Неживая вода

— За что вы так с ней?

Игнат снова полез в кабину, но грубые руки развернули его за плечи, прижали спиной к кузову. Затылком Игнат стукнулся о борт, вдохнул нахлынувший на него запах перегара и пота.

— Тихо! Тихо ты, тихо! — Касьян снова ударил его спиной о борт грузовика. Плотная оленья парка смягчила удар, но все равно Игнат почувствовал, как от лопаток по всему позвоночнику рассыпались болевые искры.

— Откуда тебя черти принесли? Отвечай! — в прокуренном голосе Касьяна теперь не слышалось привычных добродушных ноток, а только раздражение и усталость.

— Я сам пришел! — Игнат попытался вырваться, но Касьян был куда сильнее и крепче.

— Сам пришел! — повторил парень. — Крики услышал... За что вы лекарницу связали? Что она вам сделала?

— Дурак ты! — зашипел Касьян, еще сильнее придавив Игната к грузовику. — Как есть дурак! Твое ли это дело? Сидел бы в избе, мышей ловил. Тебе ли влезать?

Касьян стал оттаскивать Игната от кабины, откуда уже не доносилось никаких криков и ругани, а только лишь редкие шорохи, будто старательно укладывали на сиденье обмякшее тело.

— Что она вам сделала? — повторил Игнат.

Веки защипало, и он зажмурился, стараясь совладать с нахлынувшим страхом.

— Ничего не сделала, — ответил Касьян и добавил: — Откуп она, вот что.

— Да что толку дураку объяснять, — донесся из кабины усталый голос Мирона. — Пусти его, пусть идет на все четыре стороны. А в драку снова полезет — так мы ему быстро пыл остудим.

— Ты погоди там! — прикрикнул на него Касьян. — Игнашка парень толковый! Поймет!

Он потащил Игната в сторону, наклонился к самому уху.

— Ты вот что, парень, не дури-ка! — Касьян понизил голос и заговорил тихо, доверительно, как хорошему другу. — Знаю, что ты на Марьянку глаз положил. Да и вся деревня не против, нам-то что? Живите, коли хотите. Только не от нас все теперь зависит! И не от тебя тоже. Ну, посуди сам! — Касьян встряхнул Игната за плечи, и тот краем глаза увидел, как дядька Егор вывел из грузовика двух рыжих коров. Те мотали головами и неуверенно переступали копытами по снегу. Из кабины не доносилось ни звука.

— Мы же тут все, как на ладони! Свои все, Игнаш! — продолжил Касьян. — Кого отдавать-то? Натка Кривец крестница моя. Божанка уже брюхатая. А у Маревых да Рябых девчушки вовсе малолетки... неужто их на растерзание?

Он кашлянул, отхаркался в снег. Игнат больше не делал попытки вырваться: страх ходил по коже колючими бурунами.

— А Марьянка нам чужачка, — губы Касьяна искривила извиняющаяся усмешка. — Уж кому, как не тебе, Игнатушка, нас понять. Бабка твоя хитра была, один раз беду от деревни отвела, а потом и нас научила. Да только думали мы, не придет этот час...

Он вздохнул, снова обдав Игната застарелым запахом сивухи, огляделся пугливо.

— Вепрь-то, — зашептал он. — Черный-то... Это знак их, чуешь? Так и было ими сказано: прежде, чем явятся за откупом, тушу черного вепря на опушке вывесят.

— Да кто они-то? — закричал Игнат. Его склеенные, обветренные губы треснули, по краям выступила сукровица. В животе будто разом надулся ледяной пузырь.

— Навьи, — низким голосом ответил Касьян. — Кто же еще?

Пузырь в животе беззвучно лопнул. Игнат почувствовал, как его внутренности обдает ледяной волной. Снег, небо и стволы почерневших сосен мигом смазались в дрожащую пелену, и из нее четко проступил знакомый образ — большие девичьи глаза, курносый нос, спадающие на плечи косы. Она никогда не отпустит его. Не отпустит, пока он не оживит ее или не успокоит.

— Да что мне рассказывать. Сам видел, небось. Помнишь Званку Добуш, горемычную, страдалицу? — донеся до Игната хриплый голос Касьяна, и сам он тоже выступил из дрожащего ледяного тумана — чужой, незнакомый доселе, не тот, кто подвозил паренька до деревни, и не тот, кому Игнат латал новенькую баню. Этот новый Касьян — Касьян-оборотень, — связал беспомощную лекарницу, только он знал о страшном договоре с навью. Но, все еще притворяясь прежним, новый Касьян завел глаза к небу, осенил себя крестным знамением и прошептал:

— Господи. Прости нас, грешных...

Но все это было теперь не важно. А была важна только Званка, тающая в безликой гибельной тьме. Только рев пламени, только спасительная пустота бабкиного подвала...

10.

