Тем временем караван поравнялся с путниками. Вадразы с детской непосредственностью разглядывали незнакомых им людей и агрессии не проявляли. Скорее даже наоборот. Всадники, ехавшие впереди остальных, перекинулись несколькими непонятными словами. Один из них обернулся назад, громко свистнул и что-то прокричал. Рука Ральдерика машинально дернулась к бедру, на котором висел меч, однако он сдержался и стал ждать, что будет дальше.
А дальше фургоны, повозки и телеги остановились. Люди, управлявшие крепкими мохнатенькими лошадками, тащившими все это, натянули поводья. Коровы и прочий скот продолжили идти вперед, но пара молодых пастушков, быстро промчавшись верхом вдоль каравана, согнала их в кучу, дабы те не разбредались. С конца вереницы повозок раздались восклицания явно вопросительного характера, в некоторых фургончиках откинулись плетеные занавески, и в образовавшихся проемах появились растрепанные большеглазые дети и женщины, с беззастенчивым любопытством взиравшие на чувствовавших себя слегка неловко товарищей. Вперед выехал крайне радушного вида мужчина средних лет и приветливо помахал рукой. Он обратился к путникам на неизвестном им языке. Увидев на лицах потенциальных новых знакомых выражение полного непонимания, он, казалось, ничуть не смутился и снова что-то сказал. Уже на другом, но от этого не менее незнакомом им наречии.
Гудрон беспомощно посмотрел на товарищей. Ральдерик сидел с каменным лицом и не собирался ничего предпринимать, Дунгаф что-то бормотал себе под нос, пытаясь перевести услышанное, а Филара как раз обдумывала новый куплет песни, и ей было не до этого. Поняв, что, видимо, переговоры вести придется ему, иролец виновато дернул плечом, как бы давая понять, что он все равно не понимает. Общительный вадраз возрадовался, что контакт, похоже, начал налаживаться и с воодушевлением попробовал еще пару языков. Все остальное племя, затаив дыхание, следило за развитием беседы, дружно переводя взгляды со своего представителя на его собеседника, ожидая реакции того на очередной лингвистический эксперимент. После пятого или шестого варианта обращения кузнец не выдержал и решил сказать что-нибудь сам:
— Эээ... Здравствуйте, — он снова окинул взглядом друзей, надеясь на поддержку, но тут же понял, что искусство дипломатии ему придется осваивать самостоятельно, в гордом одиночестве и прямо сейчас. — Мы тоже очень рады знакомству с вами, если, конечно, вы именно это имели в виду...
Представитель вадразской стороны восторженно хлопнул в ладоши и крикнул одно какое-то слово, обращаясь к своему племени.
— Ну наконец-то мы нашли общий язык! — возвестил он радостно, снова поворачиваясь к пораженному Гудрону. — Что ж я сразу-то не догадался, что вы говорите именно так?!
— У вадразов потрясающая способность к лингвистике, — бубнил за спиной у ирольца гном. — И немудрено. Они часто меняют место жительства и всегда охотно общаются с местным населением. Все они владеют не только теми наречиями, которые слышали сами, но и теми, что выучили еще их прабабушки-прадедушки в очередных своих переездах. Все равно других занятий у них почти нет. А память хорошая. Вот и учат все подряд наизусть.
— Вы ведь не откажетесь с нами пообедать?! — поинтересовался вадраз, складывая ладони в каком-то непонятном жесте, выражавшем либо сердечную просьбу, либо какое-то грязное оскорбление. — А то мы уже четыре дня едем, а ничего не происходит. Такая скука...
Гудрон в третий раз окинул взглядом своих спутников и, решив, что ему снова придется отвечать самому, уже приготовился было что-то сказать, как неожиданно для него отозвался Ральдерик.
— Да, — сказал он, спрыгивая с коня.
Пока вадразки, шумно переговариваясь, готовили небольшой пир, их вождь (как выяснилось), которого, кстати, звали Ю-Лдхат-И, решил спокойно поговорить с новыми знакомыми.
— Мы... это... Как это будет на вашем языке?.. Да! Переезжаем. До этого мы жили возле Дуаруна гор. Климат чудесный!
