Ночью в городе открылись ворота и немногочисленный гарнизон во главе со своей герцогиней двинулся на лагерь осаждавших.
Внятного сопротивления не было. Когда половина войска орёт, держась за животы или уже хладно молчит, то другая половина, при виде противника, живенько разбегается. Было несколько мелких стычек с небольшими группами. Были и потери. Незначительные.
Герцогиня присматривала за сортировкой пленных, когда прибежал ученик лекаря:
— Ваше Высочество! Там раненый из наших. Помирает. Просит вас позвать. Говорит — важное сказать надо. Говорит — очень важное для вас.
Лес. На ветках, на плаще — раненый мужчина. Вспорота брюшная полость... Кровопотеря. Не жилец. И сам это понимает. Шёпот кого-то из свиты:
— Он славно дрался. Двоих зарубил. А вот третий... исподтишка...
Слезть с коня, наклониться на страждущим:
— Ты хотел увидеть меня, доблестный воин.
— Да, отошли людей.
— Хорошо. Что ты хотел сказать?
— Что твой беленький задок, просящаяся надеться поглубже дырка — лучшее в моей жизни. Я многих баб... Но герцогиню... только тебя. Об одном жалею — повторить не смог. Уж больно ты... трудно подобраться. Третьего дня чуть было... ух как я бы тебя продрал...
Она отшатнулась. В этом, истекающим кровью и дерьмом из вспоротого живота, теле горела такая... похоть, такая ненависть...
— Зачем?
— Случайно. Я служил герцогу. Точнее, его... Неважно. Послали присмотреть за сопливым князьком. И его надсмотрщиками. Тайно, по другому поводу. Через пару дней — ты приехала. Что неспроста — понятно. Ночью вы — в тронный зал. Я — следом. Дверь-то ты заперла. Но там, под потолком — отдушина. Если на подоконник окна и... Я всё видел. И так меня заело, что такая... шлюха. Беленькия, хорошенькая, мягенькая... и — не даёт... а этот дурень... со своими стихами и бла-бла... ещё и вылизал... Мокрая дырка на ножках... и в короне. Моя государыня. Сучка в течке. Госпожа. Бля-а-агородная. Такая злоба взяла. И зависть. Потом вы с ним у лестницы обнимались-целовались. Он тебе сиськи грыз, а ты радовалась и ещё хотела. А уж когда ты назад... голая нараспашку... с улыбочкой. Чуть не пританцовывая... у меня мозги и вынесло... Уж как я тебе вдул... прямо в матку... сам себя на тебе до последней капли выжал... Тут малость полегчало в... и посветлело... в голове. Ну, думаю, хана. Найдут тебя такую... найдут и меня... живьём выпотрошат... Ручки-то тебе развязал и ходу. Пропотел однако, от страха. Но ты баба крепкая, к таким играм привычная. Я, когда тебя в зале увидал — глазам не поверил. Ну, думаю, железный бабец попался. Такую — за ноздри на привязь и гонять пока язык не вывалит. А потом заелдыривать. Без останову. До мозолей. Я уж ключи подобрал. А ты, сука, уехала. Меня после назад, в город. Как я за тобой тут ходил! Раза три вот так, на расстоянии руки стоял. Не срослось. А теперь вот... кишки наружу. Так что, прости мне. Всё с тобой сделанное. И несделанное. А ежели господь чудо сотворит и встану — жди... Я, знаешь ли, много такого за это время понапридумывал... Чего с тобой можно...
Мужчина, речь которого всё более ускорялась, становясь временами несвязной, вдруг захрипел, выгнулся. Опал. Мёртвые широко раскрытые глаза смотрели на герцогиню. Она потянулась к его лицу, закрыла веки. Взглянула на его руки. Да, она была права — безымянный палец на правой руке отсутствовал.
— Отмучился. Воздай ему, Господи. По делам его.
Через день "беспалый" был похоронен. Торжественно. С почестями. В числе других славных храбрецов, павших при защите "Саксонии и герцогини".
Двое юных людей провели апрельскую ночь в тронном зале Оттона Первого. И в крае вспыхнула война. Сначала в Велиграде.