...Игнат не помнил, сколько времени он просидел в подполе, сотрясаясь в беззвучных рыданиях и прислушиваясь к звукам наверху. Но не было слышно ни криков, ни гудения огня. Тишина обложила мальчика плотными перьевыми подушками, а вскоре замерло и время. Когда Игнат уже начал верить, что весь мир замкнулся на четырех стенах погреба, люк вверху открылся, и бабкин голос окликнул его:

— Тут ли, Игнатка?

Он не сразу ответил, провел несколько раз языком по высохшим губам, и только потом произнес вполголоса:

— Тут...

— Вылазь скорее!

— А Званка?

— Вылазь немедля, я тебе говорю! — в голосе бабки Стеши появились грозящие нотки.

Игнат начал послушно карабкаться по скрипучей лесенке.

— Ах, ты, горе-то мое... Поторопись!

Бабка Стеша схватила внука за руку, больно впилась скрюченными пальцами в плечо.

— Собирайся живей!

Едва дождавшись, когда мальчик окажется наверху, бабка начала натягивать на него вязаный свитер.

— Где Званка? — глухо спросил Игнат из плотно облепившего его шерстяного ворота. В рот тотчас полезли невесомые, колючие шерстинки. Мальчик кашлянул, поскорее выпростал голову и повторил: — Где Званка?

— Где, где, — передразнила бабка и кинула Игнату шапку. — На вот, надевай! Люди ждут!

— Кто ждет? Зачем?

Игнат пребывал в полной растерянности. Бабка Стеша всегда была рассудительной и строгой, но сейчас превратилась в суетливую перепуганную женщину. Прежде аккуратно повязанный платок сбился на затылок, а на подоле юбки Игнат разглядел прожженную дыру.

— Касьян ждет, на станцию поедем. Пожитки твои я собрала. После довезу, что надо.

Игнат послушно натянул шапку и обул пимы. Быстрым взглядом окинул комнату, но ничего не изменилось, кроме того, что вещи находились в жутком беспорядке, а возле порога стоял старенький залатанный чемодан.

— А Званка тоже с нами поедет? — спросил он.

— Да что ж это такое-то, а! — всплеснула руками бабка Стеша. — Все одно в голове! Никак не уймешься!

Она швырнула ему парку, и Игнат принялся просовывать руки в рукава, но почему-то никак не мог попасть — пальцы то и дело лезли в прореху на подкладке.

— Живей, живей! — подгоняла его бабка.

Игнату почудилось, что с улицы помимо затихающего гула огня доносится стрекот мотора. Он мельком глянул в окно, но не увидел ничего — с той стороны стекла клубилась дымная, непроглядная мгла.

— А что навь? Ушла ли?

— Ушла, ушла, — рассеянно отозвалась бабка Стеша. — И нам уходить надо.

Она накинула поверх платка шаль, подвязала поясом распахнутую телогрейку.

— Ну, готов, что ли?

Игнат был готов, но как же страшно было выходить за порог, в шевелящуюся тьму, куда совсем недавно утащили Званку.

— Куда же мы поедем, бабушка? — спросил он.

— Ты поедешь, Игнатушка, — бабка Стеша вздохнула и заботливо погладила его по макушке сухой ладонью. — Учиться тебя отдам. Что в деревне-то делать? Хоть в люди выбьешься.

— А как же ты? — Игнат ухватился за бабкин рукав, заглянул в глаза. Но та почему-то отвела взгляд, вздохнула снова:

— Мне куды, старая я. А тебе еще жить да жить.

— А... Званка? — произнес он почти шепотом.

Бабка Стеша вдруг обняла его, прижала к груди.

— Тут она будет, — донесся надтреснутый голос. — Что ей теперь...

Она отстранилась, взяла Игната за одну руку, в другую вложила чемодан:

— Ну, пошли!

Подтолкнула к дверям.

На Игната снова повеяло гарью и дымом. В горле запершило, и он закашлялся, зажал рот рукавицей. Край деревни еще занимался пунцовыми сполохами, и мальчик видел, как в конце улицы пожарники разматывают перекрученную кишку шланга. Из приоткрытых оконных ставен настороженно выглядывали люди, проверяли — миновала ли опасность. Недалеко от избы стояла машина, а из кабины махал рукой сосед Касьян.

— Живей, живей! — завидев Игната, закричал он. — Поезд через полчаса!

Бабка Стеша ускорила шаг, потащила за собой растерянного внука. Под ногами скрипела черная, растрескавшаяся земля. Игнату почудилось, что возле плетня можно различить неглубокие вмятины — следы, оставленные навью.

— Ну-ка, запрыгивай! — Касьян подхватил мальчика под руки.

— Да я сам, не маленький, — пробормотал Игнат. Он залез в кабину, пристроил между ног чемодан. Сердце отсчитывало гулкие удары, а в голове творилась каша. И еще росло беспокойство за Званку.

"Тут она будет", — эти слова тревожили мальчика.

Баба Стеша с кряхтением влезла следом, потеснила внука.

— Ну, с Богом! — крякнул мужик, и мир за окном покачнулся, поплыл назад, за спину Игнату, и он протер рукавом заиндевевшее окно.