— Где это такие горы находятся? — недоуменно пробормотал Дунгаф, припоминая, что вадразы имели обыкновение давать собственные названия всему, что их окружало, не придавая особого значения тому, что все остальные уже на протяжении веков пользовались совершенно иными, общепризнанными наименованиями.
— Там, — Ю-Лдхат-И махнул рукой в произвольном направлении, не собираясь особо утруждать себя раздумьями, с какой именно стороны они идут. — Чудесные горы! И трава тоже чудесная. И деревья... Но там построили деревню совершенно ужасные люди. Буквально в нескольких траувах от нашего Тан-Джоу-Ги. Чудесный город был. Просто чудо!
— Траувах? — переспросил Гудрон.
— Единицы измерения расстояния, — устало пояснил Дунгаф, втайне гордясь своей образованностью.
— А эти люди что, на вас напали?
— О, ну нет! Они просто были ужасные! Просто ужасные! Лично нам было очень неприятно, что их ужасная деревня находится в нескольких траувах от нашего чудесного Тан-Джоу-Ги.
— И поэтому вы ушли? — начиная серьезно сомневаться в умственных способностях целого племени, поинтересовался кузнец, честно выполнявший функции первого дипломата за всю историю Иролы (хоть его родина так никогда и не узнала об этом славном факте).
— О, ну да! Не могли же мы терпеть, что эта ужасная деревня...
— Так близка к вашему чудесному Тан-Джоу-Ги, — закончил за Ю-Лдхат-И герцог Гендевы, пресекая дальнейшее обсасывание этой темы на корню.
Вадраз слегка обиделся, что ему не дали договорить, но потом хитро прищурился и усмехнулся, заинтересованно посмотрев на своих собеседников. Филары с ними не было. Доносившиеся со стороны музыкальные звуки свидетельствовали о том, что она не скучала.
— Вы знаете, когда мы ехали по Чвала-Хур, к нам приходили люди. Очень ужасные. Нам они не понравились. Вадразы не любят людей, которые угрожают им большими ножами и просят денег и женщин...
— И вы от них ушли? — зачем-то спросил Гудрон, решивший не забивать себе голову вопросом, что такое Чвала-Хур.
— Не получилось, — смешно нахмурил нос Ю-Лдхат-И в знак сожаления. — Пришлось оставить им немного гарбенхов и бабушку Ро-Ли.
— Гарбенхи — это деньги? — уточнил иролец, давно привыкший, что Дунгаф в разговоре участия не принимает, а быстро что-то строчит в своей тетради, Ральдерик же сидит с каменным лицом и, в общем-то, тоже молчит.
Про бабушку Ро-Ли он решил даже и не спрашивать.
— Да, — ответил за вадраза библиотекарь, не отрывая глаз от записей.
— А потом, когда мы поехали дальше, кто-то съел нашу корову, — продолжил перечисление неприятностей Ю-Лдхат-И, переводя требовательный, полный различных намеков, взгляд с кузнеца на герцога, а потом еще и на гнома. — Чудесная была корова! Просто чудесная. Дикие звери совершенно не имеют понятия о хорошем поведении. Такая корова была чудесная. Две!
— Что вы от нас хотите? — прямо спросил уставший от хождения вокруг да около гендевец, неожиданно вклиниваясь в разговор.
— Вадразы — мирный народ, — отозвался вождь, пристально глядя ему в глаза. — Мы не умеем сражаться. Вадразов много обижают. Нам не жалко гарбенхов, мы их еще нарисовать можем. Но коровы были чудесные, их — жалко. Да и бабушка Ро-Ли...
— Вы хотите, чтоб мы вас защищали? — понял Дунгаф, удивленно поднимая взгляд на собеседника.
— Вы можете, — Ю-Лдхат-И указал взглядом на мечи юношей. — Вы сильные.
— Э-э-э... А с чего вы взяли, что мы сильные?
— Условия? — прервал Ральдерик приготовившегося было скромничать ирольца.
— Мы вас кормим. Хорошо кормим. У вадразов много еды, и они умеют готовить, — принялся перечислять собеседник, зачем-то ехидно прищурившись. — Мы даже можем найти для вас дом на путь. Бесплатно. А вы охраняете нас, наших коров, наши дома. Не позволяете нас обижать. Ну, так как?
