— Он самый. Его-то и отказались продать... официально. Причина: немцы знают, что информация из их штаба утекает к англичанам. Вот почему они во всеуслышание объявили, что не продадут нам ни этот крейсер, ни любой иной корабль того же класса. На деле же... Короче, вы как глава делегации отправляетесь в Германию. Не в Берлин, а в военно-морской порт Вильгельмсхафен. К сожалению, пока что дата визита остается открытой. Официальная повестка дня: переговоры о продаже документации. Кстати, категорически настаивайте, чтобы нам были переданы все данные о модернизации корабля. Немцы слегка переделали набор, палубу, опять же, также установили дополнительное зенитное вооружение. Все эти сведения должны быть нашими! О продаже самого корабля — ни слова. Ни при каких обстоятельствах, то есть ни в официальных переговорах, ни в беседах за адмиральским чаем. Немецкие партнеры тоже будут молчать вглухую. Меня в состав делегации включат как специалиста по монтажу от кораблестроителей. И еще обращаю внимание. Мы не знаем всех подводных камней, которые могут таиться в сделке о продаже крейсера. Не исключаю, что она сорвется.

НКВДешный чин отхлебнул из стакана. Адмирал воспользовался паузой и задал вопрос:

— Если купим — кто перегонять будет? И куда?

— Не наши люди. В Мурманск. Точнее, в одну тихую бухточку возле. А уж дальше ваши оттащат буксиром до сухого дока. Или задействуете пару буксиров. Так и так корабль должен туда попасть.

— Тогда что от нас понадобится?

— Первое и самое неотложное после появления корабля в этой бухте: закрасить все названия. В качестве меры секретности. А что силуэт будет, как у немца — мало ли, наши взяли и построили аналог. По немецким чертежам. Буксир или буксиры обеспечить, понятно. Еще одно большое дело: возможное довооружение зенитной артиллерией. Как я слышал, у немцев с этим не особо. Еще модернизация радиооборудования...

Глава 4

Рославлев рассудил, что сейчас самое время наведаться к Курчатову и проинспектировать положение дел. Надо было бы следовать старому мудрому правилу 'Хорошая инспекция — это внезапная инспекция', но, к сожалению, такое было невозможно. Для того, чтобы попасть на территорию, требовалось заказать пропуска для самого Рославлева и для охраны.

— Ну, Игорь Васильевич, поведайте об успехах.

Эти слова не были приняты за шутку. Курчатов проявил полнейшую серьезность.

— Что до испытательной шахты, то она не готова в полной мере. Вертикальный ствол — тот пройден, но еще остались горизонтальные штреки. Вот наглядная карта... зеленым закрашено то, что уже сделано...

— Как понимаю, вот здесь дело пойдет медленнее, поскольку длина перемещения породы составит...

— Да, и потому рассчитываем еще на месяца четыре. Но это без учета затрат времени на создание приборного оснащения. Правда, группа расчетчиков приносит огромную пользу. Они сэкономили чуть ли не сорок процентов по срокам. Но тут вижу еще неиспользованные резервы.

— Расскажите.

Глава атомщиков явно готовился к разговору. Речь его звучала уверенно:

— Все началось с Якова Борисовича. Вы ведь его знаете...

— Знаю.

— Так вот, он принялся интенсивно осваивать технику, которой заведует Эсфирь Марковна, с целью научиться работать на ней самостоятельно.

-Я еще спрошу ее мнение по этому вопросу. Но пока что изложите ваше впечатление.

Курчатов огладил свою короткую (пока еще) бородку.

— Как мне кажется, Яков Борисович вполне способен работать самостоятельно. У него есть свой раздел в постоянной памяти, то есть хочу сказать, своя папка, и он постоянно заносит туда свежие таблицы. Сам сидит за клавиатурой! Ну, когда получается.

Намек был вполне себе ясным.

— Вы хотите сказать, Игорь Васильевич, что хорошо бы и самому Зельдовичу, и его коллегам того же уровня обзавестись личными системами?

— Да. Усматриваю здесь возможность сильно уменьшить нагрузку на Эсфирь Марковну и ее группу.

— Как раз это одна из причин моего появления у вас. Вы правы, подход нуждается в развитии. Между прочим, такой вариант уже рассматривался. Вижу тут препятствие: пользователю, кем бы он ни был, потребуется знание английского. Эсфирь Марковна им владеет, а насчет других как?

— Надо выяснять, — решительно заявил Курчатов.

Далее была встреча с системным администратором Эпштейн.

Девушка преобразилась. Куда подевалась тихая, более чем скромно одетая вечерница? Дело было даже не столько в обновленном наряде. Изменился взгляд. В нем появилось нечто административное и даже начальственное. В полном соответствии с театральными канонами королеву играла свита. Чем-то вроде:

— Да, Эсфирь Марковна.

— Я подготовлю, Эсфирь Марковна.

— Конечно, нет, Эсфирь Марковна. Все в специально выделенной папке, ничего не упущено.

