— Я не об этом, — сказал конунг. — Как раз наоборот.
Бран с грохотом свалил угли в ведро. Туча золы взметнулась кверху, припорошив ему лицо и руки.
— Пока она здесь, я тоже буду здесь, — заявил он. Это прозвучало вызовом, но конунг совсем не разозлился.
— Знаю, — ответил он. — Никто тебя выгонять не собирается.
Конунг замолчал и огляделся. Бран недоверчиво следил за ним.
— Вот что, — снова молвил конунг. — Идем-ка, поговорим.
Бран нехотя поднялся, последовал за конунгом в глубину дома. Когда они сели у стола, конунг молчал довольно долго, потом наконец сказал:
— Послушай-ка, колдун. Вот что. Я спросить тебя хотел... Чего там давеча произошло?
— Где? — голос Брана звучал сухо.
— Да с дочкой с моей.
Бран метнул невольный взгляд на Уллу. Та была занята своим.
— А что? — Бран обернулся к конунгу. — Улла все время тут была, и не...
— Да я не про эту говорю, — с досадой перебил конунг. — Я про старшую.
Прихлынувшая злость едва не задушила Брана, он что есть силы стиснул зубы. Ну, как же, разумеется! Конечно же, не про эту.
— Ну, да, — ответил он. — Конечно. Извини, я сразу не понял.
Конунг нахмурился. Бран ответил на его взгляд враждебным взглядом. Ну, скажи хоть что-нибудь. Скажи только! Я тогда тебе...
Конунг произнес:
— Что с ней случилось?
— А что случилось? — Бран даже не старался сдерживать свой голос, звучавший отрывисто, холодно и зло. Конунг хмурился, но Брану было наплевать. Если бы он мог сейчас подраться с этим типом, он бы сделал это без колебаний.
— Но ведь что-то произошло, колдун, — сказал конунг. — Три дня назад она пришла вся избитая.
Бран скупо усмехнулся:
— А почему ты считаешь, что я к этому причастен?
— Я разве сказал, что ты причастен? Я просто думаю, ты в курсе.
— Неужели? С чего бы?
Глаза конунга потемнели, а ноздри раздулись. Бран ждал вспышки его гнева, как жаждущий — воды. Как начнет орать, я ему прямо вон туда, в глаз! Или лучше...
Когда конунг вновь заговорил, его голос был спокоен:
— Я не собираюсь с тобой ругаться, колдун, сейчас не до того, пойми. Я только спросил, что случилось с Асой. Служанки сказали, что это ты ее тогда домой привел. Я должен знать, что произошло.
— А она чего говорит? — осведомился Бран.
— Неважно, что. Потому что это неправда. Она же сама не своя. Мне кажется, она боится. И потом, ее явно били. Не собаки. Человек. Кто это был, колдун? — конунг подался к Брану и с нажимом произнес:
— Скажи мне, кто? Этот щенок? Видар? Это он, да? Он?
Бран пожал плечами:
— Ты ее спроси, я-то откуда знаю.
— Не обманывай меня! — повысил голос конунг.
Гнев застлал Брану глаза, а пальцы вцепились в край стола. Как ураган вырывает дерево, так гнев едва не сдернул Брана с места. На миг ему почудилось, что одни лишь пальцы и удерживают его: сведенные судорогой, впившиеся в стол, словно корни в землю.
Конунг осекся и, отодвинувшись назад, отвел взгляд и словно поперхнулся.
Бран глубоко вздохнул, подождал, чтобы ярость отступила. Облизал губы и сказал:
— По-моему, нам стоит сейчас разойтись, конунг. Я не могу разговаривать. Просто я... — Бран замолчал.
— Просто ты на меня очень зол, — докончил конунг.
— Да, я на тебя зол, это правда. А чего ты ждал?
— Я? Ничего, — промолвил конунг. — Это твое дело, колдун. Я у тебя любви-то и не прошу. Я тебе конкретный вопрос задал, и жду конкретного ответа. Это все.
— А я уже сказал: спроси ее. Я в ваши скандалы не мешаюсь, мне вон и Сигурд запретил. Он же мне теперь тесть, — Бран заметил, что конунга явно уязвили его последние слова. Получи, скотина.
— А ты разве на ней женат? — уронил конунг. — Если я помню, она с тобой развелась, колдун. Не говоря уже о том, что отец ей — я. А своего согласия я до сих пор не давал.
