— Или, может, это не в ваших интересах? — он смерил взглядом конунга.
— Ты свои намеки придержи, племяш, — хмуро молвил Сигурд. — Неча тут намекать. А што до этого свидетеля... Был бы он свидетель, другое дело. А так — сплетни на хвосте таскает, не боле того. Да еще чьи сплетни, тьфу... По-моему так — гнать его, и весь разговор, нечего его и слушать.
— Нет, погоди, — конунг вышел к очагу, — а вот я хочу его послушать.
— Гляди, родич, — Сигурд покачал головой, — не промахнись. Ты Кнуда знаешь, он даже из могилы ядом своим кого хошь отравит.
— Пускай попробует, — ответил конунг.
Сигурд ничего больше не сказал. Конунг повернулся к свидетелю, и тот втянул голову в плечи, а ресницы быстро заморгали.
— Так что же Кнуд тебе сказал? — спросил конунг. — Говори, не бойся, тебе ничего не будет, обещаю. Говори, я приказываю. Ну?
— Дак, хозяин, чего он сказал, — слабым голосом начал тот. — Знамо дело, чего. Говорил, што будто, это самое, ну... видал он тебя с... с дочкой, и... это... — голос Атли, и без того тихий, сошел на нет. Он съежился под взглядом конунга, будто этот взгляд, касаясь кожи, причинял физическую боль.
— Договаривай, — велел конунг. — Где он нас видел?
— В сарае, сказывал.
— Ну и? Чего мы там делали?
— Ну, это... будто вы... будто ты... ох, боги... да ты сам знаешь, хозяин.
— Нет. Не знаю, — выговорил конунг. Он стоял, не шевелясь, пальцы обхватили пояс. — Я этого не знаю. Да и зачем? Похоже, здесь есть полно народу, что лучше меня знают, где я был и чего делал. Ну, если вы знаете, так имейте смелость сказать. Так что же, по-твоему, я в этом сарае делал, Атли?
— Да я чего ж... это ж не я, это ж Кнуд, штоб ему...
— Значит, Кнуд виноват, да? Ну, а ты?
— Я? А чего — я? Я же ничего...
— Ничего, говоришь? Конечно, ничего. Ты только языком треплешь, да? Сплетни грязные разносишь. Конечно, ты ничего. Ты только звонишь на весь поселок, у своего конунга за спиной, а так ничего. Это все Кнуд, так? Ты-то ни при чем.
Атли повалился на колени.
— Прости, хозяин! — вскрикнул он. — Прости! Лешие попутали! Я не хотел! — он сунулся конунгу в ноги, норовя поцеловать сапоги.
— Свинья повсюду грязь найдет, — угрюмо буркнул Сигурд. Поворотившись к Старому Бьорну, процедил:
— Ну, спасибо, родич. Уважил, век тебе не позабуду.
Старый Бьорн только плюнул и махнул рукой. Атли все ползал у конуга в ногах. Бьорн дернул его за шиворот, заставил подняться и толкнул в плечо.
— Ступай отсель, — приказал старик. — Ступай, не мельтешись, тошно от тебя!
Тот отступил, трясясь и всхлипывая, и вытер рукавом нос.
— Ступай! — прикрикнул Бьорн, и Атли кинулся бежать. Поднялся шум, кто-то засвистел, кто-то что-то издевательски крикнул. Атли добежал до двери и выскочил наружу.
— Да, — выговорил конунг. — Похоже, Кнуд даже из могилы норовит меня достать.
Он скрестил руки на груди. На губах мелькнула горькая усмешка.
— Есть еще свидетели? — негромко молвил он. За общим шумом только Сигурд разобрал его слова.
— Тихо! — крикнул Сигурд. — А ну, тихо!
Подождав, покуда все усядутся, Сигурд спросил:
— Ну, што? Будут еще свидетели, или так обойдемся?
Тишина. Кто-то усмехнулся. Сигурд поднял бровь, улыбка появилась — и пропала на губах.
— И то правильно, — сказал он. — Чего не было, тому и свидетелей быть не может.
— Не будь так уверен, родич, — Видар встал и подбоченился. — Я бы на твоем месте не зарекался.
— Это от чего же? — сдержанно осведомился ярл.
— Да от всего, — Видар повел плечами. — От всего, что было, и чего не было. Потому как много есть всего, о чем ты и понятия не имеешь.
