При этом я видела все происходящее лишь краем глаза, не в силах отвести взгляд от дрожащей в руках нити. Проходя от пальцев Мары ко мне, она колыхалась и, словно пыталась расползтись в воздухе черным туманом.
— Не тяни! Если мы ее порвем — для него все будет кончено! — прикрикнула Прекрасноликая. — Аккуратно! Очень аккуратно... Смотри, чтобы не провисала. — Она бросила быстрый взгляд на меня, через плечо, — чувствуешь, как она дрожит? Она с радостью набросится и на тебя, и на меня. Тьме все равно кого пожирать — лишь бы пища была....
— Почему она так трясется? — пробормотала я, сосредоточенно мотая, но клубок стал уже несколько великоват для моих пальцев, все чаще норовя выскользнуть. Я все же рискнула и чуть отклонилась, бросая быстрый взгляд на тело Стефана. Узоры остались теперь лишь на ногах. Но здесь они были очень плотно нанесены. Тьма въелась в саму плоть. Маре приходилось буквально выдирать ее из тела внука...
Он, кажется, мычал от боли, но до меня все звуки, кроме голоса Мары, доходили словно сквозь вату. Со странным равнодушием я отметила про себя, что и видеть я стала намного хуже. Поморгала, но ничего не изменилось...
Все словно в дымке...
Как странно... И тело занемело. Почти не слушалось.... Ноги дрожали так, как будто я простояла на них несколько часов, руки тряслись, пальцы сводило судорогой. Мара обернулась, слегка придерживая нить, давая мне время и возможность смотать то, что она уже вытянула. Мои руки двигались теперь, как в замедленной съемке. Каждый моток вокруг большого, размером с футбольный мяч, клубка, давался мне с заметным усилием.
На какое-то время мы обе замерли, судорожно ловя воздух ртами. На лбу красавицы выступили крупные капли пота. "Впрочем, ее идеальной красоты ничто не может испортить... — отстраненно подумала я. — Наверное, это потому, что ее красота — результат проявления внутренних достоинств, а не только внешняя оболочка...."
Ее глаза ярко вспыхнули и замерцали, словно звезды. Четко очерченные губы изогнулись в легкой улыбке. Вся она словно разом посвежела, чем вызвала у меня невольный удивленный взгляд.
— Спасибо, девочка... — она щедро одарила меня сияющей улыбкой, — теперь я поняла, за что он тебя любит... Ты умеешь дарить любовь... — От ее улыбки и мне стало немного полегче. — Продолжим? Думаю, нам следует закончить еще в этом веке...
И ее хрупкие руки вновь с неженской силой принялись вытягивать непослушную нить. Она тянула тьму из Стефана, я тянула от нее. И мотала, мотала, мотала....
Мне стало казаться, что это никогда не закончится!
Я проклята и вечно буду стоять здесь, сматывая огромный холодный клубок, как наказанные богами знаменитости Древней Греции, вроде Сизифа... Тьма жутко клубилась в моих руках, так и норовя коснуться груди и лица. Она была уже размером с хороший арбуз. На грани сознания мелькнула какая-то мысль...
— Нет! — голос богини буквально физически встряхнул меня. — Думай о чем угодно, только не о нити в твоих руках. Иначе тебе станет совсем плохо. Лучше всего думай о чем-то светлом. О любви. О солнце. О Стефане, в конце концов...
И я послушно стала думать. Рука мерно обходила большой шар. Виток, еще виток. А в голове улыбка Стефана. Стефан на кровати... Стефан на солнце... Солнце! И солнечные зайчики на кровати.... Что-то все у меня про кровать...
Стефан закричал... Столько было страдания в его голосе, что я дрогнула, судорожно сжимая пальцы, чуть не выронив клубок, но голос Мары вновь ощутимо хлестнул меня, почти как пощечина: резко и наотмашь....
— ДЕРЖИ! — пальцы вцепились в извивающуюся ледяную тьму — не оторвать.... — Только держи его! Я почти закончила! — я осторожно скосила на нее глаза, но увидела лишь смутный светящийся ореол.
