Ссутулившись, он уставился на мерцающие угли. Надо принести хворосту, пришла мысль. Он опустил голову на согнутые колени. У ног потрескивал костер. Кажется, я не запер дверь. Здесь холодно... и костер сейчас потухнет. Надо встать. Надо встать... а то замерзнем...
Дверь распахнулась, стукнувшись о стену, слабый ветер зашуршал соломой. Бран вздохнул и поднялся, подошел к порогу, выглянул наружу.
Было пусто и тихо. Луна смотрела ему в лицо. Ветер нежно коснулся лба, слегка взъерошил волосы, Бран ощутил студеное дыхание мороза.
Пред глазами была спящая равнина, снежный лог в черном ущелье стен. Он выпустил дверь и перешагнул порог. Куда я иду? Я и сам не знаю, куда я...
Нет. Знаю. Потому что здесь...
Следы. Цепочка следов протянулась от двери, каждый шаг — как маленький провал на снежной целине. Бран коснулся выемки ладонью. Прикосновенье было ледяным, снежинки быстро растаяли на коже. Он поднял голову. Лик луны насмешливо и с интересом заглянул ему в лицо.
Закрыв дверь, он пошел по следу, миновал двор. Он никого не встретил. Собаки молчали, единственный звук, который слышал Бран — скрип снега под ногами.
Следы привели к жилому дому. Он вырос впереди, словно гора, черный и огромный. Бран подошел к крыльцу. Луна светила так ярко — будто костер, Бран видел каждую трещину, каждый сучок, каждый заусенец на дереве. Он провел рукою по бревну, но ощутил лишь холод, один лишь холод — и больше ничего.
Следы исчезали у порога. Надо зайти. Но Бран все стоял, все медлил. Дверь впереди темнела, как закрытый рот. Дом притаился и ждал. Двускатная крыша была похожа на острый хребет, на спину хищника: того и гляди, зашевелятся тугие мускулы, и дом прыгнет, точно зверь.
Бран поднялся на крыльцо. Дернув дверь, вошел.
Внутри все спали. Бран очутился в полной темноте, услышал мерное дыхание и чей-то храп. Воздух был спертый и тяжелый, в очаге сонно вспыхивали угли.
( ...что я здесь делаю...)
Бран двинулся по проходу. Вокруг на нарах дышали люди. Бран подошел к очагу. От углей тянулось ленивое тепло.
(Бран...)
Он обернулся. Темнота. Он был закутан в темноту, как в саван. Хотелось лечь... свернуться возле очага... наконец согреться — и уснуть... и ничего больше не слышать.
(Бран!)
Он снова обернулся. Увидел плошку на столе. Огонек дрожал, едва разгоняя тьму, чертил вокруг себя островок оранжевого света. Чьи-то большие ладони замерли в светлой полосе.
— Кто ты? — спросил Бран. Огонек метнулся, из тьмы выдвинулось бородатое лицо.
— Харалд... — разочаровано промолвил Бран. — Значит, я сплю.
(Уйти бы тебе, сынок...)
— Почему ты мне все время снишься?
(Уйти бы тебе... Уйти бы тебе отсюда!)
— Куда? И зачем? Ведь это только сон.
(Ах, сынок, сынок... ах, сынок...)
Бран увидел, что Харалд укоризненно качает головой.
(Нет, сынок... здесь все не то, чем кажется...)
— Ты мне уже это говорил... раньше.
(Конешно, говорил. Но ты меня не слушал. И до сих пор не слушаешь. Ох, беда, беда...)
— Какая беда, Харалд?
Харалд склонил голову. Крохотное пламя тянулось к потолку, словно солдат, в одиночку борющийся с целым темным войском.
— Какая беда, Харалд? Почему ты здесь? Почему я здесь? Что происходит?
(Ты должен слушать, когда тебе говорят.)
— Я сдержал слово, Харалд. Тот, кто тебя убил, он умер.
(Все не то, чем кажется...)
— Что? Харалд, что...
(Все не то, чем кажется!)
Харалд дунул на огонь.
Наступила тьма.
— Харалд! — позвал Бран. — Харалд!
Ему отозвалось эхо.
— Харалд! — крикнуло оно. Потом — громче:
— Харалд! Харалд!!! ХАРАЛД!!! ПРОСНИСЬ, БРАН!!!