— Знаешь, конунг, — не в силах больше сдерживаться, отозвался Бран. Злость подхватила его и поволокла, будто мутная волна. Он смотрел на конунга, но видел лишь кровяную тьму, что была перед глазами. — Мне как-то плевать на твое согласие и на тебя. И на твою семью. На всех на вас. Мне на хрен не нужны такие родственники, как ты, и согласие твое мне тоже не нужно. Мне плевать, чего ты хочешь, и плевать, чего ты там думаешь. Я с такими, как ты, дел не имею.
— А ну, не хами! — отрезал конунг. Бран вскочил, оперся о стол кулаками, подался к конунгу — и крикнул в самое лицо:
— Да тебя убить мало! Ты сволочь, ясно? Сволочь ты, Видар правду говорит! Ты вообще не человек!
Конунг схватил Брана за одежду на груди, и Бран ответил тем же. Дернув противника, конунг опрокинул стул. В доме стало очень тихо, но они ничего не замечали. Дрожа от усилия и ярости, они смотрели друг на друга, — лицо к лицу, зрачки в зрачки — словно играли в детскую игру: кто кого переглядит. Лишь бешенство в глазах было совсем не детским.
— Щенок! — выдавил конунг. — Я научу тебя старших уважать!
— Да пошел ты! — Бран оторвал его руки от себя. Затрещала раздираемая ткань. — Сначала человеком сделайся!
— А ну, вон отсюда! — конунг толкнул Брана в грудь. Тот покачнулся, но на ногах все же устоял. Толкнул конунга в ответ.
— Гаденыш! — рявкнул Торгрим. — Я тебе руки выдерну! Давай, проваливай! Живо! — вцепившись Брану в плечо, конунг попытался швырнуть его к порогу, но тот вырвался и отбил конунгову руку. Схватил кувшин, стоявший на столе, и выплеснул содержимое противнику в лицо.
На миг Торгрим замер. Потом медленно вытерся ладонью. С бороды стекало пиво, рубаха и плащ немедленно промокли. Конунг процедил:
— Ах, ты ж щенок... Не хватало мне своих, так еще этот приблудился, мне на голову. Убирайся из моего дома. Ну? Живо!
— Перебьешься! — Бран усмехнулся, хоть губы прыгали от бешенства.
— Я тебя силой выведу!
— Ну, попробуй! — Бран поднял руку, будто для удара. Он и впрямь был готов ударить, сделай конунг еще хотя бы шаг.
Они не заметили, как Улла оказалась подле них. Встала перед Браном, и он опешил, конунг вроде тоже. Растерянно уставился на дочь.
Улла заглянула Брану в лицо, маленькая ладонь легла на вскинутую руку. Его пальцы немедленно разжались, а гнев ушел, словно вода в песок.
— Искорка, — Бран взял ее ладонь. Она не отстранялась. — Милая, что... — Бран замолчал, смешался от ее пристального взгляда. Он почти забыл про конунга, забыл про ссору. Пальцы Уллы сжали ему ладонь: быстро и слабо, едва заметно. Она не произнесла ни слова, но глаза требовали отчетливее слов.
Не надо. Хватит. Перестань.
( ...перестань прошу тебя не ссорься с ним уйди...)
— Хорошо, — сказал ей Бран. — Хорошо, я не буду.
Брану почудилось, будто Улла улыбается, но это длилось лишь мгновенье. В следующий миг она опустила взгляд и забрала у него свои руки. Отвернувшись, пошла к двери. Он пытался задержать ее, но не сумел.
Бран схватил со скамейки плащ. Подойдя к порогу, Улла отворила дверь, исчезла во мгновенном всплеске света. Бран кинулся следом.
— Эй, колдун! — окликнул конунг.
Бран не обернулся.
Когда он вышел на двор, Улла уже исчезла. Было пасмурно, падал снег. Неподалеку, у сарая, возились слуги.
Бран потратил немало времени, но Уллу все же отыскал. Она была у новой кузни, где под навесом служанки варили пиво, сидела на чурбаке, кутаясь в пушистую шаль.
Бран подошел и опустился на корточки. Она скользнула по нему отсутствующим взглядом. Служанки позабыли про работу, обернулись и с любопытством уставились на них.
— Искорка, — стараясь не обращать внимания на взгляды, Бран взял Уллину холодную ладонь. — Чего ты убежала?
Улла отвернулась.
— Я не хотел с ним ругаться, честное слово. Сам не знаю, почему так взбесился. Глупо, да?
Девушка забрала свою руку и закуталась в платок.
— Поговори со мной, — сказал Бран. — Ты же меня слушаешь, я знаю. Почему ты не хочешь говорить?
Улла молчала, глядя в сторону.
— Может, уйдем отсюда? — Бран посмотрел вокруг, увидел любопытные лица, ждущие глаза. — Давай уйдем?
Ни звука. Она не шевелилась. Она, казалось, спит.
— Улла, ну, объясни, что происходит? — Бран обхватил ее колени. — Что, родная? Что я сделал не так? На что, ну, на что ты сердишься? Скажи хоть слово, не мучай ты меня... и себя тоже. Давай поговорим, разберемся, мы сумеем разобраться. Скажи мне, что с тобой? Если будешь молчать, я не смогу тебе помочь. А я хочу помочь, очень хочу. Ты не веришь? А, родная?
Молчание. Одно молчание. Опущенные глаза и стиснутые губы. Она сидела здесь, с ним рядом — но рядом ее не было. Она была за каменной стеной: не пробить, не достучаться... разве что разбиться самому.
Бран сказал:
— Может, я чем-то тебя обидел? Тогда скажи, чем. Просто скажи, и я... Только говори, не молчи, Улла! Не молчи, умоляю!
Тишина. Бран ткнулся лбом в ее колени.
— Я так с ума сойду... — он вскинул голову. — Ты меня просто убиваешь! Ты меня убиваешь, ты понимаешь это? Что ты делаешь? Зачем? Зачем, а?! Зачем ты так? По-твоему, это правильно? Это то, что я заслужил, да?! Улла, отвечай мне! Отвечай, умоляю, родная... ну, поговори со мной, пожалуйста... ох, Матерь Божья... — Бран спрятал лицо девушке в подол.
— Бессердечная, право слово, — за спиной у Брана выговорила женщина.
— Тихо ты! — одернула другая. — Чего бы понимала. Молчи стой.
Подняв голову, Бран обвел служанок взглядом.
— Уходите, — сказал он. — Уйдите отсюда, будьте людьми, это не балаган. Уйдите, я прошу!
Они переглянулись. Чего-чего, а уходить им явно не хотелось.
— Ладно, — вздохнула одна, постарше. — И впрямь, пойдем, пора и честь знать.
— Да не возись ты с ней так, сынок, — промолвила другая. — Стукни ты ее как следоват! Хорошая трепка для нашей сестры, слышь, лучшее лекарство! Мой вон муж кажный раз...
— Вот щас я тебя стукну! — рассердилась старшая. — Советы она раздает! Да мужа твоего, полупьянка, живым в землю надо закопать. Што это ты всех с ним ровняешь? Не твоего ума дело, и помалкивай. Идем!
Служанки гурьбой отошли в сторону. Бран повернулся к Улле.
— Я не знаю, что я должен делать, — выговорил он. — Как тебя убедить.
Он заглянул в ее склоненное лицо. Ее глаза метнулись прочь, но Бран успел поймать их взгляд и на мгновенье уловил ее чувства: боль. Как будто кто-то ткнул его ножом.
Бран взял ее за руку.
— Милая, ну зачем? — взмолился он. — Зачем ты это делаешь? Зачем так с собой поступаешь? Скажи, зачем? Ведь ты ни в чем не виновата. Кого ты хочешь наказать? Меня? Себя? Отца? Нас всех? Так ради твоего отца не стоит мучаться. Себя тебе не за что наказывать, а я... я уже наказан, очень сильно, поверь. Да, я знаю, что был дураком. Я перед тобой виноват. Это правда, я признаю. Но ведь ты говорила, что ты меня любишь. Неужели ты не можешь меня простить? Пожалуйста. Не мучь меня, я так больше не могу. Что ты хочешь, чтоб я сделал? Только скажи, и я сделаю. Я сделаю! Хочешь, уедем отсюда? Прямо сейчас? Хоть сегодня? Одно твое слово — и мы уедем. Только говори со мной. Родная, ну, говори же со мной! Я для тебя все на свете сделаю, только не отталкивай меня. Перестань меня казнить. Тебе ведь самой от этого плохо, я ведь вижу. Я чувствую, Улла! Я знаю, что ты... что тебе от этого больно, любимая моя! Зачем ты, а? Ну, зачем? Перестань, прошу тебя! Я просто... у меня просто душа разрывается от этого всего. Я не могу больше, Улла! Хватит, умоляю! Поговори со мной! Дай мне тебе помочь! Я люблю тебя, ма хридэ, и не могу смотреть, как ты себя убиваешь. Ну, пожалуйста... я так тебя люблю... Я тебя люблю, родная... маленькая моя... — Бран поцеловал ее ладонь, и Улла вздрогнула. Вырвалась и оттолкнула Брана. Потеряв равновесие, он сел на снег, а девушка вскочила и бросилась бежать.
