Стихийная работа

Да, знаю. Дебют в роли привидения. Я при свете молнии бодро зашагал вверх по лестнице, Джо двинулись следом. Как только мы добрались до первого этажа, мой светильник погас, сметенный мощным электромагнитным полем — отголоском большой драки. Где наша не пропадала! Я преобразовался в волновую систему, скользнул мимо пространства по какому-то завихрению второй степени реальности и ощутил приближение "больших разборок".

Первая сущность — голубовато-сияющая бесконечность, мерцающая радость первого дня жизни, солнечный ветер, клинок жестких излучений, ясно прозрачные голубые ледяные веселые глаза. Так вот ты какой, туман — Вторая Бесконтрольная Сила, получился... А еще синим прикидывался...

Вторая — ярко пламенная круговерть, ободряющая улыбка, хлыст электромагнитных полей. "Черный Факел, как смотришь на очередную роль? Как раз для тебя... Больше некому". Кинт Сценарист Вселенной любит участвовать в действии...

Третья — черно-синяя глубина, далекий звездный свет, издевательская улыбка — полуоскал. Ваш покорный слуга. Что бы мне прихватить? Чего в супе не хватает? В бой я пошел со стилетом сильных взаимодействий и моргенштерном гравитации.

И было что-то еще, едва заметное, ничем не угрожающее присутствие. Кто-то наблюдал со стороны, кто-то очень далекий. Или что-то. Легкое любопытное белоснежное прикосновение, едва знакомое, сонное... Каюсь, не узнал. А когда узнал, было поздно: у Пустыни, на чьей тонкой территории мы нечаянно оказались, сработал иммунитет — защитная реакция драгоценного пустынного организма на стихию — антагонист. На меня, то бишь. И что ж это за неделя такая, несчастливая?..

Великая Белая Пустыня сияла где-то далеко-далеко внизу. Белоснежные холмы до самого горизонта, сколько видит глаз. Только глаз уже не видит ничего, потому что нельзя днем на Пустыню смотреть, белый песок ослепляет...

7.

Клубок тьмы, пронизанный пульсирующими нитями нейросети — все, что осталось от Хозяина Черного Огня — нашел Кинт в избушке в глухом лесу, посреди маленькой горной долины. Клубок лежал на теплой печке, завернутый в одеяло, и молча грелся, а возле него днем и ночью сидела пушистая пятнистая собака в пестром ситцевом платье. У Черного Огня, у того, что в нем все-таки сохранилось человеческого, тоже был дом. Не место для жизни, не огромный безумный замок, полный суеты и шума, а именно дом — место, куда можно возвращаться. Кем бы ты ни стал, что бы ни случилось. И дом был здесь, в избушке Губатой Собаки, Туманного Аргамака и Задумчивой Гири — странных существ, которые узнавали Огонь в любом образе, принимали в любое время и никогда не спрашивали ни о чем. Что захочет, то расскажет. Которым безразлично было, кто он и откуда взялся, достаточно, что он иногда приходит погостить, играть с Гирей в десятимерные шахматы и хвалить Собакины яблочные пироги. Редко, в общем-то, приходит, но ведь где-то он есть, жив, и этого достаточно. Захочет — придет. Надо будет — придет.

Кинт этого не знал. Этого и сам Черный Огонь не осознавал. Кинт не понял, почему Огонь для восстановления занесло именно сюда, забрал клубок, отнес в замок на вулкане и сбросил в Бездну.

8.

— Привет, Черный Факел, — сказал или подумал кто-то. — Доигрался. Просыпайся давай.

Рядом с первым присутствием появилось второе.

— Привет,— сказал еще один кто-то.

— Привет, — отозвался я.

— О, ожил! — обрадовался первый.

— Ты меня узнаешь? — спросил второй.

— Синий Туман.

— Он самый. Кстати, меня зовут Хэл.

— Имя сам придумал?

— Разумеется.

— Ну, и замечательно,— встрял Кинт. — Отвлекитесь, ребята, нас ждут великие дела. Вэйл, может, материализуешься как-нибудь, а то непривычно с одним сознанием разговаривать.

