— Не забывай, — ответил Дэвайн, — мы к тебе в дом не вламывались. Это твои люди нас сюда приволокли, и держал ты нас тут насильно. Не строй из себя невинную жертву. Оставь нас в покое, просто дай уйти.
— Ну, иди, иди! — заорал конунг. — Проваливай, скатертью дорожка! Колдуны поганые! На что вы вообще годитесь? Чужие дома только жечь... Уж лучше бы мне тебя никогда не видеть, тебя, и твоего проклятого щенка. Иди, мешать не буду, — отвернувшись, конунг в сердцах воткнул меч в снег. Огненные блики освещали его понурую фигуру.
Однако у Дэвайна не было ни сил, ни времени, чтобы размышлять над его странным поведением. Нужно было уходить, пока конунг не передумал.
Не спуская с него глаз, Дэвайн склонился к сыну. Закутав в плащ, поднял на руки и двинулся в темноту, в сторону леса, увязая в глубоком снегу.
Он отошел далеко, когда его окликнул тихий голос:
— Эй, колдун. Погоди.
Дэвайн обернулся. Конунг шел следом. Проворно опустив сына на землю, Дэвайн выхватил меч, и конунг остановился. Лишь теперь Дэвайн заметил, что он без оружия.
Дэвайн не убрал меча. Вся округа знала: Торгриму Железному Лбу нельзя доверять.
— Послушай, колдун, — промолвил конунг. — У меня к тебе есть деловое предложение.
Дэвайн молчал. Конунг произнес:
— Чего молчишь, колдун? Почему ничего не скажешь?
— Хочу сначала послушать, о чем идет речь. Я ведь, знаешь ли, человек занятой, деловых предложений от всех подряд не принимаю.
Конунговы глаза смутно блеснули, отражая дальнее пламя.
— Эх, и зря я тебя не повесил, — уронил он. — Надо было тебя все-таки...
— Ладно, конунг, — перебил Дэвайн. — Не тяни. Говори, чего надо. У меня нету времени. Говори — а не то так я пошел.
— Гад ты, колдун, — бросил Торгрим. — Вот только выбора у меня нет. Не могу я тебя отпустить... не могу. Слушай, я тебе расскажу кое-что.
Конунг помолчал, точно собирался с духом.
— Коротко говоря, колдун, — угрюмо буркнул он, — плохи наши дела. Пес знает, что у меня тут творится.
— Это я уже заметил, — с усмешкой отозвался Дэвайн.
— А ты не перебивай, колдун! Когда я говорю — не перебивай.
— Извини, — Дэвайн пожал плечами. — Я тебя слушаю. Обещаю, что больше не буду перебивать.
— Да я рассказываю, колдун, рассказываю, — конунг обернулся на горящий дом. Потом сказал:
— Ну, так вот, колдун. Кто-то убивает моих людей. И я хочу, чтоб ты его поймал. Это и есть мое предложение.
Дэвайн не сказал ни слова.
— Чего молчишь, колдун? — осведомился конунг. — Говори уже чего-нибудь.
— Не понимаю, при чем здесь я, — Дэвайн повел плечом. — Я ведь не вылавливаю убийц. Я лекарь, конунг, и очень спешу. Мне недосуг ерундой заниматься.
— Ерундой? — Торгрим зло, криво усмехнулся. — Ерундой, говоришь? Это существо уже четверых у нас убило. Может, в тех краях, откуда ты явился, это и называется ерундой, да только... У нас тут, изволишь ли видеть, люди смотреть друг на друга боятся, из поселка боятся выползти, дочери мои от страха с ума сходят, я сам который месяц глаз сомкнуть не могу, все думаю, кого оно еще прикончит, а ты говоришь, ерундой... — он перевел дух. — Оставайся, а, колдун? Я тебе хорошо заплачу. Отдам, чего захочешь, Асгардом клянусь, ничего не пожалею. Земли пожелаешь? Будет тебе земля. Золото будет, все, чего душе угодно.
— Да при чем тут золото. Я ведь, кажется, ясно сказал: я лекарь, а не колдун. Попроси свою дочь, она прорицательница. А я не прорицатель, и ворожбой не занимаюсь. Как же ты хочешь, чтобы я этого убийцу нашел? Не проси меня, я тебе ничем помочь не смогу.