— Не имею, говоришь? — Сигурд покивал. — Да нет, сдается мне, што как раз имею. Да и понятия тут большого не надобно, племяш. Знаю я, чего ты добиваешься, и все то знают.
— Все? — Видар вышел на свободное пространство. — Все — это кто? Ты, родич, за всех не отвечай. Отвечай лучше за себя.
— Надо будет — отвечу, — Сигурд выпрямился. Огонь от ламп блеснул в его зрачках. — Не боись, отвечу в лучшем виде, да только не перед тобой. Молод ты еще, старших к ответу призывать. Молоко утри сперва да бороду отрасти, тогда и требуй с нас ответа... племянничек.
— Ах, я и забыл! — воскликнул Видар. — Действительно! Я уже просил прощения за то, что родился позже вас, да, видно, вы меня за это так и не простили. Ну, что же, нет — так нет. Значит, хватит слов, перейдем прямо к делу. Ты вот говорил, будто нет свидетелей, — Видар повернул к Сигурду лицо. Улыбка на нем казалась вырезанной в камне, в серых глазах появился льдистый блеск.
— А што, у тебя они есть? — отозвался Сигурд. — Ну, тащи сюда, с твоими тоже разберемся.
Видар обернулся к своим сторонникам и кивнул. Со скамьи поднялся высокий русый парень, вышел вперед, насупился... Сигурд обозрел его с головы до ног.
— Это ты, што ль, свидетель? — спросил Сигурд.
— Я. Чего, не гожусь? — парень не отвел взгляда.
— Так ты, стало быть, сам все видел?
— Видел. Еще как!
Среди приятелей Видара раздались смешки.
— Веселиться после будете, — сказал им Сигурд. Добавил, обращаясь к парню:
— Ты из рода Серого Копья, верно?
— Точно так.
— Род старинный, уважаемый. Опозорить не боишься, нет?
Парень и вовсе потемнел лицом. Покосился на Видара, но тот молчал.
— Поди сюда, — велел Сигурд. Парень подошел.
— Што же, — сказал Сигурд. — Вот, родичи, Видар решил представить нам свидетеля. Все вы его знаете. Это Гуннар Серое Копье, Торвальдов младший сын. Клянись говорить правду, Гуннар.
— Клянусь, — сказал тот.
— Клянись, как положено. Чай, перед всем кланом отвечаешь.
Юноша облизал губы.
— Клянусь говорить правду, — выговорил он. — А если буду врать, пускай меня покарают всевидящие боги.
— Так-то лучше, — хмуро молвил Сигурд. — Ну, рассказывай, Гуннар. Говори, чего ты видел.
— Я видел... — снова быстрый взгляд на Видара. Тот кивнул.
— Я видел конунга с дочерью, — продолжил Гуннар. — Ну, в смысле, со старшей. Они... они зашли в сарай и... ну, понимаете... — он сделал жест ладонями, соединив их вместе. — Были сумерки, но я их разглядел. Я почти у двери стоял, но они заняты были, меня и не заметили. А после конунг дверь захлопнул, и все.
Повисло мертвое молчание. Сигурд поглядел на конунга. Лицо того стало таким белым, точно из него вытекла вся кровь. Аса обхватила голову руками, Улла сидела прямая, бледная, и смотрела в пол. Повернувшись к свидетелю, Сигурд произнес:
— Когда ты их видал?
— Прошлой осенью еще, после Праздника Урожая, как снег выпал.
— Тогда же и Видару сказал?
— Ну, не сразу. Я ведь... я потом еще раз их встретил, — Гуннар опустил голову. — Я сперва вообще никому говорить не хотел. Все надеялся, может, привиделось. Ну, а как во второй раз их увидал, так и рассказал. Ведь это все-таки его семья, Видара, имеет право знать. Но я больше никому, даю слово! Я языка не распускал, я ж не Кнуд.
— Так, стало быть, видал ты их? — спросил Сигурд. Гуннар отвернулся.
— Видел, — неохотно буркнул он. — Лучше бы ослепнуть, чем такое увидать.
— А ты, часом, пьян не был, а, парень? А то, сам знаешь, с пьяных глаз чего не привидится.
Гуннар выпрямился.