Бран очнулся от собственного крика, сел, дрожа и задыхаясь, начал озираться...
Но он увидел только тьму. Он сидел на земле, тело было деревянным. Он водил вокруг широко открытыми глазами — и видел только тьму.
Он встал. Повернулся в одну сторону, потом — в другую. Только тьма. Мерное дыхание. У его ног вспыхивали угли. Неподалеку кто-то забормотал во сне. Бран шагнул вперед, и руки уперлись в твердое.
Это... но ведь это...
Столб опоры, какие бывают в домах. Значит, я все-таки...
Я в доме?
— Как темно, — Бран сел возле очага. Его колотил озноб. Наверно, я и вправду спятил. Лунатить начинаю...
На лавке поодаль кто-то захрапел. Бран вздрогнул, усмехнулся, потер заледеневшие ладони. Дыханье очага окутало теплом, и не хотелось шевелиться. Он сомкнул веки.
Дверь отворилась.
Ночь по-воровски прокралась в дом, разворошила на полу солому, холодом повеяла в лицо. Бран открыл глаза.
Свет стелился от порога. Луна заглядывала в дверь. Вытянув бледные лучи, трогала предметы. Отражалась в медных лампах, будто в зеркалах, любовалась на себя — и не могла налюбоваться.
Бран поднялся и подошел к двери. Луна висела прямо над ним, Бран видел ее яркую улыбку. За дверью стояла сияющая ночь. Серебряный снег, а сверху бархатное небо. Ни шевеления, ни звука — ничего. Бран взялся за ручку двери, но порыв ветра толкнул его внутрь, и он упал, ударясь о косяк. Дверь грохнула и заскрипела. Пламя в очаге взметнулось, загудело, раздуваясь. Свет луны померк. Темнота стояла у порога, тихая, неслышная, живая, и пристально смотрела в дом. Ее взгляд взъерошил Брану волосы, как испуганному зверю, заставил распахнуться его глаза.
Темнота вздохнула, и дыханье было, словно ветер. Ее мягкие ладони проникли в дом, дотронулись до Брана, коснулись его лица. Ощупали, и он застонал, попытался отодвинуться — но не успел.
Тьма вошла в распахнутую дверь. Ее руки обхватили Брана, она приникла к нему со страстью, как любовница, прошла вокруг него — и сквозь него. Его сердце перестало биться, потому что ее объятья были лед. Она посмотрела на него темными холодными глазами, протекла насквозь, как ручей течет сквозь лес.
И вдруг исчезла.
Бран со стоном втянул воздух. Закашлялся. Опять почувствовал себя, свое сердце, руки и ноги. Завозившись, поднялся на четвереньки. Он едва дышал, волосы стояли дыбом. Из него как будто выкачали кровь, он замерз и обессилел.
Тихий вздох. Бран вскинул голову. У пылающего очага стояла призрачная тень, такая черная — чернее темноты. Она стояла неподвижно, вздымаясь под самый потолок, сливаясь с темнотой спящего дома.
Тьма вдруг заклубилась, ожила, мотая огромной головой. Свет очага вычертил разинутую пасть. Клыки, похожие на лезвия кинжалов. Налитые кровью, яростные кабаньи глаза.
(...черный призрак...)
— Нет. Ты умер. Мы тебя убили! Мы же тебя убили... этого не может быть...
Зверь зарычал. Взмахнул огромной лапой, в глазах блеснул лиловый огонь. Он склонился над кем-то, лежащим на постели. Обнюхал спящего — и облизнулся. Повернув голову, взглянул на Брана. Ему почудилось, что чудовище усмехается.
— Патер ностер, — шепнул Бран — и замолчал. Он позабыл слова молитвы, позабыл все на свете слова. Он смотрел на зверя — а зверь, шумно дыша, смотрел на него.
Короткий рык. Черная морда сунулась вперед, и Бран услышал хруст ломаемых костей. Треск раздираемого мяса. Довольное урчание.
— Нет! — завопил Бран. — Уходи! Убирайся! Ты умер, тебя здесь нет! Тебя нет! Тебя нет! Нет!!!
Бран рухнул ничком на скрещенные руки.
И — все исчезло.
Он очнулся у порога. Лежал, уткнувшись в снег лицом. Светила луна, было очень тихо. Он так замерз, что не чувствовал себя.
