Хелге повернулась к Брану.
— И ты ступай, сынок, — улыбнувшись, молвила она, — отдышись, а то и сам заболеешь, вон, серый весь. Погуляй, теперь уж можно. Поди, поешь чего.
Бран посмотрел на Уллу.
— Уходишь? — прошептала девушка.
— Пусть пройдется, — сказала Хелге. — Ему надо.
— Вернешься? — огромные глаза неотступно глядели Брану в лицо.
— Конечно, искорка, вернусь очень скоро. Я теперь никуда от тебя не уйду. Все время с тобой буду, еще надоем тебе.
Улла не ответила, лишь прерывисто вздохнула. Глаза стали еще больше.
— Я вернусь, — сказал Бран, — обязательно. А теперь я пойду. Ладно? Ты меня пустишь?
— Иди, — Улла опять вздохнула. — Только... я тебя очень жду, не забудь.
— Я не забуду. Не забуду. Что ты, конечно нет.
Женщины, побросав работу, глазели на обоих, а Бран все стоял, все медлил. Вздрогнул, когда ладонь Хелге коснулась его плеча.
— Ступай, — сказала Хелге. — Ступай, ничего. Я позову, когда закончим.
На улице было светло. Бран постоял, вдыхая холодный воздух. Он и вправду ощущал себя больным. В голове мутилось, изнутри он был натянут, как струна: лишь дерни — и порвется. Сердце больно ударяло о ребра.
Ступив два шага, Бран осел в сугроб. Закрыл глаза руками. Попытался унять свою внутреннюю дрожь, но она не отпускала. Подкатила к горлу, и с губ сорвался стон. Глаза наполнила кипящая вода. Он снова застонал, корчась, как от боли, и упал лицом в сугроб. Пальцы судорожно сжались. Слезы хлынули из глаз.
Он рыдал, теряя сознание, зубами вцепившись в руку. Рыдал до исступления, до черноты в глазах, до воя. До того, что перестал чувствовать себя. Рыдал — и не мог остановиться. Ничего не слышал, лишь шум крови, ничего не видел, только темноту. Даже когда чья-то рука принялась теребить его за плечо, он не сразу среагировал.
— Ты чего?! — вскрикнул знакомый голос. — Ты чего?! Эй, ты чего?!!
Бран поднял голову. На него смотрел Грани.
— Ты чего? — спросил он. — Чего?! Что... она...
Бран попытался ответить, но только коротко и глухо застонал.
— Что?! Говори же!! — Грани встряхнул его за плечи. Зубы Брана клацнули.
— Нет, — хрипло выдавил Бран. — Нет, она... очнулась, просто... просто я... о-ох...
Он снова затрясся, замычал, хрустя зубами, пытаясь загнать рыдания вовнутрь, но не удалось. Он заревел, как пятилетний. Точно сломанная кукла, начал валиться вперед. Грани схватил его и обнял.
— Ничего, — сказал он. — Ничего. Бывает, плачь. Плачь. Это бывает.
Хлопнула дверь, раздались голоса, острый хруст снега... Шаги остановились подле них, и Бьорн Харалдсон промолвил:
— Чего это он? Улла же вроде не того...
— Отстань, — одернул Грани. Бран заслонил лицо и отодвинулся. Несколько раз вздохнул. Слезы кончились, словно иссяк источник. Он ощутил себя пустым и легким. Убрав руки, увидел Бьорна Харалдсона, Эйвинда и еще двоих. Рядом сидел Грани, бледный, будто полотно, с резко проступившими на щеках веснушками.
— Уже все? — тихо спросил Грани. Бран кивнул.
— Идем, — Грани встал со снега. Бран тоже встал, неловко, как больной. Пошел за Грани, стараясь не глядеть по сторонам.
— Вон как, — пробормотал Харалдсон. Эйвинд промолчал. Все вместе они вошли в соседний дом.
Бран оставался там до тех пор, покуда Хелге не разрешила ему вернуться.
Глава 3
Он проснулся только через сутки.
Открыв глаза, нашел себя лежащим возле Уллы. Она, кажется, спала. Бран сел. Он был без рубахи, без пояса, босой. Взъерошив себе волосы, зевнул, пытаясь понять, который теперь час. Полог оказался задернут, в доме стояла тишина, около постели сонно мерцал светильник.