— Да, да. Где-то у меня было почти целое тело...

Вэйланна, Хозяин Черного Огня.

Утро — это не время, а состояние.

Все-таки, умеют конеррен отдыхать. Сколько у них курортов — ни одного одинакового, ни одного скучного. Правда, не на всех из них биологическая жизнь возможна, но если это в расчет не брать — просто великолепно. Даже труп на ноги встанет. И то сказать, самая старшая раса во всех известных мне мирах и самая вездесущая — было время и возможности научиться отдыхать.

Так я рассуждал, возвращаясь в родной замок после трехдневной реабилитации. Как-никак, дважды убитый. Надеюсь, меня там похоронить не успели...

Не успели. Тело оказалось в целости и сохранности. Точно в той весьма сомнительной целости, в которой я его покинул. Я осторожно втиснулся в свою родную "первую форму", запуская обмен энергии, исправляя повреждения, и уже через полчаса чувствовал себя на все сто, словно никогда с телом и не расставался.

Я спрыгнул со стола в Каменном зале, где тело меня дожидалось, кувыркнулся через плечо для проверки координации, ушиб локоть и окончательно обрадовался. Здорово все-таки быть живым, пусть даже не до конца, хотя бы наполовину.

— Живой труп, значит.

В дверях, опираясь на косяк, стоял Астинити с абсолютно непроницаемым лицом.

— Живой, — улыбнулся я и понял, что он специально старается не улыбаться в ответ. — Знал бы ты, как это приятно. И как приятно снова тебя видеть.

— А мы тут мстим понемножку, — будто между прочим сообщил мой первый помощник, нервно прищелкнув пальцами. — Чтобы Винден без тебя не скучала.

— Ну-ка, ну-ка, что там с Винден? — заинтересовался я. — Зачем ей нужна была моя смерть? Ей что, легче стало?

— Сомневаюсь, — по лицу Астинити пробежала тень каких-то неприятных воспоминаний. — Она тут такое устроила... Ну, да это не важно. А насчет мести — знаешь обычай добрых фей во всяких милых зверушек превращать: белок, там, болонок, выхухолей?

— Кем же стала Винден? Голубем?

— Почти, — он, наконец, улыбнулся. — Тапиром.

— Действительно, милая зверюшка, — несколько удивленно признал я. — Главное, маленькая и пушистая...

Проговорили мы добрых полчаса, ибо событий в мое отсутствие произошло столько, сколько и при мне не всегда бывало.

Во-первых, после нашего поединка Винден сильно зауважали. Еще бы — такого монстра завалила девочка. Хотели даже дать "заслуженную добрую фею БПДД", только для этого её поймать сначала надо было в дебрях Свободных Земель. Тапир, конечно, зверь редкий, у нас не водится, но не будет же она в таком виде по дорогам ходить. Того и гляди в зоопарк загремишь. Условие снятия заклятия Астинити мне не выдал, но клятвенно заверил, что исполнится оно нескоро. "Очень сильное колдунство", так сказать.

Во-вторых, приходил Гарди с соболезнованиями по поводу так и не сделанной легенды и упрашивал Астинити продолжить мое дело. Сценарий он, правда, еще не нашел, но когда-нибудь обязательно. За дверь его пришлось выставить едва ли не за шиворот, и, скорее всего, он еще появится.

В-третьих, в мое отсутствие все возможные и не очень проблемы автоматически доставались Астинити. Как единственному наследнику. За недолгое, в общем-то, время он успел окончательно укрепить бессмертие последнего Чернокнижника, избавив беднягу от игл, сундуков и дубов, откреститься от еще нескольких менее экзотичных просьб и зачем-то покрасить стену в коридоре. От скуки, наверное. И вчера как раз пришло еще одно "интересное дельце" — очередной проситель, назвавшийся божеством. Астинити он показался занятным, только зачем божеству моя помощь? Непонятно, но он тоже еще придет.

