— Девочки, девочки, не ссорьтесь, — хохмил Мих, упираясь шестом, — вы лучше вспомните как тогдашний повелитель за Роксану извинялся, спорим, ни одна из вас не ушла обиженной? Когда ещё было, чтоб повелитель меча всю ночь собственноручно для русалок на костре рыбу жарил?
На луну набежало облачко, русалки визжали и плескались, я лежал на досках, плот продолжал раскачиваться, а Роксана исключительно прицельно умудрилась свалиться мне на спину, щекоча косичками шею. Нарочно небось именно для этого русалок и раздразнила. Стерва.
Под издевательский гогот русалок плот развалился в трёх метрах от противоположного берега. Теперь я знаю, что и куртка и кроссовки намокают в один момент и снимать их надо перед посадкой на любое плавательное средство. Желательно вообще на любом судне находиться сразу в плавках. И в спасательном жилете. Мокрая одежда сразу потянула вниз, и спасло меня только дно, очень кстати оказавшееся прямо под ногами. Впереди Мих издавал какие-то звуки, которые я после некоторой заминки классифицировал как непристойные ругательства. Злорадство — нехорошее чувство, но осознавать, что некто, выглядящий как человек и собиравшийся взять под контроль мою нервную систему, намок ничуть не меньше меня — было очень приятно. Хорошо бы он ещё и заржавел, мстительно подумал я. Отличилась только Роксана. Она умудрилась доплыть до берега, несмотря на то, что вполне могла бы добрести, вышла из воды первой, демонстративно сняла полусапожки и окунулась вновь, не снимая одежды. К счастью, было темно, и, если оценить её фигуру мы с Михом смогли вполне, то разглядеть подробности облепленного мокрой полупрозрачной тканью тела нам не удалось — на луну набежало облачко. Очень кстати.
Мы выбрались на берег, стащили с себя мокрую одежду и принялись дружно подпрыгивать и стучать зубами. Потом сели на берегу, выкручивая вещи. Одна Роксана осталась в одежде, наверно, эта полупрозрачная ткань сохнет даже ночью в момент. Перетряхивая мокрую одежду, я наткнулся на телефон и осознал, что он безнадёжно испорчен, но выбросить его сил не было — мне казалось, что эта та ниточка, которая связывает меня с домом. Да и у кого бы поднялась рука выкинуть за здорово живёшь полторы тысячи долларов?
Погрустив, я вспомнил, что уже третий день мечтаю вымыться. И вот он — прекрасный повод искупаться и смыть с себя грязь! В воде должно быть сейчас теплее, чем на воздухе.
Ничего подобного! Я не смог даже войти в воду, до того она была холодная. Пришлось вернуться на берег, размахивая руками. Красот реки, лениво перекатывающейся рядом с нами, я оценить не захотел. Может, была она темна и величава, может, была полноводна и миролюбива, но рассматривать такие подробности, стуча зубами от холода, совершенно не хотелось. Как и прелести Роксаны, пытающейся прижаться к моему голому плечу мокрыми шмотками. Я клацнул зубами и отодвинулся.
Роксана не спеша сняла с себя одежду и пошла к реке.
Укушенная рука болела и начала распухать. Я очень надеялся, что тварь была не бешеная. Вспомнил, что надо в случае бешенства промыть рану мылом. Мыла не было. Шансов добежать до поликлиники и сделать сорок уколов в живот — тоже. Паника началась внезапно и мне стоило большого труда не завопить от страха.
— Мих, — я очень старался убрать из голоса скулящие нотки, — меня псина укусила, она не бешеная?
— Бешеные в стаи не собираются, — отрезал он. — Ты не о том волнуйся.
— А о чём? — передо мной возник призрак гангрены со всеми вытекающими.
— А о том волноваться надо, — подала из воды голос Роксана, — что это мог оборотень быть. А сейчас как раз полнолуние. Вот тогда ты, дружок, попляшешь...
— А... а как же Игорь там живёт, он что, не боится?