Наклонившись, Бран заглянул девушке в лицо. Она дышала совсем неслышно, длинные косы, аккуратно заплетенные, лежали поверх одеяла.
Спустив ноги на пол, Бран осторожно встал и взглядом поискал свою одежду, однако не нашел. Отодвинув полог, выбрался наружу.
Пол был ледяной, и босые ноги немедленно закоченели. Он подошел к столу, взял кувшин и стал жадно глотать холодную воду. Напившись, огляделся. Стояла полутьма, лишь в оконце под крышей пробивался серый свет. Значит, теперь день. Интересно, сколько же я дрых? Черт, холодно... куда они мое барахло дели?
— Есть тут кто? — негромко позвал он. — Эй, кто-нибудь.
За пологом раздался шорох, и Уллин голос произнес:
— Ты где?
Бран отдернул занавеску. Приподнявшись на локте, девушка смотрела на него.
— Я тебя разбудил, — Бран вскарабкался на лавку.
— Я и не спала.
Он подобрался ближе и осторожно обнял Уллу:
— Неправда, еще как спала.
— Ничего похожего... сам дрых, как сурок, — по голосу он слышал, что Улла улыбается. Он тоже улыбнулся и поцеловал ее в висок.
— Какая вредная.
— Сурок.
— Пить хочешь?
— Хочу.
— Сейчас, — Бран принес ей воды. Улла попыталась сесть, и он помог. Она взяла кружку обеими руками. Покрывало соскользнуло, Бран увидал на ее коже следы кнута. На плечах и на груди не было живого места. Все уже зарубцевалось, но он понимал: следы останутся надолго. Длинные уродливые полосы тянулись по ее спине. Он прикусил губы.
— Я некрасивая теперь, да? — тихо спросила она.
Он обнял ее, стараясь не причинять боли, и шепнул в ухо:
— Ты самая красивая на свете. Я так тебя люблю.
— Правда?
— Правда. Я очень боялся, что ты умрешь. Едва не спятил.
— Бедный мой... да, мне говорили.
На своих волосах он ощутил нежное касание.
— Я боялась, что ты больше и смотреть на меня не захочешь, — она прижалась лицом к его плечу.
— Разве я могу? Я только на тебя бы и глядел. Любимая моя, я так счастлив, что ты очнулась. Тебе больно?
— Нет... уже почти что нет. Вот только... только... — она замолчала.
— Что? Не бойся, скажи, ты можешь мне сказать. Что такое, а? Что?
— Внутри... болит у меня, — тихо молвила она.
— Здесь? — Бран положил ладонь ей на живот. — Да, родная?
— Да... и вот здесь тоже, — она коснулась своей груди: там, где сердце. Бран снова привлек девушку к себе.
— Это пройдет. Пройдет, — уверил он. — Вот увидишь. Обязательно.
— Не знаю...
— Нет, нет, это пройдет. Я буду рядом. Все пройдет.
— Ребенок умер. Он умер, понимаешь?
— Я знаю. Знаю. Ничего. У тебя еще будут дети. Будут обязательно.
— Другие...
— Что же делать, родная, голубка моя, что делать.
— Зачем же они так... он же им ничего не сделал, он еще даже не родился... зачем они его... зачем они...
— Ш-ш-ш, не надо, не надо, тише. Тише, детка, тише... У тебя будет много детей. Много-много, вот увидишь.
— Он меня выбросил на снег... и моего ребенка тоже... моего ребенка...
— Милая моя, дорогая, любимая, ну, не надо, ну, не плачь, не мучай себя, родная. Успокойся, не надо. Мы с тобой уедем. Он больше ничего тебе не сделает. Ничего. Никогда. Клянусь. Я не подпущу его к тебе, умру, не подпущу. Я так тебя люблю, не плачь же, у меня сердце разрывается. Я увезу тебя отсюда. Он ничего тебе не сделает, родная моя, ничего.
— Хотел бы я посмотреть! — сказал снаружи голос Видара.
Дернувшись, Улла обхватила Брана руками.
— Он тебя убьет! — зашептала она. — Убегай! Убегай, скорее!
— Не бойся, искорка, — Бран накинул ей на плечи покрывало. — Он ничего не сделает.
— Вот еще! — промолвил Видар. — Ну, зайти-то можно?
— Заходи, — ответил Бран.