Корвин, сын оправившегося в паломничество вместе с герцогом князя Тщебыслова, поехал в монастырь, где похоронена его мать, дочь Волинского князя из Поморья, княгиня ободритов, хитроумная Воислава. Годовщина смерти — сын обязан посетить могилу матушки.
Во время богослужения в храм вдруг явился Никлота с небольшой свитой. И — с мечами: обычно мечи оставляют при входе. Между кузенами случилась ссора. Перешедшая в резню. Сам Корвин, два епископа, местный и Шверинский, приехавший на церемонию поминания, множество вельмож Тщебыслова, монахи-бенедектинцы... были убиты. Слуги прибывших в монастырь придворных — во дворе храма вырезаны толпой ворвавшихся мятежников.
У князя Николая не было ничего. Кроме имён его отца и деда да шести парней из людей герцогини. Которые перебили его охрану по дороге от "прекрасной донны", сопроводили его через Эльбу и обеспечили минимальную безопасность при первых встречах с возможными сторонниками. Ещё помогли прирезать двоюродного брата.
Монастырь ещё догорал, когда в Велиграде начались беспорядки. Нечто подобное случилось в РИ через шесть лет — после смерти Тщебыслова на турнире в Люнебурге. Сейчас... не было ещё взрослого привычного наследника, не вполне устоялась система управления, живы были многие сподвижники Никлоты Великого и Вартислава, а многие противники ещё не появились.
Князь Николай въехал в Велиград под восторженные крики толпы и душераздирающие вопли убиваемых. Мятежники выпустили из темниц множество людей, которым новые порядки, устанавливаемые на землях ободритов под влиянием герцога Генриха и посредством князя Тщебыслова, были... неприятны.
Никлоте Молодому, как его стали называть, сразу стало понятно, что остановить эту прежде битую, унижаемую, ограбляемую, а ныне озлобленную, пьяную от крови толпу — невозможно.
Отказаться от призрачной короны короля ободритов? От своих желаний? От мести? От... "прекрасной донны", мечтающей стать его "покорной пленницей"? Ему?! Внуку и сыну великих?!
Тогда — возглавить.
История, начавшаяся как юношеские мечты о восстановлении справедливости, об отмщении за отца, за собственные страхи и унижения, приправленная обычным для этого возраста и происхождения тщеславием, вскипевшая на огне гиперсексуальности, разбуженной и направленной "прекрасной донной", перешла из разряда личных в разряд общественных.
"Она — не дала. Но — даст". И народы сошлись в кровавой схватке.
Семейный конфликт в кругу двоюродных братьев, внуков Никлоты Великого, перешёл в войну династическую. И немедленно дальше — в народную, священную...
"Народная" в смысле: геноцид. Местные — племена славян союза бодричей, принялись резать пришлых, преимущественно немцев. С небольшой примесью фламандцев, голландцев и датчан.
"Священная" в смысле: религиозная. Язычники, поклонники разных культов — Святовита, Чернобога и Белобога, Триглава и Радигаста, Яровита и Прове... прибивали распятыми к воротам, сжигали заживо, разбивали молотами головы... христианам. И резали друг друга.
Немцы и онемечившаяся за столетия после Карла Великого часть славянской элиты, попала под удар войны народной. Немцы и окатоличествовшаяся часть местной элиты — под удар войны "священной". Почти вся местная элита была такой. И в крае пошла третья война — социальная. Бедные резали богатых.
Униженное положение славян заставило их взяться за оружие.
Гельмольд:
"Отсюда можно узнать ненасытную жадность саксов, которые хотя и превосходят воинственностью и военным опытом остальные народы, соседящие с язычниками, однако предпочитают лучше дани увеличивать, чем обретать господу [новые] души. Давно бы уже при поддержке священников окрепла краса христианства в Славии, если бы этому не мешала жадность саксов... И да будут порицаемы знатнейшие из саксов, которые, будучи рождены от христианских предков и взлелеяны в лоне святой матери церкви, в деле господнем всегда оказывались бесплодными и бесполезными".
"при попытке заставить саксов платить в 1160-е годы такую же десятину, которую уже платили ободриты, те подняли мятеж, заявив, что "предпочитают лучше поджечь собственные дома и уйти из этой земли, чем подчиниться игу такого рабства".