— Ну, а твой мальчишка? Твой сын? Он вон какие штуки откалывает. Неужели и он не...
— Брана оставь в покое. И вообще, мы не те люди, что тебе нужны. Мы не ловим убийц, пойми это уже. А теперь извини, нет времени, нас во Флатхолме ждут.
— Постой, колдун, постой! — заторопился конунг. — Ты ж не знаешь всего. Этот убийца — оборотень. Поэтому никто, кроме вас, нам не поможет. Стал бы я перед тобой тут унижаться, кабы не это.
— Ну, полно, полно, конунг! Ты вроде не ребенок, что еще за сказки.
— Тебе б такие сказки, — отрезал конунг, — ты б потом всю оставшуюся жизнь не заснул. Никакие это не сказки. Правда это, колдун. У нас тут завелся оборотень, чтоб ему...
Дэвайн помолчал. Не было сомнения: конунг не лжет, не шутит, не пытается его запутать. Конунг действительно верит в то, что говорит.
— Но с чего ты взял, — спросил Дэвайн, — с чего ты взял, что это оборотень?
— Да с того и взял, — конунг вздохнул. — Сам посуди, колдун: убивает вроде как медведь, но планирует явно человек, уж больно хитро все это каждый раз обставлено, — понизив голос, Торгрим огляделся. — Видишь? Сам себя уже боюсь, до чего довел, собака. Ну, так что, поможешь, или нет? Соглашайся, колдун. В убытке не останешься.
— Погоди, конунг. Но почему ты знаешь, что убивает медведь?
— Я, по-твоему, тупой? Я ж, чай, следы медвежьи узнать могу. И потом... жрет он их. Жрет, понимаешь? Ну, опять же, стены он ломает, двери... Кому, кроме медведя, такое под силу? А следы, сказать тебе, от него на снегу громадные. С сосну ростом, поди, медведище... ну, то есть чудище это.
— Кто-нибудь его видел?
— Ясно, что видели, — буркнул конунг. — Видели... те, кого он сожрал.
— Живые, конунг. Я говорю про живых. Живые его видели?
— Нет, колдун, из живых никто его не видал. Четверых он тут угробил, а никто не видал. Умеет, сволочь, прятаться. Люди говорят, что он когда крови хочет, тогда и в зверя обращается. Лучшие следопыты его поймать не сумели. И... и Траин, мой старший сын — тоже. После того, как эта тварь сожрала Ари, его друга, мой сын поклялся отомстить, — конунг опустил голову, — да не вышло у него. Оборотень сам его поймал. Подкараулил в старой охотничьей избушке, в лесу, да разорвал в клочки. Видел бы ты, колдун, что от него осталось, от сына моего... И никто, никто эту тварь выследить не смог, прямо будто в воду канула. Исчезла, может, на месяц, а потом — опять. У нас до того дошло, все друг дружку подозревать стали. В каждом оборотень мерещится, а поймать его не можем, только и остается, что сидеть да ждать, кого он еще вздумает прикончить. Так и живем, колдун. Такие вот дела.
Дэвайн молчал.
— Ну, колдун, чего молчишь?
— Не знаю, что сказать, — сознался Дэвайн. — Все это очень странно. Нужно время, чтобы разобраться.
— Оставайся, и будет тебе время!
— Нет, конунг, не могу. Во Флатхолме эпидемия. К тому же, я дал слово Эйреку. Не могу, и не проси.
— Все отдам, колдун! Все, что пожелаешь! Цену сам назначь. Ну же, колдун, соглашайся!
— Да ведь я же сказал, что не могу, — ответил Дэвайн. — Вот после — другое дело. Как во Флатхолме закончу, приеду к тебе.
— Да ты смеешься, что ли?! — взъярился конунг. — Ты, может, у этого Синего Носа до весны проваландаешься! Да к тому времени эта тварь всех тут порешит!
— Я сказал — нет, значит, нет. Я дал Эйреку слово, и нарушать его не собираюсь. Если будет нужно, и год во Флатхолме пробуду. Я тебя, конечно, понимаю, но...