Видар показался из-за полога, и Улла, дрожа, заслонила собою Брана. Видар сухо усмехнулся.
— Да не бойся, сестра, — он сел, и Улла откачнулась. — Ничего я твоему милому не сделаю. Он что, тебе еще не говорил?
— Я не успел, — Бран повернулся к Улле. — Ты ложись. Он ничего не сделает. Скажи ей, Видар.
— Верно, — отозвался тот. — Наоборот, мы тут тебя решили за колдуна замуж выдать. Если, конечно, ты не против. Но, похоже, нет. А?
Улла промолчала. Откинулась на шкуры, прижимаясь к Бранову плечу, и перевела дыхание. Бран взял ее за руку.
— Не против, нет? — Видар снова усмехнулся.
— Не... нет...
— Ну, и хорошо, — Видар подмигнул. — Смотри, я тебе чего принес-то, — он полез себе за пазуху, вынул яблоко и протянул Улле. — Вот, это тебе. Бери, сестра.
Улла растерялась. Смотрела на брата так, точно видела его впервые.
— Не отравленное, — хмыкнул тот. — Бери, не бойся.
Улла несмело взяла яблоко. Видар задержал ее ладонь.
— Все руки ей располосовал, — его ноздри раздулись. — Искромсал всю, пес.
Он выпустил ее пальцы. Улла прижала яблоко к груди.
— Спасибо, — сказала она. Тот повел плечами. Гримаса бешенства уже ушла с лица, и туда вернулась прежняя усмешка.
— Да не за что, — ответил Видар, — на здоровье.
В его глазах дрожало пламя. Он произнес:
— Я тут слыхал, чего вы говорили, — он обвел их взглядом. Улла опустила глаза, а Бран смутился.
— Ты, сестра, не бойся, — сказал Видар. — Близко этот пес к тебе не подойдет. Пусть только посмеет! А что с ребенком твоим так вышло — жалко, конечно, да ничего, там и ребенка-то еще не было, жалеть нечего. Ты девка молодая, здоровая, красивая, и колдун твой видный парень. Целое войско наплодите, надоедят еще. Как визжать начнут, из дому убежите, — Видар усмехнулся. — Ничего. Ты это, не бери в голову. Этот ублюдок, он свое получит, вот увидишь, получит все сполна. А ты наплюнь. И ты, колдун, тоже. А если кто тебе, сестра, попробует чего сказать, поминать начнет, ну, про то, что там случилось, так ты мне говори. Говори, не бойся, ясно? Я им охоту отобью языки распускать. Я им... — он стиснул кулаки, на вике набухла жила. Улла крепче прильнула к Брану. Видар это, кажется, заметил. Кулаки разжались, и он проговорил:
— Кстати, колдун, Сигурд тебя в соседнем доме ждет.
— Зачем?
— В капище идти собрался, богов благодарить. Все идут. Пойдешь, или опять побрезгуешь? — Видар прищурил прозрачные глаза. Бран нахмурился.
— Я не брезгую, и никогда не брезговал. Просто по моей вере запрещено чужим богам жертвы приносить, вот и все.
— Хорошая у тебя вера, колдун, главное, экономная. Ну, так идем, своему богу принесешь, какая разница? Мы люди не гордые, к чужим богам почтение имеем, нам это не мешает. Так пойдешь? Люди ждут.
— Пойти — пойду, — отозвался Бран. — За приглашение спасибо.
— А не на чем, колдун, — Видар поднялся. — Ты же мне теперь вроде родственника, а Сигурду — как зять, — Видар, хмыкнув, покрутил головой.
— Это ж надо, — молвил он, словно удивляясь удачной шутке, — колдуна в зятья заполучили, да еще и чужеземного.
Он вышел, откинув полог. Шаги прошелестели по проходу, и стукнула дверь. Улла подняла глаза.
— Я так боялась, что он... — она умолкла. Бран склонился к ней:
— Ты бледная.
— Я испугалась. Боялась, он тебя попробует убить.
— Видишь, все обошлось.
— Это... это он назло отцу. За то, что отец... — ее губы вздрогнули. Бран поспешно обхватил девушку руками.
— Не все ли нам равно? Не думай о плохом, все наладится. Я позову сюда кого-нибудь.
— Зачем?
— Не хочу, чтоб ты была одна. Кого позвать? Может, Раннвейг?