— Видишь ли, — в голосе меча звучала откровенная издёвка, — контакт с мечом ведёт к перестройке всех систем организма. В частности, омоложению, ускорению реакции, наращиванию мышечной массы, практически моментальной регенерации,неограниченной потенции, а также иммунитету от всех известных науке болезней. Даже после разрыва контакта большинство из этих приятных вещей сохраняется до конца жизни. Но тут маленькая тонкость — меч нужно взять. Впрочем, мы можем попробовать ещё раз, не хочешь?
Я помотал головой, лязгая зубами.
— Если ты так боишься оружия, — продолжал изгаляться негодяй, — то я могу предстать тебе в виде шприца с прививкой от бешенства...
Прямо передо мной замаячил одноразовый шприц именно с такой надписью. Я отпрянул...
— Ну, раз ты и шприца боишься, — заржал Мих, — то могу предложить тебе бутыль с вакциной от всех местных и неместных заболеваний, рука пройдёт в момент.
И вдруг, став серьёзным, добавил:
— Ты подумай, я ведь не шучу. Возможно, у тебя ещё есть шанс. Сразу трястись перестанешь. Впрочем, раз ты у нас трезвенник, могу налить эликсир в чашку горячего кофе.
Он действительно протянул мне дымящуюся чашку, от которой шёл соблазнительный кофейный аромат. Нет — чашка стояла на песке, а меч исчез. Вынырнувшая из-за туч луна осветила только купающуюся Роксану и чашку. Я помотал головой и отстранился. Наваждение прошло — Мих по-прежнему сидел на берегу, выкручивая мокрую рубаху.
Развести костёр не удалось, и я предложил отправиться на поиски жилья.
— Да чего его искать? — удивилась Роксана. — Вон забор маячит.
Присмотревшись, я действительно увидел некое сгущение темноты сзади и чуть слева. Но ребята что-то не торопились туда идти.
— Не знаем, куда нас занесло, — объяснила пери на мой невысказанный вопрос.— Ладно, если к оборотням попадём, договориться можно, а если к вампирам? С ними без полудюжины литров общаться проблематично. Тут как раз пять деревень по берегу, и только три из них человеческие. Чувствуешь, дымом не тянет, и собаки не лают...
— Естественно, не тянет, — лениво отозвался Мих, пожёвывая стебелёк тимофеевки. Такое ощущение, что мокрая одежда ему совсем не мешала, зубами он не стучал, ногами не притоптывал, и казалось, чувствовал себя вполне комфортно. — Куда ж ему тянуть, если ветер от нас дует. А подождать следует, если вампирье поселение — лучше к ним днём идти, они тогда тихие и сонные.
— А н-ночью? — каждое слово давалось мне с трудом. — Т-тогда они д-должны вокруг д-деревни ход-дить...
— Не факт, — процедил Мих. — Скорее, перепились да спят... Это у них часто. С поза-поза... неважно... предыдущего Повелителя...
— Р-ребята, не могу, — отбил я зубами, — з-замерзну, п-пойдём, р-рискнем н-на н-ночлег п-попроситься, а? Ш-шансов-то ш-шестьдесят п-процентов...
— Ну пошли, — ответил Мих, — сейчас в канавах неподалёку пьяницу какого поищем, в чувство приведём, да и к нему напросимся...
Кроссовки хлюпали, рубашка липла к телу и не хотела сохнуть, джинсы и подавно, рука болела, а мы шкандыбали вдоль забора в поисках завалящего пьяницы. Забор оказался добротным и длинным. Со стороны реки я насчитал двое ворот, наглухо закрытых. Собаки не лаяли. В траве кто-то зацокал, в реке плеснула рыба. Или русалка. Выглянула луна, и сразу стало светло. Лес остался на том берегу, и оказалось, что при луне в поле видно ненамного хуже, чем при дневном светиле. Мы дошли до конца забора и завернули за угол. Ограда тянулась и здесь.
— Мих, — осенило меня, — а у людей и не... людей ограды отличаются? Человеческие покрепче должны быть, или как?
— Не особенно, деревни давно строились, может, со стороны поля ограды вообще нет. Эта должна быть всё же человеческая, нюхом чую. Вот только почему собаки не лают?
