— Щипцами?
— Это не щипцы, Степа, а пинцет. Вот, очень хорошо, процесс пошел. Теперь ты, Оксана, этот шов продолжай сама. Понятно всем?
— Ага, да, да, — глухо пробурчали ребята.
— Отлично, Оксана, вроде, получилось. Теперь делаем ревизию брюшной полости, аккуратно пройдись ручками, внимательно все осмотри и проверь, ничего ли лишнего мы здесь не оставили, иначе все наши труды пойдут насмарку, рана воспалится и человек умрет. Да в любом случае, серьезное воспаление, нам пока лечить нечем, так что исправлять ошибки не получится и повторная операция ничего не даст.
Блин, с антибиотиками надо что-то делать. Эта мысль давит мозги уже давно, поставлю себе и на этот счет срочную галочку. Знахари инков, ныне обитающие в Боливийских Андах, пенициллин делают уже тысячу лет, надо отправлять экспедицию.
— Ну что, золотко, все проверила? Чистенько? Тогда протри хлебным вином вокруг разреза и накладывай наружный шов. Тоже, с десяток стежков.
Когда она уже вязала последний стежок, зашевелилась Настя. Я в это время повернулся и взглянул на открытую крышку хронометра, было пятнадцать минут второго. Ого, возились час и семнадцать минут. А с моей супругой и первый, и второй раз, минут за пятнадцать-двадцать управились.
— Пульс стал чаще, — сообщил Саша.
— Значит, скоро очнется. Что ж, больше настойки не давать, пусть терпит.
— Почему?
— Опий, это не только вещь лечебная, к нему очень быстро привыкают, и человек становится в сто раз хуже пьяницы. Болезнь называется наркомания. Излечиться от нее может редко кто, только те, у кого действительно очень крепкая сила воли, а это поверьте, единицы. Остальные подохнут под забором, как шелудивые собаки.
— Не может быть, что ж там вылечиться? Просто, не пей и все!
— Уж поверь, Сашка, даже лично я, в отношении самого себя не уверен, смог бы вылечиться или нет.
— Вона как, оказывается, — ребята в недоумении переглянулись.
— Именно так. Скоро опий расползется по всему миру, и мы к этому должны быть готовы, а все население обязаны изначально воспитать, как в отношении пьянства, так и в отношении наркомании. Кстати, Оксана, напомни мне за выброшенный послед, я тебе некоторые соображения должен написать. Из нее тоже можно получить ценнейший продукт, правда, мы пока не знаем как. Но ничего, скоро сюда приедет доктор Янков, и мы заложим университет, где вы, ребята, доучитесь. Возможно, сами станете преподавателями и займетесь научными изысканиями, тогда-то и разберемся. И это, Оксана, — кивнул на роженицу, — у нее молока может не быть, а может и будет, не знаю. Короче, ты в этом сама разберешься и решишь что делать, здесь ты лучше меня все знаешь. Но учтите, мне детки должны быть живы и здоровы, я их через месяц крестить буду. Да, и на живот холодный компресс надо класть, быстрее матка сократится, и кровь сочиться перестанет.
Еще целые сутки после операции, я не находил себе места. Оксана тоже к делу отнеслась очень ответственно, первую ночь просидела рядом с Настей и глаз не сомкнула. Боялась, не загноится ли рана, не откроется ли кровотечение? Но все, слава Богу, обошлось, и роженица, и новорожденные оказались крепенькие, а главнейшее приключение своей жизни пережили нормально. Молоко появилось, да было его мало, но другие молодые мамы ее в обиде не оставили и с этим делом помогли.
Не буду рассказывать, с каким благоговением народ стал относиться к нашим лекарям. О себе даже не говорю. Оказывается, когда стало известно, что Настя умирает, большинство девчонок просто плакали навзрыд, примеряли к себе ее судьбу, ведь почти все они были беременны в первый раз. Но когда заорали новорожденные, и улыбнулась роженица, в округе сама атмосфера изменилась. Радовались абсолютно все, особенно будущие мамы. Теперь рок неизбежности не преследовал их, а в душах поселилась надежда.