Что-то совсем у меня с глазами плохо. Уж если даже божество разглядеть не могу, что ж говорить об остальном. Мне стало нехорошо. Разводы вокруг вновь появились, и теперь двигались все быстрее и быстрее, словно бесились вокруг меня в сумасшедшей, все ускоряющейся пляске, вызывая сильное головокружение и тошноту.
— Попробуй закрыть глаза!— совет пришелся очень кстати.
Я закрыла. Но так мне было не видно нити. Рука несколько раз скользнула по мраку, почти погружаясь в сгусток тьмы, и та в ответ тут же сильно обожгла меня холодом. Пришлось открыть глаза обратно. Тьма мрачно клубилась прямо передо мной. Шар сейчас был настолько велик, что обматывать его, ни обо что, не задевая, было уже почти невозможно. Руки сильно устали. Их нестерпимо ломило от холода. Не только кожа, сами кости пульсировали внутренней, не прекращающейся болью, при соприкосновении с ледяными нитями. Похоже, символы, что рисовала богиня, почти истощились... Они больше не давали ни защиты, ни тепла. Сейчас они лишь немного сдерживали мрак, не давая ему проникать внутрь...
Появилось желание поспать...
Просто все бросить, опустить отяжелевшие, обессиленные руки и лечь здесь же, прямо на лужайке. Все тело ломило от усталости. Я была очень сильно утомлена! Мышцы ныли. Каждое движение сопровождалось острой режущей болью. Я не могла вспомнить, что я здесь делаю?
Зачем я вообще что-то тут делаю?
Кто я?
— Еще чуть-чуть! Маша! Держись! — умоляющий голос долетел до меня откуда-то издалека. Но оглядевшись, я никого не увидела вокруг. Лишь мерзкие разводы всех цветов и размеров, колыхались и извивались. Они, словно издеваясь, исполняли вокруг меня неестественно-ритмичные танцы. Я уже не мотала. Просто стояла и держала этот отвратительный клубок в вытянутых руках. Я знала, что мне, почему-то, нельзя не только бросать его, но даже просто опускать его вниз. Хотя очень хотелось....
Почему же мне нельзя?
Тьма стала отвратительно тяжелой. Держать ее в вытянутых руках было просто невыносимо. Сильно болела спина. Ее сводила судорога. Меня клонило вперед, все тело мелко тряслось, как в лихорадке. Температура бросалась из одной крайности в другую: то мне становилось очень холодно, до ледяных мурашек, что как слоны носились вверх вниз, так, что я переставала чувствовать что-либо кроме изнуряющего озноба; то так жарко, что я чувствовала, как струйки пота сбегают по спине, увлажняют волосы на голове так, что все начинает нестерпимо чесаться, заливают глаза,...
Я пыталась сквозь мутную пленку смотреть на свои пальцы. Мне казалось, что они посинели от холода и покрылись тонкой коркой льда, сквозь которую едва заметно, тускло проблескивали какие-то знаки...
— Еще пара вздохов... — прошептало что-то вокруг меня. — Держись...
— Не могу... — тихо ответила я. Так тихо, что даже сама себя не услышала. Дыхание стало сбиваться. Удавалось более — менее нормально вздохнуть только через раз. Воздух словно цеплялся за легкие, не желая выходить наружу. Я задыхалась! Я тонула в воздухе, не в силах сделать полноценный глоток....
Боль пульсировала теперь везде. Ломило все кости. Все жилы выкручивало. Ледяное, застывшее тело пыталось отпустить убивающий его, сгусток тьмы, но разум еще не погас. Он сопротивлялся естественному инстинктивному желанию выжить. Он еще контролировал ситуацию... Совсем немного... Совсем чуть-чуть... Но этого чуть-чуть хватало на то, чтобы не разжимать пальцы...
— Не могу...
— Можешь! — голос вокруг меня... такой странный. Незнакомый... Он говорил со мной, но я и половины слов уже не понимала... — Ради Стефана!
— Ради кого? — удивилась я. — Стефан? Кто это? — это слово почему-то ни о чем мне не говорило. Я вдруг обнаружила, что глаза перестали видеть. Совсем. Совершенно...
Я моргала, но разглядела лишь что-то серое и непонятное, какая-то пленка была перед моим взглядом. Я не видела себя. Не видела своих рук. Я не чувствовала себя. Быть может, меня уже нет? Что есть я? Кто это — я?