— Коли я был бы пьяный, — с достоинством ответил он, — я так бы и сказал. У меня нету охоты ерунду выдумывать. К тому же, я поклялся богами, а я богов боюсь. Ты чего ж, считаешь, если я молодой, так у меня и чести нету? Не меньше, чем у тебя, Сигурд Ярл!
— Я на твою честь не покушаюсь, парень. Мне правду надо знать.
— А я тебе и говорю. Иль ты намекаешь, что я вру?
— Не ерепенься. Я тебе это разве сказал? Нет. Вот то-то и оно. Остынь, никто тут за вруна тебя не держит. Но ты можешь ошибаться. Разве нет?
— Хотелось бы, — юноша избегал смотреть по сторонам. — Вот только надежда больно слабая.
— Хорошо, — выговорил Сигурд. — Давай разберемся. Ты сказывал, темно уж было? В первый-то раз?
— Не так, чтоб совсем темно, сумерки. И в первый раз, и во второй. Во второй я мало видел, только волосы ее, да слыхал, чего она говорила
— Ты их вдвоем видал? Вдвоем они в сарай зашли? Ну, как оно все было-то?
— Сначала я увидел конунга. Он шел эдак быстро, плащом накрылся. Я еще тогда подумал...
— Постой, постой, — перебил Сигурд. — Коли он плащом накрылся, как ты мог его узнать?
— Я не слепой, — юноша блеснул сердитыми глазами. — Я потом и голос его слышал, они ведь разговаривали.
— Но лица ты не разглядел, так?
— Нет. Но волосы видел, да и походка, повадки все... Я Видару уж говорил. Он тоже сперва верить не хотел, чуть не убил меня! Но я видел то, что видел. За свои слова ручаюсь, перед кем хочешь повторю. — Гуннар покосился на конунга — и тут же отвел взгляд.
— Ладно. А дочку его ты видал?
— Она в сарае ждала. Засмеялась, когда он туда зашел.
— Ты видел ее, Гуннар?
— Не то, чтоб видел, она к дверям не подходила. Лица я не видал, видел только, что высокая, и волосы ее, светлые да длинные, и еще... — Гуннар опустил глаза и покраснел.
— Што? Говори, сынок, не бойся.
— Я и не боюсь, просто не знаю, как перед людьми такое и сказать... совестно.
— Говори, как есть. Так што же, стало быть, ты ее по голосу только и узнал?
— Не по голосу. Она все больше шептала... так, знаешь, со страстью будто. Лица ее я не видел, врать не стану. Да только... на что мне было ее лицо, когда и без того по ее словам... Понимаете, она... она сказала... — юноша снова замолчал.
— Так што ж она сказала?
— Эх, да не могу я повторить, люди тут!
— Но ведь ты Видару сказал?
— Так то Видар.
— Ты свидетель, Гуннар, — промолвил Сигурд. — Ты обязан говорить. Мы тебя сюда насильно не тащили, сам вызвался. Верно, или нет?
Юноша кивнул и до хруста стиснул пальцы.
— Да верно, — буркнул он. — Все верно.
— Так што ж она сказала?
Гуннар помешкал, глядя под ноги.
— Она... она все звала его "папочка", — промолвил он. — Папочка, говорит, папочка, я уж заждалась. Я вся горю, говорит. А потом: ох, папочка, с тобой ни один мужчина не сравнится. Ты самый лучший. Посмотри, говорит, у меня грудь красивая? Правда, красивая? Дотронься, говорит, до меня. Я знаю, тебе нравится... Тьфу, да не могу я! — вдруг вскрикнул юноша, резко отвернувшись.
Дом замер. Была такая тишина, точно все вокруг умерли. Люди сидели, боясь глянуть друг на друга, боясь пошевелиться, точно шевельнись они — и трясина, что сейчас колыхалась под ногами, засосет их в глубину.
— Это неправда, — в тишине сказала Аса. — Это же неправда... зачем... зачем же ты врешь... О, боги, зачем же он так врет?! Это неправда, неправда, неправда!
Ее вопль вонзился людям в уши — и они вдруг как взбесились, заорали и вскочили с мест.
— Тихо! — рявкнул Сигурд, но крик стоял такой, что он сам себя не услышал.
Сигурд повернулся к конунгу.
— Это што ж такое? — спросил Сигурд. За страшным шумом конунг, конечно, не расслышал слов. Однако конунг его понял, потому что вдруг закрыл глаза.