Несмотря на юный возраст моего физически крепкого тела, после операции чувствовал себя уставшим до невозможности, как после длительного серьезного боя. Поэтому, искренне сочувствую всем врачам, особенно хирургам. Однако, трудно переоценить значение того, что случилось. Имею в виду не только для нашего княжества, но и для всего мира. Ведь, сколько раньше умирало девчонок, рожавших в первый раз. Теперь их жизни будут сохранены, а именно для нас и нашего людского дефицита это особенно важно.
Геология, новые технологии крупных и мелких производств, народные промыслы и новинки сельского хозяйства — все это хорошо, но, по моему глубокому убеждению, ни о каком развитии государственности без развития собственной науки вообще и медицины, в частности, речи быть не может.
Разве способен правитель принимать адекватные решения в отношении своей страны и своего народа, когда его дети учатся в Оксфорде или Гарварде, а сам он лечится в Вене, Кельне или Телль-Авиве, при этом рассчитываясь за услуги со счетов Бернского банка?
Глава 6
Уже целую неделю стояла прекрасная погода, и сейчас, прямо по курсу наблюдался безумно красивый закат — за горизонтом седоватых зимних волн в океан нырял диск огромного золотого солнца. Вдоль борта накатом шуршали волны, а устойчивый норд-вест, упруго заполнив паруса, все дальше и дальше отдалял нас от берега нового дома.
День подходил к концу и только что в курсантской школе окончился мой последний на сегодня урок. Как обычно после занятий, я прошел к своему излюбленному месту на баке, и облокотился о ствол пушки, надраенной до сияющего блеска. Мне нравилось здесь постоять в одиночестве, с удовольствием вдыхая запах океана, проанализировать день уходящий и подумать о дне завтрашнем.
После операции Насти, наша хирургическая эпопея не завершилась. Когда через два дня вручал Оксане обещанные записки обо всем, что когда-то читал про гинекологию и акушерство, еще раз поблагодарил ребят-лекарей за согласованные действия.
— Мы с вами сделали не просто полостную операцию роженице, а величайшее дело для государства, — заявил им, при этом Степа Жук почему-то отворачивался и кривился.
— Степа, у тебя на этот счет другое мнение?
— Что?
— Что-то ты рожу кривишь, вот я и спрашиваю, у тебя на этот счет другое мнение?
— Нет, сир, простите. Это у меня в животе что-то болит.
— Э, парень, с этим не шутят. Давно болит?
— С вчерашнего дня.
— Ну-ка встань и покажи где.
Он оперся на здоровую ногу, стал подниматься и опять скривился:
— Вчера болело возле пупа, а сегодня вот здесь, — правой рукой он ткнул вниз живота. Я надавил это место пальцами, как это когда-то делал наш доктор, и Степа теперь громко 'ойкнул'.
— Боюсь огорчать, но придется тебя резать.
— Зачем? — он испуганно завертел головой.
— Думаю, что у тебя воспалился отросток слепой кишки, аппендицит называется, а когда он еще больше нагноится и лопнет, то будет тебе хана. Поэтому, его надо удалять.
— А может быть это не пиндицит?
— Может и не аппендицит, но резать все равно надо.
— Тогда ладно, хе-хе, — улыбнулся он с гримасой боли на лице, — Уже не один раз мог издохнуть в бою, теперь послужу для науки.
Оттягивать это дело не стали. Пока кипятили воду, мы быстренько изготовились, а Степан отстегнул с ноги протез, разделся и лег на стол.
— Мне опия не давайте, — сказал он, — так потерплю.
— Немного выпить обязательно надо, иначе не вытерпишь, и от болевого шока умрешь, — не согласился с ним и подсунул полшкалика.
Теперь резала его Оксана, а сшивал сосуды и накладывал швы Николай. Я только показал, где и каких размеров делать рез. Аппендицит нашли сразу, он выглядел, как толстая зеленоватая сарделька. Когда Оксана перехватила слепую кишку, а отросток удалила и бросила в ведро, то вонял он здорово.