Я не знала. Не чувствовала. Не видела. Не слышала....
Даже мыслей не было больше внутри меня...
Кажется, и меня не было больше...
Время словно застыло...
Сквозь пленку сверкнул желтый свет...
Я даже удивилась. Свет. И я знаю, что это — свет! И я могу о нем думать.... Мне есть о чем думать... Я могу думать о свете... Какой он светлый... И мягкий... И теплый... Свет... Я помню свет...
Смысл появлялся. Глаза активно моргали. Пленка становилась все тоньше и тоньше. Я хлопала глазищами, стремясь, наконец, увидеть хоть что-то. Мозг визжал, о том, как он рад, что не успел сойти с ума! Я же просто хотела увидеть....
Хоть что-нибудь...
И я увидела...
Дымка разошлась, и из нее появилось самое красивое в мире лицо...
Сияющее любовью, удивительное, полное нежности...
Это была моя мама...
Она улыбалась мне и звала с собой...
И я пошла...
Пошла на ее свет...
На ее ласковое тепло...
+ + +
— Привет, красавица! Очнулась?
Я стояла все на той же поляне, а передо мной по-прежнему стояла Мара Прекрасноокая, только теперь она не работала, а с улыбкой смотрела на меня.
— Да... Очнулась...кажется.... — я опустила глаза. Между нами все так же висел сгусток тьмы. Я почувствовала какое-то движение.
— Будь умницей и отдай мне эту штуку, пока не уронила! — Она разговаривала со мной, как с чокнутой. Я опустила глаза. Мои сияющие белизной руки крепко держали шар. Медленно и осторожно, по одному, я разжала пальцы, до судороги вцепившиеся в ужасный сгусток. — Ты молодец! Ты справилась. У нас все получилось... Теперь просто отдай мне эту штуку... Вот так... Вот так...
Щелчок. На мгновение меня ослепила вспышка света... Тьма исчезла. И я стала вновь ощущать свое несчастное тело. Его и впрямь ломило от боли и усталости в перетружденных мышцах. Мара ходила вокруг меня, водя теплыми светящимися ладонями в паре сантиметров над кожей. Там, где она проводила своими чудесными руками, мышцы расслаблялись и становилось намного легче. При этом она высказывала мне все, что наболело:
— Я же говорила тебе думать о свете! Едва тебе в голову пришло, что клубок тяжелый, как он и стал таковым! А еще, тебе почему-то, упорно казалось, что он непременно должен быть холодным! Я еле смогла снять ледяные наросты с твоих пальцев! — пожаловалась она. — Уж про утрату всех ощущений и вовсе промолчу! — она хихикнула и исчезла, хотя голос по-прежнему слышался, — а я-то сперва хотела, всю процедуру тебе доверить! И о чем я думала?
— Пусть радуется, — влез мозг, — что тебе огонь не пригрезился! Вот где проблем было бы...
— Это да! — прониклась возможными перспективами Прекрасноокая, и даже хихикать перестала.
Я уже их не слушала. Ноги сами принесли меня к камню. На теле Стефана не было больше ни следа страшных узоров. Оно вновь было покрыто ровным красивым загаром. И грудная клетка медленно, но мерно вздымалась. И ресницы чуть-чуть, едва заметно трепетали, словно он видел яркий, красочный сон. Я потянула к нему руку...
— Не надо... — Мара опять появилась рядом. Наверное, определила тот сгусток куда надо, чтоб никому больше не навредил, и вернулась. — Не буди его здесь. Зачем? Пусть не знает о том, что все было так серьезно, что потребовалось мое вмешательство. Я не против, если все лавры достанутся одной тебе....
— Но, как же... — я была с ней в этом совершенно не согласна.
— Всегда бы ты была так решительна! — фыркнула Прекрасноликая. — Идите уже...
И она дунула мне в лицо...
Рой светлячков укутал нас.
Я все старалась не вдохнуть их, чтобы увидеть переход...
Еще чуть-чуть...
И не смогла...
Вдохнула...
ГЛАВА 30
— Госпожа!
Удар по лицу основательно взбодрил меня и отозвался болью в голове. Даже искры в глазах сверкнули на мгновение...