Наконец мы дошли до ворот, от которых вела вполне наезженная и широкая дорога. Разделившись, мы пошли прочь от ворот я с Роксаной по левой обочине, Мих по правой. Шагов через двести мы действительно обнаружили метрах в пяти от обочины бесчувственное тело. Меч наклонился и потряс спящего за плечо. Раздалось невнятное бормотание. Мих потряс сильнее, но результат был тот же.
— Не получится, — заявила Роксана, — этот до утра не прочухается, зато вон слева три стога сена, вполне можно погреться.
Не знаю, как грелась Роксана в прозрачных и невесомых одеяниях, во всяком случае, голоса они с Михом не подавали, а меня искололо всего. Я не знал, что лучше — замерзнуть или исчесаться. Вроде и джинсы плотные, и куртка такая же — ан нет, волоски, пыль, колючки лезли в волосы, за шиворот, в штанины, кололи ступни и ладони, но грели вполне допустимо. И это при том, что джинсы и куртка сохнуть упорно не желали. Но снять их и исколоться я не решился. Стащил только кроссовки и носки.
К утру мне всё же удалось ненадолго забыться. Разбудило меня нежное поглаживание под непросохшей курткой. Скосив глаза, я различил копну косичек справа, пухленькую ножку на своём бедре и изящную ручку на груди. Роксана лежала рядом и нежно меня поглаживала. Я резко отодвинулся и запахнул рубашку.
— О, мой прекрасный принц, — проворковала искусительница, — разве тебе не хочется немного расслабиться? Лежи, а я одарю тебя своими ласками.
— Ты что, сдурела? — зашипел я спросонья. — Тебе делать больше нечего, как приставать к незнакомому мужику в антисанитарных условиях? Ползи отсюда, Миха буди!
Раскосые глаза пери стали на мгновение круглыми. Потом она очухалась и надула губки. Самообладание у неё было потрясающее.
— Ну какой же ты незнакомый? — проворковала она ещё нежнее. — Ты самый прекрасный мужчина на свете, я сражена твоим мужеством и отвагой...
"Дура", — подумал я, но удержался и ничего не сказал, не время было ссориться с любвеобильной красоткой, — "ты бы хоть слова выбирала для каждого разные. Заучила как попка, и шпаришь всем одно и то же".
Вслух же произнёс:
— Прости, Роксана, что-то мне нехорошо, простудился, наверно, да и вставать пора...
И осознал, что мне, и правда, не очень хорошо. Рука по-прежнему болела, горло драло, а в носу жгло и чесалось. Кроссовки не высохли, куртка тоже. Единственное, что было во всём этом приятного — во рту ощущался песок вековых пустынь, значит, повышенного при бешенстве слюноотделения пока нет. Я со стоном поднялся и поискал глазами Миха. Он спокойно спал в нашем же стогу, не вызывая, видимо, у Роксаны абсолютно никаких поползновений.
Глава четвёртая. Деревня
В которой две женщины дерутся из-за меня.
Виктор
Среда, утро
Открылись ворота, и показалось стадо коров, которое и направилось в нашу сторону по дороге. Сзади шёл дедок с кнутом, а за ним две бабки с козами. Мы сидели в стогу, наблюдая, как стадо медленно проходит мимо.
— Угу, — протянул Мих, — пятьдесят две коровы, значит, в деревне около пятидесяти домов. Нормально. Если там ещё и постоялый двор есть — совсем хорошо. И могу вас обрадовать — я слышал пение петухов, хотя никакого намёка на лай так и не было.
Одна из бабуль с козочками обнаружила нашего вчерашнего пьяницу и принялась пинать его, издавая при этом невообразимый и не поддающийся расшифровке шум. Алкаш нехотя перевернулся на другой бок, и бабуля, пнув его напоследок, отправилась дальше.
Через какое-то мгновение оказалось, что Мих уже стоит рядом с ней и о чём-то оживленно беседует. Расходились они явно довольные друг другом, потому как проходимец чмокнул бабку в щёку и помахал нам рукой.
