гаст, вспомнив о неприязненном отношении к себе короля Карла IX... весь двор съедется на Гревскую площадь дабы полюбоваться на щенка, обратившего в бегство неустрашимого дю Гаста. "А что скажет его светлость герцог Анжуйский?" — со все возрастающей тревогой думал полковник. Служба у дофина была не слишком обременительной и дю Гаст вовсе не жаждал с ней расставаться.
— Отдала бы дурака монахам! — проворчал полковник, несколько сбавив тон.
— Ваша милость, так у нас же денег нет! — пожаловалась Смиральда и разрыдалась.
— Вы подтверждаете жалобу, ваша милость? — самым елейным тоном осведомился судья.
Полковник мрачно уставился на судью, поднял было руку к глазам и в ярости оборвал манжет, заметив на нем следы навоза.
— Выдрать бездельников и пусть катятся ко всем чертям! И пусть благодарят Всевышнего, что я добрый...
Судья уже откровенно усмехнулся и всплеснул руками.
— Так ведь все уже записано, ваша милость. Записано, подписано и подшито. Непорядок получается.
Дю Гаст скрипнул зубами. Отцепил от пояса кошелек.
— Надеюсь, ста ливров будет достаточно, чтобы исправить этот... непорядок?
Старый крючкотвор закатил глаза:
— Сейчас подсчитаем. Бумага, чернила, труд секретаря... опять же свидетели... Нет, ваша милость, — радостно заключил он, — ста ливров будет недостаточно.
Полковник вторично скрипнул зубами, но вовремя вспомнил, сколь гибельной для его карьеры может оказаться болтливость этих людей. С тяжким вздохом выложил на стол двести ливров, потом добавил еще пятьдесят. Судья не двигался и по-прежнему улыбался. Дю Гаст выругался и положил перед ним еще пятьдесят монет.
Не сказав ни слова, старик смял заполненный секретарем лист и швырнул его в камин. Бумага съежилась и через пару мгновений обратилась в пепел.
Полковник с облегчением перевел дух.
— Только пусть с них шкуру спустят! — потребовал он.
— Непременно, — успокоил придворного судья. — Все три и спустят...
Дю Гаст собрался уже уходить, когда вспомнил, что купил молчание далеко не всех. Небрежно швырнул к ногам Смиральды два ливра: "Держи, дура, отдашь монахам за своего дурака" и, наконец, удалился.
Судья и секретарь дружно расхохотались. Смиральда вытерла слезы. Жером шумно вздохнул. Александр с удивлением наблюдал, как судейские делят деньги. Когда дележ трехсот ливров закончился, старый крючкотвор довольно потер руки и повернулся к Смиральде.
— Так как, милочка, тебя зовут?
— Колетта, господин судья, а это мои братья — Тома и Ноэль, бедный дурачок.