И в-четвертых, надо срочно мчаться в особняк Властелина Корэна и выводить из депрессии его слабонервного владельца. Не то, чтобы Корэн действительно был слабонервным, и депрессия у него впервые в жизни, но мало ли что. Из-за моей гибели, между прочим, депрессия. И из-за того, что Винден легко отделалась. Хорошо, все-таки, что она моему Астинити в руки попалась, а не Корэну. Астинити не жестокий, только прикидывается, а на Корэнову месть у меня и фантазии не хватит.

Он был сторонником гуманных идей.

Он жил, не зная, что в мире есть столько ужасно одетых людей.

Б.Г.

Корэн Маханаведер "топил бизона". И в вине, и в спирте, и в кофе, и в золотой воде, и в валерьянке — только что не в драконьей отраве. Бизона он топил педантично в течение всех прошедших дней, но рогатое олицетворение черной тоски и горечи никак не тонуло, а наоборот ширилось и чернело все больше, угрожая занять все Корэново сознание и окончательно затоптать пробивающиеся кое-где трезвые мысли.

Насколько все паршиво, я понял, как только подошел к его особняку, официально считавшемуся фамильным замком, — мне навстречу не вышла кошка. Черная лаковая кошка — Рука Судьбы рода Маханаведеров всегда всех встречала первой, присматривая за своим подопечным, пожалуй, втрое больше, чем летучая мышь Асфа за мной. Корэна без кошки и кошки без Корэна просто быть не могло. Кошка, как ей и положено, любила дом и уют, управлялась с особняком в отсутствие хозяина, но, где бы его ни носило, при необходимости она всегда оказывалась рядом. И уж если она не вышла навстречу...

Замок Корэна я знал едва ли не лучше, чем свой. У меня замок, как известно, с легкой придурью — расположение комнат и дверей меняет под настроение, смотря с какой башни встал, а у Корэна — обычный неподвижный особняк. Правда, сегодня в этом доме было что-то не так, но понять, что именно, можно было, только хорошо зная его владельца.

Например, в коридоре маялся бездельем слуга-зомби, а поскольку зомби без команды и бездельем маяться не умеют, он просто подпирал стену и таращился в пустоту. (К слову сказать, зомби у Корэна отменные. Он их из Героев тринадцатого круга делает, так что все в отличной форме, и за зомби сразу не примешь. Только по поведению и догадаешься, и то не всегда.) Это уже было странно — слуги без дела оставались редко и, уж конечно, не торчали при этом в коридоре, но самым непривычным казалось другое — едва заметный слой пыли, как раз такой, какой может появиться за несколько дней в нежилом помещении.

Пыль в особняке Корэна — это немыслимо. Никогда в своей многовековой жизни я не встречал другого такого фаната чистоты и порядка. И замок, и зомби, и кошка, и сам Корэн только что не блестели от постоянной чистки. Порядок везде наводился почти маниакально, начиная с подвала и кончая крышей. То же относилось к одежде или внешнему виду. Ни разу я не видел Корэна без пуговицы, в неначищенных ботинках или хотя бы слегка растрепанным. Испортить прическу моему сверхаккуратному другу едва ли было под силу девятибалльному шторму. Плюс ко всему Корэн обладал безукоризненным чувством стиля. Даже если спихнуть его с моста в мутную реку, вылезет он, во-первых, относительно чистым, а во-вторых, не просто мокрым, а безупречно, стильно мокрым.

И вот в его доме трехдневная пыль. Да быть того не может! Я ускорил шаг. И у моего безумного замка есть свои плюсы — его можно попросить кого-то найти. А здесь — ищи, как знаешь.

Корэн нашелся быстро, но случайно: кошка все-таки пыталась меня встретить, но по дороге лапы у неё заплелись и разъехались одновременно, и она шлепнулась на живот посреди главного коридора, где я ее и нашел.

Корэн, такой же унылый и взъерошенный, как и кошка, сидел в кресле в гостиной, кутаясь в огромный синий халат и страдальчески принюхиваясь к содержимому плетеной бутылки. Это было своеобразное самобичевание по-корэновски — он терпеть не мог халатов вообще, синих вдвойне и не по росту особенно и надеть такое мог, только чтобы над собой поиздеваться.