И даже капитан-лейтенант Александр Александрович Твердаго — формально он числился прикомандированным, отвечающим за дешифровку перехваченных германских и иных радиограмм — слушался ее распоряжений беспрекословно. Еще бы нет! Этот достойный командир умудрился запортить важную запись. Получить бы ему строгий выговор (это в минимуме) от большого начальства, но товарищ Эпштейн какими-то заумными манипуляциями ухитрилась оживить совершенно дохлый документ. Отделался моряк дешево. Всего-то, что долгий леденящий взгляд и столь же холодные слова: 'Больше так никогда не делайте'. Товарищ Твердаго так никогда и не узнал, что этот педагогический прием Эсфирь Марковна бессовестно украла у товарища коринженера.

Именно этот высокий чин НКВД и устроил собрание, на которое пригласил всю группу 'электронщиков' — так их назвал товарищ коринженер — а также начальника первого отдела. К нему первому председательствующий и обратился.

— Петр Витальевич, мною запланировано расширение возможностей вычислительного отдела. Из данного зала сделаем два. Для этого, — на столе развернулся ватманский лист с планом помещений, — установим перегородку, а вот в этой стене понадобится дверь. В ней обязателен замок, его и ключи я обязуюсь достать. Замок самозакрывающийся. В этом помещении будут установлены системы.

Какие именно — никто не спросил, это и так было ясно.

— Также будут проложены кабели для высокоскоростной связи. Обозначены на схеме зеленым. Управляющие системы — сюда, в эту комнату. И если в эту комнату доступ будет открыт по разрешению товарища Эпштейн, то сюда — только с такого же разрешения, завизированного вами, Петр Витальевич. Эсфирь Марковна, к работе вы будете допускать лишь тех, кто докажет свою способность управляться с системой.

Системный администратор почтительно наклонила голову.

— Столы, кресла, перегородки между рабочими местами, сама техника — это все за мной. Как только будет готово само помещение и перегородки — дело станет за вами, ребята. Именно вам доверяю прокладку сетевых кабелей. Инструкции, материалы, инструменты получите. Но есть еще одна весьма сложная задача. Эсфирь Марковна, вы помните тот вопрос, заданный Юлием Борисовичем?

Она прекрасно помнила. Ее в свое время спросили, могут ли электронные таблицы брать неопределенные интегралы. Эсфирь этого не знала, но тогда Сергей Васильевич ловко переключил разговор на другую тему.

— Так вот, товарищи, на некоторые системы будет установлено специальное программное обеспечение. Оно может и задачи линейной алгебры решать, и с векторами работает, и с матрицами... и много чего еще. Впрочем, насчет неопределенных интегралов не уверен. Короче, вам разбираться. Вы будущие математики. И если в настоящий момент не знаете, что есть эллиптические функции и с чем их едят — будьте так любезны взяться за учебники или покланяться профессору... кто у вас там главный по этой части? Неважно. Вам виднее.

Сергей Васильевич сдержал слово. На следующий день в вычислительном зале появилась целая стопа толстенных листов фанеры, плиты звукоизолирующего материала, бухта кабеля, пакет с крепежом и коробки с машинерией.

Чкалов передал управление Байдукову, встал с командирского кресла и с наслаждением потянулся. Слов нет, кресло было вполне удобным, уж точно получше, чем на многих истребителях, и усилия для управления многотонной машиной требовались относительно малые, и с погодой пока что везло, а все ж напряжение предстартовых дней давало о себе знать. К тому же аккурат в ночь перед вылетом Олюшка-младшенькая устроила концерт. Жена определила, что у малышки, должно быть, животик болел.

Второй пилот все это знал. Сначала командир экипажа мысленно поражался источнику такой информированности, но потом решил, что обмен сведениями шел через жен. Как бы то ни было, Георгий Филиппович сам предложил заменить командира за штурвалом, 'пока условия полета нормальные'. Валерий Павлович отнекиваться не стал, а вместо этого устроился на специальном кресле, позволявшем спать чуть ли не лежа. Уж пара часов у него была.

Проснулся Чкалов сам. Что-то изменилось в гуле двигателей. Опытному летчику-испытателю не составило труда почти мгновенно понять: второй пилот прибавил обороты.

Сон слетел мгновенно. Быстрым шагом командир двинулся в пилотскую кабину.

Байдуков лишь краем глаза глянул на товарища и коротко пояснил:

— Фронт впереди. Передали.

Имелся в виду грозовой фронт, конечно.

С подобным экипаж уже сталкивался во время американского перелета. Но тут дело обстояло совсем по-другому.

— Хочешь забраться повыше? Я бы тоже так сделал.

— Не выше десяти тыщ.

— А если обходить с северного фланга?

— Паша просчитал: крюк велик. Чуть не триста километров. Вроде и не так уж много, да сколько там этих фронтов...

Штурман Беляков энергично кивнул.

— Павел, что там по радионаведению?