Толпа орала. Некоторые подбежали прямо к очагу. Сигурд сделал знак дружине, и воины оттеснили самых яростных, встали перед очагом, сомкнувшись плечом к плечу.
— Божий Суд! — вдруг взвизгнул кто-то — и, подхватив, толпа заревела, как прибой:
— Божий Суд! Божий Суд!!!
От их крика, казалось, вот-вот рухнут стены. Отодвинув воинов, конунг вышел вперед и поднял руку. Он стоял и ждал. И, словно повинуясь его воле, ураган начал затихать. Кулаки разжались, в глазах появилось осмысленное выражение, люди стали возвращаться на места. Постепенно успокоились, расселись на лавки и шкуры на полу.
На ногах остался только Видар. Конунг встретился с ним взглядом. В глазах у Видара мерцала ненависть.
— Божий Суд, говорите? — выговорил конунг. — Что же, Божий Суд — это хорошо. Если клан того захочет, я и это решение приму, мне нечего бояться.
Аса застонала и спрятала лицо в ладонях.
— Ну, а ты? — молвил конунг, поворотившись к Гуннару. Тот насупился, посмотрел на Сигурда, словно искал его поддержки.
— А ты? — снова выговорил конунг.
— Чего — я? — буркнул юноша.
— Ты тоже готов? — на виске у конунга набухла жила. — Ты пойдешь на Божий Суд, чтобы свою правду доказать? Ты же меня в смертном грехе сейчас обвинил, ты это понимаешь?
— А чего — я? Чего — я?! Я-то при чем? Я только сказал, чего знаю!
— Ах, знаешь? — выговорил конунг. От звука его голоса все оцепенели. — Ах, ты знаешь? Ну, тогда ты Божьего Суда не испугаешься. Тогда тебе и раскаленное железо не страшно! Тот, кто прав, и пытки выдержит!
Гуннар побледнел и пробормотал:
— Какие... какие еще пытки. Да пошли вы все, хренова семейка... сношайтесь хоть с лошадьми, я здесь ни при чем.
Конунг бросился на Гуннара, схватил за горло и швырнул на землю, как щенка. Тот закричал. Конунг прижал юношу к полу и принялся душить.
— Подонок! Трус! Думал, легко в конунга плевать? Ну, признавайся, что ты врешь! Признавайся, гаденыш! Я тебя убью, признавайся!
Сигурд схватил конунга за плечо.
— Хватит! — крикнул он. — Слышишь, ай нет? Отпусти его немедля!
Дернув, ярл оторвал конунга от жертвы. Конунг повернул к Сигурду перекошенное яростью лицо.
— Оставь его, — твердо молвил Сигурд. — Не позорься, брат, люди смотрят. Отпусти.
Гуннар задыхался, глаза округлились и словно побелели. Конунг отдернул руки. Вскочил. Сигурд помог юноше подняться.
— Иди, сынок, иди покудова, — Сигурд поттолкнул юношу к дружинникам. Кашляя, дежась за горло, тот побрел прочь.
— Ты прав, — промолвил конунг, — он того не стоит. И так ясно, кто его подначил! — конунг кивнул на сына, отвернулся и промолвил:
— Ну, что, родичи? Кто еще какие вины за мною знает? Кто из вас еще в каких грехах желает конунга обвинить? Смелей! Давайте, выходите, и свидетелей приводите с собой. Какие еще за мной преступленья водятся? Может, кто видел, как я человечину ел? Может, предал кого из вас? Украл чего-то у кого-нибудь? А? Ну?! Давайте, выходите! У нас тут нынче травля на конунгов объявлена, не упустите шанс!
Тишина. Конунг подождал — и произнес:
— Что? Никого нету? Странно. Ну, что же... Так каково решенье ваше будет, родичи? Что клан решит? Что с конунгом со своим делать собираетесь?
И опять — молчание. По рядам, как ветер по листве, шелестел тихий шепот. Конунг ждал. У него было усталое, потемневшее лицо, он словно состарился в единый миг едва не на десяток лет.
Раздвинув людей, вперед вышел Старый Бьорн. Откашлявшись, сказал:
— Ладно. Коли нихто говорить не осмеливается, так я скажу, — старик поглядел на Сигурда. На конунга. Произнес:
