С фамильяром прошло легче и быстрее всего. В конце концов, она тоже была атрибутником — а в наделении магией существ этого направления молодой эксперт ощущал себя всё увереннее. Взять за образец одного из улучшенных слизней, соорудить несколько изменённый ритуал, мощно накачать крылатую разведчицу собственной маной, приобретающей нужные свойства — и вот уже реципиент осваивается на четвёртом уровне.
После этого три недели подряд Эшки почти без перерывов жрала, жрала и жрала. Когда самый пик этого в прямом смысле сверхъестественного жора прошёл, оказалось, что она выросла в полтора раза и прибавила в весе в три раза с лишним. А также пропорционально прибавила в силе и радиусе действия способностей... причём сочетание связанности с жизнью грозило в будущем (не особо близком, к сожалению) сделать из неё целителя. Ну, или хотя бы донора праны.
А вот Зунг после принудительного продвижения до четвёртого уровня в весе столь же радикально не прибавил. Собственно, он вообще почти не вырос. Так, на пару пудов, не более. Но теперь плотность и насыщенность барьера, присущего ему как всем зверям-подавителям, вполне соответствовала новому уровню, а полученная "стихия" должна была замедлить старение, заодно увеличив способности к регенерации.
...Эшки ещё жрала во весь клюв, Мийол пересчитывал ритуал под усиление Зунга, вовсю при этом занятый изучением алхимии жизненного и чедгхара, а от праздника в честь Шак минуло недели две, когда случилось событие и ожидаемое, и вместе с тем внезапное. Иначе говоря, Васаре хватило неполного месяца, чтобы добавить своему Атрибуту ещё одно свойство.
Правда, им стало не вожделенное зрение и не восприятие, а чувствительность. По сути, в это развилось своеобразное тактильное чутьё, даруемое гибкостью. И в связке эти два свойства показали изумительную синергию. Во внешний мир магия Васаре обращалась неохотно и на совершенно смешное расстояние шага в полтора — но уж со своим телом, смешивая ману с праной, она начала творить такое, что Ригару отчитывать её пришлось. Впервые за полтора года.
— Куда ты спешишь? — почти шипел он. — Или тебя радует возможность выкрутить что-нибудь в такое положение, что потом месяцами придётся исправлять, ещё и с неизвестными шансами на успех? Толковыми медиками становятся годами! Начни с малого, играй только тем, что не повлечёт долговременных последствий: скажем, кровяным давлением, темпом дыхания и сердцебиения, водно-солевым балансом, тонусом мышц, частотой бегущих по нервам сигналов. Извращайся на здоровье. Да хоть жопой воду пей!
— Что?!
— Что слышала. С твоими способностями на время расслабить сфинктер, обратить вспять перистальтику и вобрать воду прямой кишкой должно быть не слишком сложно. Но всеми богами тебя заклинаю: не лезь в гормональный баланс! Не стимулируй деление клеток и рост органов! Не пытайся влиять на рост костей и тому подобные вещи! Или хотя бы подожди с этими штуками, пока не пройдёт хотя бы пара месяцев и ты не узнаешь свой Атрибут получше!
Против такого тона, приправленного нескрываемым страхом за неё же, Васька устоять не могла. И умерила своё экспериментаторство до более разумных... глубин.
Не в последнюю очередь потому, что спустя ещё неполный месяц, как гром из Подземья, грянула новость уж точно недобрая. Сообщил её за совместным ужином, на корню зарубая предвкушаемое обсуждение очередной лекции об иномирье, Старик Хит. Причём с таким беззаботным видом, что Мийол даже не сразу осознал, о чём речь.
— Что значит — умираешь? — спросил он. — Это не смешно!
— Мне тоже, ученик, — Щетина глубоко затянулся фишле... и закашлялся. Причём как-то вовсе уж нехорошо, с влажными хрипами. — Но скрывать это скоро станет невозможно. Я умираю. И осталось мне ещё месяца два, может, три.
Ученик 10: я оставляю тебя!
— А как же Атрибут?!
— Отчасти он и виноват. Я...