Я поставил кошку на пол, она пошатнулась, нетвердой походкой добрела до кресла, вскарабкалась со второго раза Корэну на колени и невразумительно пискнула.

Корэн поднял на меня мутный расфокусированный взгляд.

— Вэйл пришел, — констатировал он.— Странно, немного времени прошло, а у меня уже галлюцинации. Или это призрак? Призрак бессмертного Вэйланны! Ха!

— Ты сейчас договоришься до подзатыльника,— пообещал "призрак". — Вставай, трезвей и пойдем. Есть дело.

— Ты что, живой? Вэйл, ты живой?

Толстый черный бизон слегка съежился, шкура покрылась рябью.

— Живой. Конечно, живой, — с улыбкой заверил я.— Пошли быстрей.

Все-таки, у Корэна очень крепкий организм, несмотря на все странности нервной системы и достаточно хрупкое сложение. Он не только не отравился всей этой гадостью — он трезвел на глазах. Кошка тоже. Бизон был забыт и тихо зачах в дальнем уголке сознания.

— Куда пойдем?— поинтересовался Корэн, уже почти трезвый, а потому не выносящий приказов.

— Рассчитываю на твою помощь. Тут дело интересное пришло, — ответил я, уповая на то, что Астинити не ошибся и нечто интересное действительно возникло на горизонте.— Поучаствуешь?

— Разумеется,— кивнул он. — Пойдем.

— Что, прямо так и пойдешь?— поднял я брови, критически оглядывая махровое синее одеяние.

— О, нет, конечно! — смутился Корэн, и они с кошкой умчались в коридор.

Я запечатал забытую бутылку и на всякий случай прикарманил. Мало ли, что в хозяйстве пригодится. Карманы у меня в прямом смысле бездонные: не то, что бутылка — жбан поместится, да еще и не один.

Корэн уже был в полном порядке. Я это понял, когда мимо меня прогарцевала стайка зомби с тряпочками и метелочками из перьев в руках и выражением служебного рвения на лицах. А через пару минут в дверях возникли Корэн и кошка, трезвые, как хрусталь, готовые идти со мной хоть на запад по воде. Пошел, разумеется, только Корэн (кошка осталась муштровать разленившихся зомби и доводить до блеска запыленный особняк), да и то не на запад по воде, а всего-то до моего замка через пространственную дверь с заходом в славное Бюро Подвигов для оформления отпуска.

Видно, забили на все капитаны небесных сфер,

Курят в открытую форточку и дурной подают пример.

"Високосный год".

"Интересное дело", как определил его Астинити, пришло вечером. Точнее, возникло в облаке огня и дыма и в два счета закоптило помещение. Новоприбывший оглядел наши с Корэном почерневшие физиономии, комнату, похожую на меблированный угольный бункер и, не размениваясь на вежливые приветствия, сообщил, что он, мол, божество.

На вид парню было лет двадцать пять, на самом деле, по-моему, за триста. Одет он был с ног до головы в потертую джинсу с остатками заклепок, а завершала картину русая шевелюра в стиле "вихрь на сеновале". Лицо — одни сплошные веснушки, курносый нос, зеленые глаза и какое-то очень детское выражение.

Божество, значит.

— Похож, — вслух оценил я.

— Не веришь?! — взвился гость, резко увеличиваясь в росте и упираясь макушкой в потолок. А потолки у меня в замке не низкие — три метра минимум. В кладовке под лестницей только меньше.

— Я поверю во что угодно, только не трогай люстру,— взмолился я.

Он растерянно обернулся, пытаясь увидеть, что именно надо не трогать. Я зажмурился — хрустальный звон погибающей люстры запрыгал по комнате и высыпался в коридор. Когда я открыл глаза, Корэн старался не смеяться, а уменьшившийся до нормы кандидат в пантеон растерянно маячил над останками люстры, виновато на нас поглядывая.