Князь Прибыслов:
"... государи наши так жестоко поступают с нами, что из-за платежей и тягчайшей неволи смерть кажется нам лучше, чем жизнь. Вот в этом году мы, жители этого маленького уголка, уплатили тысячу марок герцогу, потом столько-то сотен марок графу, и этого еще мало, ежедневно нас надувают и обременяют вплоть до полного разграбления. Как приобщимся мы к новой вере, как будем строить церкви и примем крещение, — мы, перед которыми ежедневно возникает необходимость обращаться в бегство? Но если бы было такое место, куда мы могли бы убежать! Если мы перейдем Травну, там такое же несчастье, если пойдем на реку Пену, и там все так же..."
У Николая Вартиславовича не было выбора. С того момента, когда он пришёл на ночное свидание, осмелился насытить свой взгляд наготой своей госпожи, прикоснуться к телу "прекрасной донны" хотя бы губами... он уже не мог остановиться.
"Отыграть назад" — потерять. Однозначно — самоуважение. Наверняка — свободу. Очень возможно — голову.
"Зачем мне жизнь, в которой нет..." — чести, свободы, головы, "донны".
Каждый его шаг — побег, убийства в монастыре, мятеж в Велиграде... — предопределяли всё большую вражду с властями. Светской и церковной. И он, просто для того чтобы спасти себя, должен был бежать вперёд, погружая родной край в пучину мятежа, раздора, крови...
Никлота был провозглашён "народным" князем. И принялся "приводить народ к единению". "Ободриты — форева!". Уничтожая новых баронов, прежних князьков и выдвинувшихся непослушных лидеров повстанцев.
"Мятеж не может кончиться удачей" — полтораста тысяч жителей этих земель, славян-язычников или вдруг причисливших себя к таковым, не могли противостоять шестимиллионной Германии. Не говоря уже об отсталости в хозяйственном, организационном, военном... отношениях. Их было в разы меньше саксонцев. Но... Вот именно сейчас...
Герцогство было занято собственными проблемами. Герцог гулял по Иерусалиму, герцогиня укрепляла оборону против алчных германских соседей-князей.
А активно расселяемые на землях ободритов министериалы герцога были ещё немногочисленны, их замки — слабы, слуги — ненадёжны. Через шесть лет они — да, сила. Но пока... Попытка собрать войско из них — закончилось катастрофой. Ополчение из самой Саксонии в последний момент повернуло назад, к осаждённому Брауншвейгу. Оставшиеся отряды местных германских владетелей были разгромлены.
Два главных феодальных хищника здешних мест — Саксония и Дания — были заняты другими, своими делами. А граф Шверина или граф Голштинии... Можно бесконечно описывать кровавые эпизоды восстания. Мальчик Никлота матерел, грубел, зверел. Уничтожал своих врагов, подчинял друзей.
Четыре года "народной" войны. Отряды разных повстанцев и "гостей" древней Вендии, прошлись, "опустошая и предавая огню все на своём пути". От побережья Северного моря, некогда отданного ободритам Императором Запада Людовиком Благочестивым, до Одера на востоке. Где когда-то первый из Болеславов остановил полчища германцев и полабских славян. От Даневирке на севере, до Праги на юге-востоке.
Только на юг, через Эльбу не посылал свои отряды Никлота. А уничтожение Магдебурга — дела лютичей во главе с сыновьями Яксы. За что те и были наказаны.
Никлота был успешен, победоносен. Отчасти, из-за помощи, которую ему неявно оказывали со стороны. Он снова и снова собирал свои отряды. Уже вооружённых трофейным оружием, уже обученных собственными победами и поражениями. А в деревнях ободритов оставалось всё меньше пахарей, всё больше вдов и сирот. Раз за разом. Из года в год.
По другую сторону Лабы, в замке на высокой скале, герцогиня временами подходила к окну. И, глядя на восток, чуть слышно напевала странную песню:
"А за морем на черной скале
Змей серебряный кольца плетет,
Самоцветы горят в серебре,
Змей крылатый желанную ждет,
Он свою нареченную ждет,
Обреченную ждет".
Не "серебрянный" - Огненный.
Зверь Лютый.
Конец сто четвёртой части
copyright v.beryk 2012-2021