Степа операцию перенес стойко, кривился только в полудреме, но ни разу не застонал. Однако, хирургические опыты после этого над ним не закончились. Он решил себя улучшить всесторонне и дней через десять пожаловался на боль в горле. Так что практиковали мы еще с удалением гланд. Мне в душе было смешно от воспоминания старого анекдота, когда, как и в нашем случае, гланды рвал акушер-гинеколог. Но что делать?
Моя личная хирургическая практика на этом тоже не завершилась. Приходилось еще не единожды и самому брать в руки скальпель, и много раз ассистировать докторам Янкову и Жуку. Но это была уже совсем другая история.
Маленькую Радугу или теперь Аполлинарию, как записали ее при крещении, пристроил к Оксане.
— Я не могу ее таскать с собой по морям и океанам, поэтому, примите к себе и отнеситесь по-человечески, — молодой чете Орликов кивнул на сидящую рядом скво, — По духу она сродни наших казачек, ибо тоже воспитана в воинской среде. Проконтролируйте, чтобы выучилась грамоте и вообще, Оксана, возьми ее помощницей и обучи всему, что знаешь, а я тебе за то буду признателен.
— Ой, ваша светлость, да вы для всех столько сделали, что мы перед вами будем в вечном неоплатном долгу. И мы посчитаем за честь взять Полину в свой дом.
— Оксана, не называй меня 'светлостью', лично для тебя на всю оставшуюся жизнь я Михаил Акимович. А Полина не навсегда войдет в ваш дом, через год-полтора вернусь, и все подруги дней моих суровых будут жить, как надо и иметь, что им положено.
— Хорошо, Михаил Акимович, — она внимательно посмотрела на мою Маленькую Радугу, искренне улыбнулась и сказала, — Я к тебе буду относиться как к родной сестре. Младшей, имей в виду.
Мы все вместе посмеялись, а растерянной скво языком жестов попытался объяснить то, о чем мы говорим. Конечно, от будущего расставания на длительное время она была не в восторге.
— И еще, Оксана, моих горничных Глашку и Марфушу пристрой в строящемся госпитале и определи им какой-то круг обязанностей. Когда вернусь, я их заберу. Кстати, они обе сейчас беременны и детей носят, учти, моих.
— Ах, ну да, я знаю. Не переживайте, присмотрим за ними, да-да, — она часто закивала головой.
В общем-то, я и не сомневался, что все они всё обо мне знают. Еще бы, моя жизнь круглосуточно на виду. Забегая немного вперед, хочу сказать, что и Глаша, и Марфуша родили мне девочек. Через два года я их обеих выдал замуж за достойных парней. Марфуша стала богатой купчихой, родила своему мужу еще троих сыновей и двух дочерей, и до конца дней своих прожила в Ангелове.
Глаша в замужестве была недолго, вскоре стала вдовой и приехала в Михайлов, где пришла к Любке на прием. Не знаю, о чем они говорили, но она так и осталась во дворце моей персональной горничной и никому это место не уступила до самой старости.
Полине Михайловой с моей помощью понравилось проводить химические опыты, и через десять лет она стала Ритиной коллегой, заведующей кафедрой алхимии Николаевского университета, но больше всего тяготела к фармакологии. А родила она мне трех прекрасных девочек и парня, своенравного, конечно, но честного и настоящего.
Луиза воспитала двух наших дочерей, но так и осталась хозяйничать на острове Ла Пальма, выкупленном мной полностью. Про Изабель и наших с ней детях, у меня еще будет возможность рассказать, но несколько позже.
Что же касается Любки, то что можно говорить о любящей и любимой жене и матери, а кроме того, самой красивой, умной и шикарной правительнице в мире.
Да, с девочками удачно получилось, почти как у царя Никиты по сказке Пушкина:
'Царь трудился понемногу,
Кушал, пил, молился богу
И от разных матерей
Прижил сорок дочерей,
Сорок девушек прелестных,
Сорок ангелов небесных,
Милых сердцем и душой'.