— Да. Да, позови Раннвейг. Если ты ее найдешь.
— Найду. Только раньше я свою одежду найти должен. Не пойму, куда все задевалось.
— Башмаки твои под лавкой, и пояс тоже, и меч. А рубаху Хелге велела постирать. Ты возьми другую, вон, в сундуке.
— Где? — не понял Бран.
— Отдерни полог... Вот так. Теперь иди. Нет, не туда, к стене. Вон сундук, видишь? Да что ж ты... Видишь, нет?
— Этот, что ли?
— Этот. Открой. Вынь, что там есть, дай погляжу. Ох, боги, эту не бери, это дядина, ты в ней утонешь. Ай, какой смешной, сними, ты что... А эта лучше, возьми пока.
Бран оделся.
— Иди сюда, — позвала Улла.
Он подошел, застегивая пояс.
— Расчешись, — ласково сказала девушка. — Ты лохматый.
— Хорошо. Ты не будешь здесь скучать?
— Буду.
— Хочешь, не пойду?
— Нет, иди. Пойди. Ты дяде нравишься, не надо его обижать. Только возвращайся скорей.
— Конечно.
Они поцеловались.
— Иди, — сказала Улла.
— Иду.
— Иди же...
— Иду, голубка. Не скучай. Я только отыщу Раннвейг. Не грусти, ладно?
— Я стараюсь...
— Я тебя очень люблю.
— Я тебя тоже, очень-очень. Что же ты? Иди, они ведь ждут.
— Иду, — Бран зашагал прочь, не оглядываясь.
В святилище отправилась половина Сигурдова клана, Видар с десятком друзей присоединился к ним. Вместе они напоминали маленькое войско. Все были вооружены, даже женщины. Сигурд, его сыновья, Бран, Харалдсоны и Видар шагали впереди. На подходе к капищу они увидали группу воинов, которые стояли прямо на дороге, а впереди был конунг.
— Вон они стоят, — заметил Эйвинд.
— Вижу, — Сигурд чуть замедлил шаг. Его отряд сомкнулся, ладони легли на рукояти мечей.
— На рожон не лезть, — Сигурд обвел свою дружину взглядом. Задержал глаза на Бране.
— Слыхал? — сказал ярл. — Помни, што я тебе говорил. Твое дело — сторона. Мы сами разберемся.
Сигурд двинулся вперед, а за ним все остальные. Они молча шагали по широкой утоптанной тропе, был слышен только топот ног, лязг оружия да громкое дыханье.
Не дойдя до людей, застывших впереди, четырех-пяти шагов, Сигурд остановился и в упор посмотрел на конунга. Тот ответил таким же взглядом.
— Куда это вы собрались? — растолкав воинов, конунг выступил вперед, откинул плащ. На поясе красовался длинный меч в ножнах.
— Богам поклониться, — Сигурд усмехнулся. — А што, на это нужно разрешенье?
— Или нынче праздник какой? — набычился конунг. — Может, я запамятовал?
— Праздник? Ну, што ж, коль на то пошло, и праздник.
— И какой же? — глаза конунга превратились в щелки. Пальцы сжали рукоять клинка.
— Дочь у меня выздоровела, — сказал Сигурд. Воины вокруг стояли плечом к плечу, дыхание вырывалось из ноздрей облачками пара, а волосы, бороды и брови покрывались инеем. Рукояти мечей резко взблескивали на солнце.
— Я и не знал, что она болела, — голос конунга звучал резко. Сигурд снова усмехнулся:
— Да. Болела. А што до того, што ты не знал — то твое дело. Пусть боги тебя судят, я тебе не судья. Дай-ка нам пройти, родич, не задерживай. Солнце уж высоко, а у нас дел не в проворот.
— Ты мне зубы не заговаривай! — конунг подался к Сигурду. Эйвинд и Бьорн Харалдсон схватились за оружие, но Сигурд остановил их руки и сказал:
— Тебе што надо-то? Говори, зачем пришел?
— Где моя дочь? — ответил конунг.
— Твоя-то? Где ж ей быть? Видно, дома, то тебе лучше знать, не мне.
Видар громко усмехнулся. Конунг рявкнул:
— Не морочь мне мозги! Ты знаешь, о чем я!
Сигурд помрачнел, лицо вдруг стало, будто туча. Из-под бровей сверкнули потемневшие глаза.