Герцог нахмурил лоб и задумался. Гудрон с Дунгафом обменялись вопросительными взглядами и пришли к выводу, что лично они не имели ничего против. Вадраз молча ждал ответа, теребя в руках какую-то веревочку с бусинами.
— А вы уверены, что вам с нами по пути? — поинтересовался гендевец.
— О, ну да! — кивнул Ю-Лдхат-И. — Вадразам все равно, куда идти. Если нам с вами не по пути, мы просто изменим свой путь и пойдем по вашему. Разницы нет.
— Как все просто... — буркнул себе под нос иролец.
— Договорились, — сдержанно кивнул дворянин.
— Сделка, — улыбнулся вадраз, касаясь указательным пальцем подбородка.
Когда предводитель народа удалился куда-то по делам управления племенем, путникам удалось спокойно поговорить.
— Странный он какой-то, — поделился впечатлением о собеседнике Гудрон. — Я сначала даже подумал, что он не вполне нормален.
— Ну-у-у... — Дунгаф выпустил колечко дыма. — Ю-Лдхат-И весьма своеобразен и, я бы даже сказал, эксцентричен, но он далеко не дурак. Не заблуждайся на его счет. Будь он дураком, вождем вадразов был бы кто-нибудь другой.
Ральдерик окинул взглядом многочисленные повозки, фургончики, скот и снующих между ними людей.
— Дунгаф, — позвал он гнома, не оборачиваясь к своим спутникам. — Надевай доспехи. Я хочу, чтоб ты их не снимал до конца пути. И еще возьми Герань.
— Зачем? — удивился тот, вынимая трубку изо рта.
— Я буду ехать в начале каравана, — не стал отвечать гному герцог. — Гудрон, ты едешь в конце, на случай нападения сзади. Дунгаф — в середине.
— А Филара?
— Филара — в каком-нибудь фургончике. Неужели не понятно?!
— Понятно, — обиженно буркнул кузнец.
— Герань — самый низкий из наших коней, тебе на нем будет удобней, чем на Неветерке, — снизошел до пояснения гендевец. — К тому же, он быстрее. Так что ты сможешь подоспеть на помощь любому из нас в случае опасности либо спереди, либо сзади. Вопросы?
Вопросов не было. Пререкаться с Ральдериком, когда он был в таком состоянии, никому не хотелось. Они разыскали Ю-Лдхат-И и попросили у него "дом на путь", где можно было скинуть мешавшие вещи и поселить девушку. Тот пообещал что-нибудь придумать и снова куда-то делся. Обед прошел в суматохе. Путники ходили как неприкаянные. Никому уже не было до них дела, вадразы мирно занимались хозяйством. Их, как и обещали, накормили, но дальше "сторожа" были предоставлены самим себе. Судя по всему, племя никуда не торопилось и было настроено на то, чтоб провести на этом месте целый день. Гендевца это, должно быть, ужасно раздражало и злило. Общая неорганизованность, неопределенность и спонтанность нервировали даже обычно спокойного, как удав, Дунгафа. Однако товарищи прекрасно понимали, что пытаться повлиять на целое племя, тем более настолько дорожившее душевным спокойствием, — пустая трата времени, дело совершенно глупое и бесполезное, а главное — чреватое тем, что, проснувшись утром, можно обнаружить себя лежащими в чистом поле, потому что ночью вадразы снялись и уехали от вас прочь. Так что им не оставалось ничего иного, кроме как мрачно сидеть на собственных сумках, позволяя лошадям попастись без поклажи, раз уж предоставилась такая возможность, и терпеливо ждать, когда же, наконец, о них вспомнят.
К тому времени, как наступил вечер, они успели окончательно вымотаться от безделья и возненавидеть беспечное племя. Вадразы зажгли костры, и их свет немного разгонял осенние сумерки. Народу стало заметно меньше: большая часть людей разошлась по своим фургончикам. Матери укладывали детей спать. Возле одного из костров сидела на бревнышке и терзала струны Филара. Остальная часть отряда решила составить ей компанию и разместилась рядом с девушкой. Несмотря на то, что была лишь ранняя осень, а вокруг простирались достаточно южные земли, вечер выдался прохладным. И если пламя костра грело лица, руки и колени, то спинам было, мягко говоря, не жарко. Гудрон встал и принес всем теплые плащи. Было слышно, как стрекотали кузнечики. Их оглушительный хор буквально сотрясал воздух, смешивался с фырканьем коней, мычанием коров, приглушенными звуками бесед, а также с неуверенным перебором струн. Филара мучительно подбирала мелодию, которая, по ее мнению, должна была лучше всего подходить великой песне, зревшей в ее голове. Несмотря на то что девушка придумала уже столько куплетов, что лишь фанатик мог их все запомнить, она до сих пор не исполнила ни одного, предпочитая пока держать их в тайне.