— Что?!
— Почему?
— Дедуля...
— Дослушайте! Акулу вам в тёщи! Спокойно!
Щетина обвёл грозным и при этом усталым взглядом всех, от замершего Рикса и до яростно сжавшего кулаки Мийола.
— Моя смерть — не новость, — заговорил старик. — Я сражаюсь с ней уже лет сорок. Много чего испробовал, много чего... отбросил. Да, питал я определённую надежду на Атрибут... но оказалось, что его магия усиливает не только мою прану, но и прану той пакости, что засела у меня в груди...
— У тебя рак лёгких? — спросил Ригар. — Какого чёрта ты не сказал ещё до ритуала, что у тебя блядский рак лёгких!!!
Они ещё о чём-то говорили, пытаясь стыковать медицинскую терминологию разных миров, но молодой маг откровенно выключился из разговора... который в другое время привлёк бы его живейшее внимание.
"Учитель умирает? Уже много лет как?"
Многое, очень многое в свете этого ошеломляющего известия становилось ясным. А кое-что ещё, вроде пристрастия учителя к фишле...
Издревле, ещё со времён до становления Империи (с подачи философов Ларенской школы), укрепилось деление всех вообще связей меж людьми на три группы. Первая — это связь тел, или же связь кровная. Притом прямое родство считалось наименее ценным: в конце концов, даже дикие звери и домашняя скотина могут такие связи формировать, ибо они суть основа самой жизни. Вторая группа — связи сердец либо эмоций. Они ценились выше телесных, но по своему непостоянству также не рассматривались как нечто прочное. Ну, за вычетом случаев, когда эмоциональная привязанность дополняла родственную: назвать непрочной любовь матери и дитя мало кто решится. Тем не менее, сердечные связи также считались "близкими к природным", ибо как пёс может привязаться к хозяину (и наоборот), так и кошка иной раз вскармливает щенка своей грудью, а потом считает его за своего котёнка. Это, без сомнений, более благородные отношения, но всё же не чисто человеческие.
Чисто человеческое — это третья группа связей. Единство умов и порой душ.
Роль родителей в семье тем самым рассматривалась трояко, по возрастанию важности: как родителей в смысле буквальном, телесном. Затем как воспитателей, дающих будущему человеку заботу и ласку, а также, при необходимости, и наказания за проступки (с последними не следовало усердствовать, ибо дитя на то и зовётся несмышлёным, что не всегда может осознать, за что его наказывают). И, наконец, третья роль родителей — наивысшая — это роль учителей. В первую очередь учителей родного языка, но далеко не только его. Понимание законов, норм морали, мира и своего места в нём... всё это и многое другое юные человечки получали именно от учителей.
Мийолу не требовались уроки на тему того, как важны высшие связи меж разумными. И как пагубно бывает отсутствие такой связи либо её разрыв. Всё предельно наглядно, испытано на собственной спине: Ригар стал для него и Васаре отцом во всех смыслах, кроме кровного — и вряд ли кровная связь добавила бы их узам тепла и глубины. Килиш предпочёл учиться не у Ригара — и чем это кончилось? Оставшаяся эмоциональная привязка к сестре так легко извратилась в нечто мерзкое, почти противоестественное...
Или вот Шак... она вообще не человек, так и что с того? Хоть недолго они знакомы, но краткий этот срок дорогого стоит. Воспоминание о том, как алурина пришла просить у него уроков магии — одно из драгоценнейших среди его воспоминаний... уже просто потому, что это был первый раз, когда его назвали учителем.
По воле и выбору. Свободно.
Конечно, учителя учителям рознь. У них своя градация. Родители учат не так и не тому, как учат друзья... или враги; мастер какого-либо ремесла не похож на учителя, например, музыки — и тем более не похож на учителей Боя либо магии. Вот только Старик Хит ещё во время знакомства объявил о намерении учить с полной отдачей. Истолковать его фразу о том, что Мийолу предстоит стать наследником его магической школы, каким-то иным образом — невозможно. Никак.