Ответ виделся не таким уж очевидным. Конечно, гирокомпас в соединении с магнитным, да еще радио, выдающее направление, да умнейшие навигационные приборы, просчитывающие курс куда быстрее, чем это мог бы сделать человек... Но в самой глубине души штурман не доверял хитровыдуманной машинерии и вручную пересчитывал курс. Но и тогда, при полете на Пермь, и сейчас техника выдавала результат практически тот же, как и умная штурманская голова.

— Пока идем по плану. Вот скоро хребет. Только глазом не усмотрим, облачность уж недалеко.

— Вовка, когда сеанс связи?

Вообще-то Чкалов и так это знал, но лишний дружеский тычок, по мнению командира, радисту повредить не мог.

— По графику через семнадцать минут, Валерьпалыч.

— Ладно. Принимаю управление.

— Управление сдал.

— Управление принял. Бортмеханику приказываю бросить все усилия на разогрев жратвы.

Последняя фраза была произнесена мерзостно-официальным голосом. Впрочем, упомянутый член экипажа был наименее занятым. Механизмы и приборы работали — ну, не сказать, чтоб безукоризненно, но в пределах допусков. Вот почему инженер 2 ранга Копатов пребывал в чуть расслабленном состоянии. Его богатая практика говорила, что как раз полное соответствие показаний приборов эталонам и нормам таит в себе неприятные приключения. А небольшой разброс по показаниям — дело житейское.

По многократно проверенным и слегка корректированным расчетам лететь оставалось еще семь часов пять минут. Но многоопытные командир, второй пилот и штурман даже в самых радужных мечтах не смели думать о полном соответствии графикам и прогнозам. Уж они-то насмотрелись на фортели богини, по имени Неожиданность.

Может показаться удивительным, но адмирал Лютьенс, стоя на мостике 'Гнейзенау', думал о том же, сиречь о капризах и заскоках Фортуны. Надеялся он, понятное дело, на лучшее, а готовился, как легко догадаться, к худшему.

Да, он сделал все, что было в его силах. Караван торговых судов под якобы охраной (два эсминца, только лишь!) уже вошел в Немецкое море и, не тормозя себя противолодочным зигзагом, шел на восток, к берегам Дании. Чуть отставая, за ним следовала немецкая эскадра. Местонахождение французов вообще не было известно, ясно было лишь, что они медленно, но верно догоняют конвой. Радиомолчание соблюдалось самым строгим образом. Разумеется, до того момента, когда англичане обнаружат обе союзные эскадры. Или не наступит тот самый крайний случай, предвидеть который вообще не представляется возможным.

При благоприятном стечении обстоятельств можно было рассчитывать, что английский адмирал купится на ложный ход с якобы случайной, но тщательно зашифрованной передачей. Штаб Лютьенса не имел точных данных, а приближенные оценки давали очень уж большой разброс: фора могла составить от восьми часов до суток. В любом случае до устья Эльбы этого бы не хватило.

Однако втайне немецкий адмирал рассчитывал на глупость французов, которые позволят себя обнаружить первыми. Их вполне могли крепко побить, но шанс сбежать у адмирала Жансуля имелся. И в этом случае английская эскадра задержалась бы. А немецкому соединению только того и надо было.

Надеяться на еще чью-то помощь было бы верхом самоуспокоенности. Немецкие подлодки могли бы оказаться в этом регионе разве что случайно. А о воздушной поддержке бомбардировщиков сухопутного базирования и думать не стоило. Все та же проблема: найти чужую эскадру в открытом море при сравнительно небольшом радиусе действия Ju-87 есть вещь полностью немыслимая.

Разумеется, быстроходные крейсера лондонской серии, как это и предполагалось, вырвались вперед. У них был приказ: строем фронта прочесать северную часть Немецкого моря двухсотмильным гребнем. Слово 'прочесывание', строго говоря, являло собой преувеличение: радары на эти корабли не устанавливались. Но вице-адмирал Холланд полагался не только на крейсера.

Авианосец 'Илластриес' уступал в скорости 'лондонским' совсем чуточку: не более, чем на пару узлов. И в ангарах у него имелось тридцать три бомбардировщика-торпедоносца 'суордфиш'. Не особо быстролетных, зато из них вполне получились разведчики. Ради большего радиуса действия к взлетевшим пяти самолетам даже не подвесили торпеды. Как раз воздушной разведке и содействовала удача. Если, конечно, полагать таковой обнаружение эскадры, включающей в себя авианосец. Правда, об этом пилот английского биплана догадался не сразу. Он просто доложил по радио:

— Нахожусь в квадрате восемнадцать-двадцать. Вижу одномоторный самолет с французскими опознавательными знаками.

Английский оперативный дежурный отреагировал достаточно быстро, поскольку сообразил, откуда француз мог появиться. А еще он сразу же представил себе последствия воздушного боя биплана с максимальной скоростью двести двадцать километров в час и с вооружением, состоящим из одного пулемета винтовочного калибра и одного крупнокалиберного, с французским LN.401 (а другого тут и быть не могло). У предполагаемого француза имелось полуторакратное преимущество в скорости и пушечное вооружение. Правда, легкий биплан превосходил оппонента по маневренности. И все же...