На противоположном конце костра сидела молчаливая грузная старушка. Седые волосы собирались на затылке в куцый хвостик, а несколько выбившихся прядей были заправлены за уши или непослушно висели вдоль висков. Ее лицо покрывала густая сеть мелких и глубоких морщин, пара дополнительных подбородков эффектно драпировалась на груди, из ушей и ноздрей торчало по пучку белых кучерявых волос. Женщина была одета в простое закрытое темно-коричневое платье до пят. Во рту она держала немыслимых размеров резную курительную трубку, подпирая ее ладонью, облокотившись о колено, и задумчиво дымила, глядя на пламя из-под полуприкрытых век. Сначала Гудрон с Дунгафом чувствовали себя несколько неуютно в подобном обществе (Филаре с Ральдериком, казалось, было совершенно все равно), но потом, поняв, что старушке до них нет никакого дела, они расслабились и тоже перестали обращать на нее внимание. Говорить никому не хотелось. Девушка закусила губу и взяла очередной аккорд, раздумывая над возможным продолжением мелодии. Получившийся результат ее не удовлетворил, и, недовольно побарабанив пальцами по деревянному боку инструмента с неизвестным названием, она раздраженно дернула головой.
— Спой свою песню, красавица, — сказала вдруг старушка, которую все присутствующие считали спящей.
От неожиданности кузнец вздрогнул, начавшая было подбираться к нему дрема мгновенно слетела. Филара серьезно покачала головой и, обняв гриф, тихо сказала:
— Она еще не готова. Сначала я ее допишу, и уж только потом буду петь...
— Ты спой, спой, — женщина выпустила изо рта такое облако дыма, какое Дунгафу и не снилось. — То, что не дописано, я могу помочь сочинить. Я ведь много песен знаю. Даже и не счесть сколько...
— Спасибо, но вы не сможете мне помочь, — девушка оперлась щекой на инструмент и грустно вздохнула. — Вы ведь его не знали...
Гудрон от удивления на миг лишился дара речи: СТОЛЬКО Филара не разговаривала уже больше недели, несмотря на все его бесчисленные попытки ее растормошить. А эта отталкивающего вида старуха одной фразой сумела достичь того, чего не смогли сделать кузнец с гномом, вместе взятые. Женщина ничего не сказала, лишь задумчиво затянулась и снова выпустила столб сизого дыма. Девушка опять принялась наигрывать.
Ситуация с фургончиком для путников была все такой же нерешенной. Дунгафа начало клонить в сон. В доспехах было очень неудобно и неуютно, но спорить с мрачным Ральдериком ему не хотелось. На небе вспыхнули звезды. Гомон в лагере почти совсем затих. Костер начинал затухать. Вставать за дровами никому не хотелось (тем более что никто не знал, где у вадразов они хранились). Старушка, уже полускрытая от соседей по костру маревом табачного дыма, клубившегося вокруг нее, пошарила рукой в кармане и что-то швырнула на красные угли. Полыхнуло зеленым. Ниоткуда возникший столб пламени, резко и громко выстреливший вверх, не оставил равнодушным даже герцога. Встав с земли через какое-то время и отряхнув одежду от сухих травинок и прочего мусора, прилипшего к спинам во время непредвиденного падения назад, друзья с опаской посмотрели на вновь полностью ушедшую в свою вредную привычку бабушку и, немного посомневавшись, сели обратно. Костер снова стал нормального цвета и весело потрескивал несуществующими дровами, разгоняя своим жаром промозглость этой ночи. Четыре пары глаз уставились на отрешившуюся от мира старуху. Даже сочинительство было на время заброшено. Однако, убедившись, что ничего, кроме молчаливого загрязнения окружающей среды, женщина в ближайшее время делать не собиралась, путники снова вернулись к своим мыслям и занятиям.