— Улла! Улла! — крикнул он.
Она не остановилась, бежала, шатаясь, будто пьяная. Платок соскользнул с плеч, а она и не заметила. Пелена падающего снега окутала Уллину фигурку, заслонила, спрятала от глаз.
Бран закрыл лицо руками. Минуту сидел, не двигаясь, потом поднялся. Снег валил все гуще, стоял перед глазами, как шевелящаяся серая стена. Бран шагнул из-под навеса, и снег коснулся его лица, ледяные пчелы облепили волосы и плащ. Бран ничего не видел, лишь их беспрерывное мелькание. Мир утонул в безмолвии. Казалось, все исчезло — и дома, и звуки, остался только снег. Он холодил Брану губы, стекая по щекам, горький, будто соль. Он проникал под плащ, пробирался прямо в сердце, лип к ногам, делая их тяжелыми, как гири, не давал дышать. В целом мире был только снег. Бран видел только снег, чувствовал только снег. Ступал по снегу, дышал снегом. Снег, снег — словно, кроме снега, ничего ему больше не осталось.
Глава 11
Бран был в старой кузнице.
Стемнело, но он не зажигал огня. Ничком лежал в углу, около стены, на истертой шкуре, и пальцы перебирали солому, вороша сухие стебли — бездумно, медленно, и снова, и снова... Солома шелестела, ости царапали кожу, но Бран не замечал.
Шорох. Блик света. Тихий голос:
— Бран? Эй, Бран, ты тут?
Он не шелохнулся. Стукнула дверь, еле слышные шаги прошуршали от порога. Слабый свет упал Брану на лицо, коснувшись глаз, и он повернул голову.
Это был Грани. Он держал глиняную плошку, в которой танцевал оранжевый огонек. Присев на корточки возле очага, он поставил плошку наземь и сказал:
— Холодно у тебя. Чего огонь не разожжешь?
Бран молчал. Грани подождал, но ответа не было.
— Ладно, — вздохнув, промолвил он. — Сейчас.
Он встал и растворился в темноте. Через минуту воротился, положил в очаг поленья, взял с земли пучок соломы и сунул в плошку. Солома вспыхнула.
Покуда Грани разводил огонь, Бран сел. Тело, одеревенев, не слушалось его, а ног Бран почти не чувствовал.
Он закутался в плащ. Свет в кузнице стал ярче, затрещали горящие поленья. Грани произнес:
— Чего обедать не пришел?
Бран поднял взгляд. Глаза Грани были черными, в них отражались два маленьких костра.
— Я слышал, вы с Уллой поругались? — сказал Грани. Бран вытянул над огнем озябшие руки. Он знал, что Грани смотрит на него.
Снова вздох. Рука Грани потянулась и поправила поленья.
— Пойдем лучше к Сигурду, а? — услышал Бран. — Чего тебе тут сидеть? Тут холодно.
— Я привык.
Грани взял плошку, дунув, загасил огонь. Чуть погодя позвал:
— Бран.
Тот поднял голову.
— Чем я могу помочь? — спросил Грани. — А?
— Ничем, — ответил Бран. — Ничем, Грани.
— Ведь она же... она же тебя вроде любила. Я не понимаю, почему она...
— Я тоже. Не ломай голову. Мы сами разберемся.
— Извини. Я, правда же, не хотел лезть. Я просто... просто вы оба мои друзья, и я...
— Понимаю. Ничего.
Снова молчание. Бран лишь теперь почувствовал, до чего замерз. Его била дрожь, он льнул к огню, стуча зубами.