Правда, у меня получилось не сорок, а всего лишь десять, чего там греха таить. Но в отличие от Никитиных, мои были без изъянов и имели все, в том числе и самых достойных мужей. Однако, все это в будущем, а тогда мы с четой Орликов сидели в моей каюте и решали насущные злободневные вопросы.
— Тебе, Петро, будет особое поручение. Нам нужно заполучить одно чудо-лекарство, которое поможет спасти многих безнадежных раненных и больных. Изготавливают его Перуанские знахари народности кальяи* из плесени, которую выращивают на кукурузе с какими-то добавками. Проживают эти знахари в горах Андах, в предгорьях которых мы отыскали селитру, а Слуцкий строит свой городок. В поход и нужно выходить из его городка, но искать гораздо северней, через сколько километров, даже не ведаю. Это все, что знаю.
* Главный герой запамятовал, эта народность правильно называется 'кальяуайя'.
— А на каком языке там разговаривают?
— Думаю, что за сто пятьдесят лет они испанский выучили. Возьмешь с собой десяток выносливых воинов, которые могут ходить пешком по резко пересеченной местности, то есть, по горам и холмам, а так же мастерового Адама Вуйка, которого мы освободили из рабства в Агадире. Я как-то чисто случайно подслушал их разговор, это не простой человек оказался. До того, как турки захватили Каменец, он был зельеваром, то есть, изготавливал порох, знает испанский и германский языки, в рудах понимает и по горам ходить умеет. Обещай ему богатство и уважение князя, так и говори. Мне не важно, какими путями ты выполнишь это задание, научишься синтезу лекарства сам, уговоришь специалистов переехать или украдешь их. Я тебя знаю с детства, ты воин хваткий и хозяйственный, и сам во всем разберешься. Но хочу, что бы ты знал, когда все получится, то лично тебе отойдет четверть дохода от производства и реализации этих лекарств. Ты даже не представляешь, какие это деньги, хватит на века детям, внукам, правнукам, и внукам их правнуков. А еще, поставлю тебя в этом городе в верхний эшелон власти.
— Берусь! Все знают, что всё, о чем вы говорите, всегда сбывается. Берусь! Я все сделаю!
— Нисколько в этом не сомневаюсь. Кстати, твоих малых братьев оставляю при себе еще на лет шесть-семь, и если заслужат, то введу их в лыцарский корпус.
— Заслужат, сир, клянусь! Ведь это мои браты!
— И я так думаю. А сейчас давай по этому делу, какие у тебя есть вопросы?
— Вопросы? Хм, а может испанцы уже сами дотумкали про это лекарство?
— В любом случае, это твоего задания не отменяет, но думаю, что вряд ли. Люди в невежестве своем, но в излишней заумности, в не ограненном алмазе видят обычный камень, а когда убеждаются в чем-то необычном, то все сваливают на колдовство. Сегодня умного человека уже не волокут на костер, но инерция мышления осталась, поэтому, никто не хочет связываться ни с церковью, ни с так называемыми колдунами. Но мы свяжемся, ибо я точно знаю, что лекарство из плесени может спасти миллионы жизней и мы должны его заполучить. Конечно, можно пробовать синтезировать самостоятельно, но на это потребуются годы упорных исследований. Потому и сулю тебе такие преференции.
С палубы корабля очень хорошо были видны все окрестности. Прямо перед причалом усиленными темпами строился город, однако, люди в течение месяца пока так и спали на кораблях. Лишь только на шхуне долгое время никто на ночь не оставался, там верхнюю палубу и обе промежуточных, отчищали и отмывали добрых две недели.
Народ скоро переберется в почти уже достроенные деревянные бараки, а 'Алекто' и 'Селена' отправятся дальше. Но уже сейчас на фоне разбросанных по полуострову скал, стали расти новые каменные постройки и сооружения. При этом сами скалы истаивали под напором камнерезов, и пройдет совсем немного времени, когда они полностью исчезнут, превратившись в блоки и щебень и уступив место архитектуре нового города.