Поэтому молодой эксперт доверился ему полностью. Не стал скрывать практически ничего из своих секретов. И надо сказать, Щетина отвечал взаимностью... почти полной. Да, характерец у старика оказался не медовый; да, он и на словах, и на деле умел быть жёстким... а то и почти жестоким, когда считал это нужным. Но он не пытался сузить отношения до деловых. Не избегал образования эмоциональных связей — причём со всеми внезапными насельниками своего жилища, хотя формально с лёгкостью мог ограничиться одним Мийолом, интересующим его более прочих.
Старик Хит стал вторым учителем юноши по праву и во всей полноте этого слова.
А теперь — два-три месяца, и всё? Вообще всё? Причём сделать нельзя ничего?
"Ну а что я могу такого, чего не может он? Алхимия — отличное подспорье в целительстве, но сейчас я лишь в начале пути её изучения. Применения ритуальной магии для излечения сильно ограничены... вдобавок шанс изобрести что-то невероятное, но притом полезное уменьшается ещё сильнее — опять-таки по причине недостатка знаний. Целительству в чистом виде учатся годами, поэтому, даже если я прыгну выше головы и прорвусь в подмастерья... да хоть в мастера! — это не принесёт ощутимой пользы.
Даже если бы старик сознался в своей болезни с самого начала, это лишь омрачило бы наши отношения, не приведя ни к чему хорошему. Без того подарочек к Рубежу Года... тот ещё".
Мийол зажмурился. Крепко.
"Жизнь... какая же ты... сука!"
Более-менее прийти в себя ему удалось только в момент, когда второй учитель закруглил разговор (а он это сделал быстро) и пошёл прочь с кухни. На краткий миг почему-то пригрезилось, что он уходит не до осветления, а вообще, насовсем. Мийол аж дёрнулся — но всё-таки сумел понять, что к чему, и остался на месте.
— Ошарашил, так ошарашил, — сказал Ригар. — Так. Давайте ужинать и спать, а потом... на свежую голову подумаем, что делать дальше.
Иные решения легко принимать, но нелегко им следовать. Ужин Мийол не доел, а его сестра к своему не притронулась вообще. И позже, конечно, снова прибежала к нему вместе с Шак — вот только почти привычным образом усыпить этих неугомонных не удалось. Скорее всего, тут сыграло свою роль отсутствие внутреннего покоя, который Мийол обычно проецировал на сестру с ученицей. И то: какой уж тут покой, после такого-то! В итоге троица проворочалась на палети чуть не половину ночи, то и дело начиная перешёптываться; хуже того: когда молодой маг всё-таки сумел уснуть, ему привиделась Васька, превратившаяся в алурину чёрно-жёлтой окраски с совершенно нереального размера лапищами и пропорционально гигантскими когтищами. Эта Васька-алурина нависала над его гробом (а Мийол, да, лежал в гробу) и спрашивала: "Ты ведь спишь, братик? Ты правда спишь, а не притворяешься? Потому что если ты не спишь, я извлеку твою печень!" Голос у неё был такой голодный, что даже мёртвому не захотелось отдавать чудищу свой Атрибут на съедение (во сне он помещался именно там, а не где на самом деле).
Проснувшись с дико колотящимся сердцем, Мийол отцепил руку Шак, один из когтей которой проткнул медвежью шкуру и слабо, но чувствительно впился ему в живот.
"От этих девчонок одни проблемы!"
Заснуть вновь после кошмара представлялось делом непростым. К тому же аукнулся ужин, который он оставил недоеденным и теперь расплачивался недовольно бурчащим желудком...
"Тогда пойду и доем", — решил Мийол.
Перед уходом он не удержался от пакости: переместил когтистую длань, наградившую его столь "забавным" виденьем, Ваське на грудь. Сперва хотел на горло, но решил, что для шуточки это уже как-то слишком жестоко. Да и рефлексы алурины... лучше с таким не шутить. Нахлынуло воспоминание о том, как вот эта самая рука впилась в лицо Щерки, словно крючьями... брр!