Деревня, как разузнал Мих, называлась Выселки и состояла из двух идеально прямых улиц с юга на север — соединявших две пары южных и северных ворот, и двух не менее ровных улиц с востока на запад, одна из которых соединяла ворота, а вторая обоими концами упиралась в довольно аккуратные избы. Они, хоть и некрашеные, произвели впечатление вполне зажиточных, особенно те, что в два этажа, некоторые из них стояли в глубине участков за глухими заборами, а некоторые фасадом выходили на улицу. Окошки, правда, были маленькие из крошечных квадратиков стекла в частых перплётах. И на всех массивные ставни.
Дома со стороны речки стояли на очень высоких каменных фундаментах и получались почти в три этажа — вероятно, на случай разлива реки. Кое-где по обочинам попадались куры, и слышалось ржание лошадей. Но по-прежнему не видно было ни одной собаки. Я насчитал не менее шести колодцев — по три на улицу. У двух из них толпились бабки с коромыслами и смеялась пара молодок. На заборе сидел конопатый мальчонка и ковырял в носу. Тихо, спокойно, сонно и вполне сыто. Мне это не понравилось. Слишком спокойно и слишком тихо. Я морально уже был готов встретить и оборотней, и вампиров, и разбойников. Нас рассматривали с интересом, но с расспросами не приставали.
Постоялый двор нашёлся у западных ворот. Большая изба в два этажа и шесть окон выходила двумя стенами на улицу, за забором виднелся сад и аккуратные ряды грядок. Хозяйка что-то стирала во дворе в деревянной кадке. Мих постучал в калитку, женщина распрямилась и пошла открывать.
Ей ... чуть за тридцать, решил я. Соломенные волосы собраны в пучок, гладкая загорелая кожа, босые ноги, обнажённые до плеч полные руки. Ничего особенного — обычная деревенская молодуха. Мих слегка качнулся на пятках и заглянул ей в глаза. Женщина ответила спокойной ровной улыбкой, чуть подавшись вперёд, не отводя от него спокойных серых глаз. К ней хотелось прислониться, уткнувшись носом в крепкую грудь, и забыться детским беззаботным сном. Мих всё смотрел на неё и молча улыбался. Меня обдало жаром, и я поспешно отвернулся.
— Хозяйка, — вопрос лучился нежностью и спокойствием, — не найдётся ли у тебя пары-тройки комнат для усталых путешественников? Не заплатим — так отработаем, не пожалеешь...
Не отводя от него взгляда, женщина отступила вбок, пропуская нас во двор.
Помыться, переодеться в чистую, хоть и совершенно уродливую одежду, выпить молока с хлебом и вырубиться — предел мечтаний. Думать ни о чём я не мог — упал на койку в маленькой комнатушке на втором этаже и выключился.
К обеду я обнаружил, что меня знобит. Болела голова, рука, драло горло. Нос заложило — дышать я мог только ртом. До меня со всей беспощадностью дошла кошмарнейшая мысль — здесь нет аптеки! Мне нечего пустить в нос, я не найду ни аспирина, ни нафтизина, ни анальгина, не говоря уже об антибиотиках... Утешало лишь то, что во рту по-прежнему было сухо. Значит, грипп...
Среда, ночь
Знобит. Дышать носом нет никакой возможности — поэтому дико ломит голову и переносицу. Никогда не думал, что обычный насморк может доставлять столько невыносимых страданий. Лечь не могу — затекает нос. Приходится спать полусидя. Переносица болит до крика, от дыхания ртом пересыхают язык и горло. Роксана принесла тёплого молока и изъявила желание попарить меня в бане — я сказал, что после бани меня точно хватит инфаркт. Тогда она предложила согреть мне кровать своим телом. Я отказался под предлогом, что могу её заразить. Надеюсь, если я впаду в беспамятство, она не станет этим пользоваться. Венерологов в этом мире я точно не найду. Дважды добирался до туалета на улице и вполне прочувствовал необходимость ночных ваз для загородных домов без канализации. Горшок нашёлся под кроватью. Решил, что лучше умру, чем им воспользуюсь. Теперь спускаюсь по лестнице, зажимая нос тряпицей. Когда принимаю вертикальное положение — переносице чуть легче, но зато практически невозможно подавить дрожь. Неужели мне придётся спать стоя? С ужасом осознаю, что мне маячит не столько бешенство, сколько гайморит...