Приподнявшись, он начал озираться. Он был, словно зверь, потерявший свою нору: не помнил, кто он, где он, и как сюда попал. Не помнил, как его зовут.
(...Бран...)
Он сел. Сведенными морозом, каменными пальцами смахнул снег с глаз. Где я? Темно... сейчас ночь. Что я здесь...
— Что... я здесь... делаю?
Бран подполз к крыльцу и, задыхаясь, поднялся на колени. Вцепился в перила и встал. Ноги не держали, он их совсем не чувствовал, стоял, шатаясь, как старик.
Дверь хлопнула. Из дома выскочил человек. Воткнулся в Брана диким взглядом. Он был в одной рубахе, босиком. Как был, босой, он прыгнул в снег и помчался по двору.
Цепляясь за перила, Бран взобрался на крыльцо. Ухватился за ручку двери, отворил — и вошел в дом.
Светильники горели, никто, кажется, не спал. Бран привалился к дверному косяку. Услышал громкие голоса, чьи-то вскрики, чей-то плач.
Возле очага, у нар, сгрудился народ. Они стояли, тихо переговариваясь. Потом вдруг кто-то застонал, и это был стон смертельно раненого. Люди смолкли, а Бран остолбенел.
— Доченька, — услышал он. — Доченька... Ох, доченька...
Бран оторвался от стенки, подошел. Люди невнимательно взглядывали на него — и отворачивались. Он протиснулся к постели.
Конунг стоял на коленях, зарывшись лицом в шкуры.
А на постели лежала Аса.
Бран не сразу ее узнал. Ее глаза смотрели в потолок, блеклые, бесцветные: словно вместе с жизнью из них вытекла вся синева. Щеки были, как белила, в которые кто-то намешал свинец, а на лице застыло удивление. Она лежала, закинув за голову руку, другая рука, безвольная, безжизненная, свисала к полу. Конунг прижал ее к губам, и плечи содрогнулись. Он по-звериному полоснул ногтями шкуры. Из горла вырвался хриплый рык.
Бран пошатнулся, его окатило жаром. Он вспомнил все: следы на снегу, Харалда, живую тьму, и призрачного зверя...
— Не может быть, — шепнул он. — Этого не может быть...
— Эх, — сказали рядом. — Может, не может — а поди ж ты. Полон дом народу, а ведь ухитрились же, зарезали девчонку!
— За... резали? — Бран, как лунатик, повернулся к говорившему.
— Ну, да. Да сам погляди, колдун.
Бран поглядел. Увидел кровь у Асы на одежде. Вся грудь ее была в крови. Кровь пропитала покрывало, окрасила пряди золотых волос, и они стали цветом, как сырое мясо.
— Зарезали, кинжалом, видать. По горлу полоснули, — бормотал прежний голос. — Эх, жалко, што ты, колдун, тут не ночевал, глядишь, может, и обошлось бы.
Бран закрыл глаза. Качнувшись, еле удержался на ногах.
— Видар. Его рук дело, — промолвил кто-то.
— Да нету его, уехал он с утра.
— Ну, так што? Приятели евонные остались.
— Может, и уехал он только для отвода глаз? Помяните мое слово, тута он, в поселке.
Бран выбрался из толпы и проплелся к очагу. Почти рухнул на ограждающие камни. Люди продолжали говорить, он слышал голоса, не понимая слов. Они жужжали вокруг, как мухи: ж-жу-у, ж-ж-жу-у-у, слышал Бран — а потом вдруг перестал их слышать. Наклонился вперед. Глаза застлала темнота.
Он упал и потерял сознание.
Глава 14
— Арнор, куда ты чашку задевал?
— Я? Опять я? Не трогал я твою чашку. Это Раннвейг, ее и спрашивай!
Бран открыл глаза. Было темно, рядом, по стене, как солнечный зайчик по льду, метался и прыгал яркий блик.
— Нечего меня обвинять, — сказал сердитый голос Раннвейг. — Чуть что, сразу Раннвейг! Я сама видала, как ты эту чашку туда-сюда таскал!
— Я таскал? Я?!
Бран пошевелился. Он лежал на чем-то мягком, было тепло. Пальцы нащупали ворсистую ткань: одеяло. Опираясь на руки, он сел.
То, что принимал за стену, оказалось занавесом у постели. Свет скользил по нему, колеблясь, переламываясь в складках, а из-за полога доносились голоса.