— Что, тоже не спится? — риторически спросил Ригар, обнаружившийся на кухне. Причём сидящим рядом с — вот напасть-то! — стаканчиком и гномовкой.
Мийол передёрнулся. Недавно он уже заставал отца в такой же точно ситуации. И ему хватило ума попробовать ту самую... жидкость — или же, лучше сказать, хватило ума повестись на очередной жизненный урок от Ригара. (Задним числом как-то слабо верилось, по здравом-то размышлении, что отец вот прям совершенно случайно уселся на кухне в компании бутылки и пары маленьких хитиновых стаканчиков... после разговора об участи Сёвы, ага-ага, верим).
Что тут сказать? На вид гномовка оказалась совершенно прозрачной и разве что слегка розоватой. Запах она имела тоже знакомый и характерный: винному спирту, разбавленному водой в пропорции один к одному, именно так пахнуть и положено.
А вот на вкус...
— До жуткого пойла северных варваров не дотягивает, — чуть сипловато сказал Ригар в тот, первый, раз, роняя над выпитым скупую мужскую слезу. Потому как он тоже гномовки употребил, причём вперёд сына, только сохранил при этом много больше достоинства. — Похоже чем-то на водку с перцем... только очень злую водку. С очень-очень жгучим красным перцем. Пробирает аж до самой прямой кишки, сволота...
Мийол тряхнул головой, выбивая непрошеное воспоминание.
— Ну и зачем на этот раз? — спросил он риторически.
— Практически в медицинских целях.
— Такое лекарство хуже любой болезни. Ну... почти любой.
Отец усмехнулся:
— А то я не знаю! Однако при всех реальных и мнимых минусах эта гадость — неплохое снотворное. Притом относительно безвредное, в отличие от всяких барбитуратов... хотя злоупотребить чем угодно можно, эх.
— Старик вон со своим фишле доупотреблялся.
— Думаю, что всё ровно наоборот. Хотя...
— Хотя что?
— Причины уже не особенно важны, — покачал головой Ригар. — Сейчас твой учитель курит фишле в основном для обезболивания. Карцинома... да и любая раковая опухоль... означает непрерывно растущую боль. Исключение — рак мозга.
— Почему?
— Потому что в нём нет клеток-рецепторов. Мне всегда казалось ироничным, что наш мозг, средоточие чувств и мыслей, способный создать в себе модель целого мироздания, а то и не одного... сам по себе — без органов чувств — совершенно бессмысленная масса клеток: слепая, глухая, не ощущающая даже боли. Тем рак мозга и опасен: когда человек ни с того ни с сего падает в обморок, может оказаться, что делать операцию уже поздно.
— М-да, папуля... мне жутко не хватало твоих просветительных монологов. Раньше казалось, что поднять за столом более неаппетитную тему, чем цикл размножения кишечных паразитов, уже невозможно... недооценил. Снова.
— Обращайся.
Вопреки своим словам, Мийол орудовал ложкой довольно бодро. Пока не замер.
— А что, если скомбинировать методы?
— Поясни.
— Ты сам говорил: этот самый рак в мире Сёвы — напасть известная. У нас тоже. Я, кстати, вспомнил: гномам известна группа таких болезней, названия только неудобоваримо длинные...
Он ещё не успел договорить, а Ригар уже качал головой.
— Не взлетит. Не тот возраст, не то состояние организма... всё не то. А скомбинировать методы лечения по-настоящему мы не сможем. Не успеем просто. Воссоздать нужную технику или хотя бы имитировать её при помощи артефакторики... нет. Это работа на многие годы. С хирургией в этом мире дела обстоят ещё и получше, чем в том, алхимические противораковые препараты, как я подозреваю, будут поэффективнее чисто химических. Хитолору сам сказал: он уже сорок лет как со своей болезнью воюет. Поверь: это просто сумасшедший срок! И за этот срок он точно испробовал всё и вся... кроме полноценного вмешательства мастера магии исцеления. На него ему просто не собрать средств: подозреваю, ценники там начинаются от сотни тысяч. А скорее и вовсе от миллиона.