— Да насрать на твое понимание! — заорал конунг. — И на Краснобородого насрать, и на всех его дружков! Я уж полчаса перед тобой пресмыкаюсь, и все напрасно! Да ты просто издеваешься надо мной, колдун! Ну, как же: конунг перед ним унижается! Какое для тебя, раба, удовольствие! Небось, не всем рабам такое каждый день выпадает! Чего ты тут корчишь из себя, разбойник, нищеброд? Волшебника? Великого врачевателя? Да ты всего лишь раб! Поганый раб ты, вот ты кто такой!
Дэвайн выждал, пока конунг замолчит.
— Ты закончил? — молвил он. — Чтоб ты знал: кем бы я не был, я не твой раб, и не буду им никогда. Уж лучше умереть. А теперь я ухожу, говорить с тобой нам больше не о чем.
— Никуда ты не уйдешь!
— Оставаться на месте, — велел Дэвайн. — Не приближайся ко мне.
— Ты не уйдешь отсюда, колдун!
— Еще как уйду. А если для этого придется убить тебя, конунг, так это я сделаю, не задумываясь. Ясно тебе? Не стой у меня на пути. Отойди!
Конунг шагнул вперед, Дэвайн услыхал его тяжелое дыхание.
— Нет, колдун, — выдавил Торгрим. — Ты не можешь уйти. Я... я прошу тебя. Я никогда никого ни о чем не просил, а теперь прошу: не уходи. Ты обязан нам помочь. Кто же еще нам поможет, если не ты?
— А кто поможет людям во Флатхолме?
— Что я должен сделать, колдун? — прохрипел конунг. — Как тебя просить? Какие слова говорить, чтоб ты согласился? Что, что нужно для этого сделать? Скажи, и я сделаю. Хочешь, на колени встану перед тобой? Хочешь? Ну, хочешь?
И Торгрим внезапно упал на колени в снег.
— Видишь? — сказал он. — Я на все пойду.
— Встань, конунг.
— Не-ет, колдун. Хочешь, можешь людей позвать, чтобы все видели, как конунг перед тобой на карачках ползает. Пускай полюбуются.
— Послушай, — сказал Дэвайн. — Я обещаю, что вернусь, как только закончу во Флатхолме. Я даю слово, слышишь? Это все, что я могу для тебя сделать.
— Нет, колдун. Этого мало. Ты не можешь уехать.
— Но я должен ехать! — не выдержал Дэвайн. — Хватит! Кончай это представление!
— Колдун...
— Встань и замолчи. И... и слушай меня. Я обязательно сюда вернусь. Чем смогу, я помогу тебе. Но сейчас — сейчас я должен ехать. Я не могу остаться, пойми. Я не могу остаться.
— Я могу остаться, — раздался тихий голос у Дэвайна за спиной. Тот обернулся. Бран сидел на снегу, и лицо, освещаемое отблесками пожара, казалось желтоватым, точно от болезни.
— Я могу остаться, — повторил он.
— Бран, — начал Дэвайн.
— Ты слышишь, конунг? — перебил Бран. — Я останусь и помогу, хотя ты того и не заслуживаешь. Но я это делаю не для тебя, ясно? И я не хочу никакой твоей платы, запомни. Я сделаю все, что только сумею. Это мое тебе слово. А теперь, конунг, вставай, и пошли. Моему отцу нужно ехать, он по твоей милости итак слишком много времени потерял.
— Но ты не врешь? — спросил конунг. — Ты действительно нам поможешь?
— Да, конунг, — ответил Бран. — Да. Я вам помогу.
Глава 9
Дэвайн уехал на следующий день. Бран проводил его до дороги, едва видневшейся среди огромных сугробов. Солнце стояло высоко, когда он возвращался в поселок.
Он неторопливо ехал верхом по тропинке вдоль берега. Слева была скала, справа — обрыв. Внизу журчал и прыгал по камням никогда не замерзающий поток.
Человека он заметил издали. Сидя на огромном, покрытом инеем и ржавыми пятнами лишайника валуне, тот походил на одинокую замерзшую ворону.
Расстояние меж ними сокращалось. Когда до валуна осталось шагов пять, человек внезапно спрыгнул наземь. Бран осадил лошадь, и они с незнакомцем уставились друг на друга.
Незнакомец был молод, может, всего на пару лет старше Брана. Копна рыжих волос напоминала неряшливую шапку. Высокий и тощий, словно палка, он стоял и нахально ухмылялся. Измазанная сажей худая физиономия, недобрая и наглая, как показалось Брану, сразу ему не приглянулась.