— Это у тебя память отшибло, — говорила Раннвейг. — Голова дырявая, отродясь ничего не помнишь.
— Молчи, девчонка, — отозвался Арнор.
— Ох, тоже мне, мужик!
— Полно вам, не ссорьтесь, — сказала мать, и они притихли.
Шорох. Стук. Шаги. Звук передвинутой посуды. Шипение, будто что-то выплеснули в очаг. Бран потянулся, и тело отозвалось резкой болью. Морщась, он оглядел себя и увидел, что голый. Кожа на пальцах и ладонях казалась багровой, будто от ожога, и была до странности липкой и жирной, Бран не сразу понял, что это какая-то мазь. Поднеся ладонь к лицу, ощутил смолистый запах.
Полог колыхнулся, и Бран зажмурился от яркого света.
— Очнулся, сынок? — сказала Хелге. Стоя у постели, она держала глиняную плошку, и свет делал совсем прозрачными ее серые глаза. Бран быстро натянул на себя одеяло.
— Болит чего? — Хелге присела на край.
— Не очень, — ответил он — и сморщился. Губы казались деревянными, не слушались, и говорить было больно. Он потянулся к своему лицу, но Хелге остановила его руку.
— Не трогай, — сказала она. — Ты обморозился.
— И сильно? — Бран опять поморщился от боли.
— Сильно, — Хелге опустила светильник на деревянную подставку в изголовье. — Но ничего, это пройдет, только трогать не надо. Ляг, я посмотрю.
Бран смущенно глянул на нее. Она поняла и усмехнулась:
— Не след тебе меня стыдиться. Я двоих сынов, чай, вырастила. Да и ты мне почти как сын. Ложись-ка. Эй, Арнор, поди сюда.
Бран послушался и лег. Хелге стянула одеяло. Полог зашуршал, и появился Арнор.
— О! — воскликнул он. — Привет! Очнулся?
— А то сам не видишь, — сказала мать. — Чем болтать без умолку, поди-ка, воды мне принеси. Поди, поди, болтать после будешь.
Арнор исчез, ворча себе под нос.
— Мне можно зайти? — Раннвейг просунула голову за полог, и Бран вздрогнул.
— А ну-ка, прочь! — рассердилась Хелге. — Это что еще такое?
Раннвейг ойкнула. Глаза округлились, голова исчезла.
— Иди, брату помоги, — велела мать. — Да принеси мне полотенце, только чистое, слышишь, дочка?
— Слышу, — отозвалась Раннвейг. Арнор что-то тихо ей сказал.
— Дурак! — отозвалась та. Арнор прыснул, по проходу простучали быстрые шаги.
— Дурак ты! — от порога сказала Раннвейг. Хлопнула дверь.
— Не обращай внимания, — сказала Хелге. — Они, когда вместе, сроду так.
Ее ладонь коснулась его груди, и Бран невольно дернулся.
— Больно?
— Нет... не очень, — слова давались с трудом, каждое движенье губ отзывалось болью, точно туда вогнали тысячу иголок.
— А говорить-то больно, — заметила Хелге. — Тогда лучше не разговаривай.
— Да нет, я...
— Постой, еще наговоришься. А пока что помолчи.
Арнор принес воды, и Хелге обмыла Брану кожу. Потом снова положила мазь, натерла ею щеки, лоб и губы.
— Ну, вот, — промолвила она. — Теперь ладно. Лежи пока.
— Да я себя нормально чувствую, — пробормотал Бран, снова натягивая одеяло.
— Все равно полежи. И на улицу не выходи. Ты понял?
Бран кивнул. Хелге встала. Арнор с ногами влез на нары.
— Я отлучусь, — сказала Хелге. — Так ты понял, Бран? На улицу не ходи. Коль все ж захочешь встать, Арнор даст тебе одежу. Слышал, Арнор?
— Слышал, мам.
— Я пошла. Вода на столе, в кувшине. Не скучайте тут.
— Где это тебя так угораздило? — спросил Арнор, когда за матерью закрылась дверь. — А?
— Откуда я знаю? — буркнул Бран. — Не помню ничего.
— Асу убили. Слышал?
Бран кивнул.
— Ты у них в доме на полу лежал, — Арнор изучающе смотрел на Брана. Тот отвернулся. — Ночью, когда ее... Ты упал и сознанье потерял. Это помнишь?