— Госпожа! — Меня активно встряхнули. В голове вроде бы заболталось что-то и мне вдруг стало резко нехорошо.
— Еще раз ударить? — неуверенно произнес плачущий голос. Я запаниковала и открыла глаза, как раз вовремя, чтобы увидеть летящую к лицу ладонь, и дернулась, не желая встречаться с ней еще раз. От удивления меня выпустили. Безвольное, еще не осознавшее себя, тело, упало, звучно приложившись затылком об пол. Перед глазами пошли веселенькие звезды...
— Олух Царицы Небесной! — Передо мной появилось две озабоченных физиономии. Вроде бы мне знакомых... Вроде бы... Как-то их...
Как же их зовут?
Ударившись, мозг обиделся, и на мои вопросы отвечать не пожелал.
— Вы кто? — я решила добыть информацию, так сказать, обходным путем.
— Ой, мамочки! — ахнул тот, что помоложе. Забавный такой: худенький, но крупного телосложения. Очень смешно. Одежда на нем болтается, как на пугале. А глазюки еще совершенно по-детски наивные и реснички такие... длинные и смешные... — учитель! Она нас не узнает! Она потеряла память? — Я перевела любопытный взгляд. Мужчина постарше, внимательно всмотрелся в меня. Одет он был весьма забавно, в какой-то невообразимый балахон, ярко расшитый загадочными символами. Мне сразу же захотелось потрогать их пальчиком. В целом он мне кого-то напоминал... Где-то я уже подобного чудика видела... Ученый муж подвигал бровями, нахмурился и грозно вопросил:
— А ты — кто?
Я похлопала ресничками.
— Отличный вопрос! — активизировался очнувшийся мозг. — Я бы сказал — на миллион долларов! Ну? И что будем отвечать, деточка? — Я задумалась.
Кто я? Маша. Это я точно помню. Маша Одинцова. А что я еще помню? Я принялась так активно думать, что даже немного закатила глазки.
— Эк тебя разбирает... — восхитился впечатленный моими мыслительными способностями мозг. — Ты главное, полностью от реальности не отключайся!
— Это обморок? — влез в мои размышления посторонний голос. Испуганный и явно юношеский.
— Не думаю. — Ответил ему более солидный голос. У него были такие... "вкусные", сочные интонации. — Но нюхательную соль все равно подай. На всякий случай.
Я необдуманно не обратила на этот диалог внимания, вспоминая: что еще знаю о себе? Я уже вспомнила свой возраст, и свою жизнь до двадцати лет. И даже перенос в этот... мир. И теперь пыталась вспомнить, что-то очень важное, что-то просто необходимое мне, что-то, что дал мне этот мир...
И вот этот-то момент и выбрали эти магические изверги, чтобы поставить свой нечеловеческий эксперимент! К моему носу были поднесены нюхательные соли! Нюхали ли вы когда-нибудь, нюхательные соли? Ну, или на худой конец что-нибудь столь же убойное? Да? Тогда вы меня поймете! Из глаз — слезы. Из горла — крик! Мозг и легкие, да что там легкие, весь мой несчастный организм этот мерзкий запах моментально прочистил так, что я мгновенно вспомнила все — что было надо и что не надо!
В том смысле, что я вспомнила даже Мару...
И как она мотала клубок...
— Стефан! — ахнула я, и глазами поискала его тело. Оно по-прежнему лежало на столе, в окружении мерцающей сетки.
— Что случилось? — я перевела недоуменный взгляд на сосредоточенных магов. Все же, тот факт, что я, мягко говоря лежу, а если откровенно — то просто ВАЛЯЮСЬ, на холодном полу в их ужасной лаборатории, здорово лично меня насторожил.
— Вас ударил разряд, госпожа. — Голос Фариара был полон раскаяния. Я мысленно отметила, что он стал называть меня госпожой, а до этого все — леди, да леди! — Мы не могли привести вас в чувство больше двух часов. А потом узоры с тела князя стали исчезать. — Говоря это, он протянул мне руку и помог подняться. — Они таяли буквально на глазах. Князю становилось все лучше и лучше. А вам — все хуже и хуже. — он глубоко вздохнул и честно признался: — И мы запаниковали...