Парень перегородил собой узкую тропинку, объехать его было невозможно. Бран нахмурился. Нырнув под плащ, ладонь легла на рукоять меча.
— Здорово, колдун, — приветствовал незнакомец. Голос у него тоже был пренеприятный. — Ну, чего? Проводил папашу-то?
— А тебе какое дело? — ответил Бран. — Ты нам, кажется, не родственник.
Чужак громко усмехнулся.
— Уж это точно, — как ворона крыльями, он взмахнул длинными руками. — Я вам совсем не родственник. Пес шакалу братом не приходится, — и, словно исподволь, чужак придвинулся к Брану.
— А ну, не подходи, — стиснув рукоять меча, Бран дернул лошадь за узду, и та фыркнула, заплясала, разбрасывая копытами щебенку и снег. Чужак осклабился, показав в ухмылке белые крупные зубы.
Ишь, скалится, будто волк. И чего только ему надо?
— Слышь, колдун, — сказал чужой, — а как тебя звать-величать?
— Тебе-то что, — буркнул Бран.
— Чего, жалко, что ли? — спросил чужак. — Может, мне интересно? Может, я за тебя помолиться хочу? Иль боишься сглазить?
Бран смерил взглядом нелепую фигуру чужака и, подавив жгучее желание наехать на него лошадью, ответил:
— Меня зовут Бран. Доволен? Насладился? А теперь — с дороги. Дай проехать.
— Да ты ехай, ехай, колдун, я ж тебе не мешаю.
— Еще как мешаешь.
— Ну, ты уж прости великодушно. Я ж ведь испариться не могу, не колдуны мы, как некоторые.
— Тебе чего надо? — спросил Бран, закипая. — Чего привязался?
— Может, ты мне нравишься? — ответил незнакомец. — Может, мне охота с тобой поговорить?
— А вот мне неохота, ясно?
— А чего тебе охота, колдун?
— Проехать.
Чужак пожал костлявыми плечами.
— Ну, так проезжай. Или ты меня боишься?
— А ты кто, король лесной, чтобы тебя бояться? — фыркнул Бран. — Да я тебе не то что...
— Ш-ш! — зашипел вдруг чужак и вскинул палец. Улыбка сбежала с его лица, оно сделалось тревожным. Чуть погодя раздались голоса, отдаленный смех и собачий лай: со стороны деревни приближались люди. И их было... их было... Бран привычно склонил голову. Их было восемь. Нет, девять, все, кажется, женщины. С ними — несколько собак.
Ничего опасного.
Но чужак явно так не думал. Он напрягся, страх, сомнение и раздумье отразились на лице. Бран с удивлением разглядывал его.
— Эй, — окликнул Бран. — Ты чего?
— Тише! Тише ты, они мне мешают!
Брови чужака сошлись на переносице, взгляд стал сосредоточенным и острым.
— К-кто? — спросил Бран. — Кто тебе мешает?
Чужак склонил голову набок, словно тощая обтрепанная птица.
— Тихо, — забормотал он. — Тихо, они уж близко.
— Ну и что? — спросил Бран. — Чем они тебе...
— Не звени, не звени, — перебил чужак. — Если тебя услышат, придется рыть прямо здесь.
Чужак повернулся, и Бран наткнулся на его взгляд: безумный, исступленный и невменяемый — взгляд настоящего сумасшедшего.
Да он же ненормальный. Натуральный псих! Вот так здорово...
Холодок пополз у Брана по спине. Ну, теперь все ясно. Этот тип — чокнутый!
Ах, дьявол...
На тропинке, за спиной у чужака, раздался хруст снега, шорох гравия, разговор и смех. Людей они не увидали, потому что их пока скрывал от глаз выступ скалы.
— Они, они, это они, — забормотал чужак. — Я так и знал, что вы обо мне не позабудете! Я сейчас. Сейчас! Вот только надо... мне вот только надо здесь похоронить...
Чужак засуетился. Его сосредоточенный взгляд уперся в Брана — да так и замер на нем.
Черт, уж не меня ли он хоронить собрался?
Бран наполовину выхватил из ножен меч — и тут же устыдился этого. Больной ведь человек, что же, я на него с мечом кидаться начну?