Машина выехала со двора на улицу, ее несколько раз тряхнуло на ухабах. Игнат разглядел сваленные в кучу ржавые детали, кузов грузовика, перекрученные тракторные цепи. Откуда-то доносились плаксивые голоса, но слов Игнат не разобрал. Оплавленная земля, несколько тлеющих изб да обломки техники — вот все, что осталось от присутствия нави.

"Я ведь даже не попрощался со Званкой", — подумал мальчик.

И тогда он увидел ее.

Тело лежало на обочине, и издалека его можно было принять за сверток тряпья. Но сердце сжалось от предчувствия беды, и мальчик узнал разметавшиеся по земле пшеничные косы, и запрокинутое к небу лицо, и пестрый свитер, теперь разодранный в нескольких местах и запачканный чем-то темным. Званка лежала головой к дороге, но Игнат все равно увидел, что ниже свитера на ней ничего нет, и острые, вывихнутые колени белели в наступивших сумерках, словно обглоданные кости.

Игнату захотелось кричать, умолять остановить машину. Он разлепил обветренные губы, но вместо слов из горла выходили какие-то хрипы. Глаза налились тяжестью, будто собрались вывалиться из глазниц. Похоже, что и время замедлилось. Проплывая мимо в вязком леденящем потоке безумия, Игнат разглядел заскорузлые черные пятна на затылке, вдавленную грудь, на которой провисали лохмотья свитера. Круглое лицо теперь казалось маленьким, сморщенным, почерневшим — навь выпила жизнь без остатка, оставила только пустую, изломанную оболочку.

Тогда с губ Игната наконец-то сорвался первый мучительный стон.

— Ах ты, ирод! Куда тебя понесло? — крикнула бабка Стеша.

— Да кто ж знал, что ее не убрали-то? — оправдывался Касьян. — Да тут быстрее, думал...

— Ну, так гони! Гони!

Мотор взревел, машина набрала скорость, и Игната по инерции отбросило назад. Сведенные судорогой пальцы все еще цеплялись за сиденье, и мальчик не чувствовал ничего. Тьма сжималась вокруг него, и оставалось только кричать, и извиваться в крепко удерживающих его руках, и кричать снова...

...он возвращался в реальность рывками. Кто-то грубо тряс его за плечи, щеки горели, словно от удара.

— Игнашка, да чего ты? Не дури, парень!

Его встряхнуло еще раз. Голова безвольно мотнулась, но сознание постепенно возвращалось к нему. Глаза сфокусировались на встревоженном, небритом лице дядьки Касьяна.

— Ты что это удумал, в обмороки падать? — ухмыльнулся тот и хлопнул парня по щеке шершавой ладонью. — Чай, не баба.

Игнат захлебнулся слюной, прокашлялся. Во рту стоял неприятный привкус желчи.

— Долго ты еще возиться будешь? — послышался со стороны недовольный окрик Егора. — Одному мне машину не вытолкать!

— Иду уже, иду! — раздраженно ответил Касьян.

Он подцепил Игната за подбородок пропахшими табаком пальцами, заглянул в глаза.

— Как теперь? Лучше?

Игнат кивнул, громко шмыгнул носом.

— Да...

— Ну, вот и славно, — Касьян хлопнул парня по спине. — Пошли, поможешь.

— Не могу я, — слабым голосом ответил Игнат. — Неправильно это, дядь Касьян...

— Эх, молодежь! — вздохнул мужик, покрутил головой, сокрушаясь. — Да что ж правильного в этой жизни-то есть? Естественный отбор это, слыхал? За наших ведь родных печемся. За деток наших. А что значит одна жизнь против сотни? Подумай-ка.

— Нет, нет! — Игнат упрямо дернул подбородком. Мокрые пряди волос упали на глаза, побелевшие пальцы сжались в кулаки. — Так не должно быть... У нас ведь есть ружья! Правда! — он воспрянул духом, поднял на Касьяна загоревшиеся надеждой глаза. — У дяди Мирона точно есть ружье! А если всем селом? Всем миром? Позвать малотопинских мужиков. Да и других... а?

Касьян, направившийся было к грузовику, развернулся снова, приблизился к Игнату вплотную.

— Ты хоть понимаешь, что говоришь-то? — зло просипел он. — Дурак, как есть дурак! Сегодня мы с ружьями пару навий ухлопаем, а завтра их два десятка придет! Сотня придет! И не одну нашу Солонь с землей сравняют, а всю округу! Этого ты хочешь?

Игнат испуганно мотнул головой.

— Нет...

— Неет, — передразнил Касьян. — Так и не говори, о чем не знаешь! Может, их вообще убить нельзя. Ведь нелюди они! Сам видел, поди.

Игнат сглотнул. Вспомнились неживые тени у плетня. Резкий запах гари и приторной сладости.

— Да и то, — продолжил Касьян, — и от нави польза есть. Места здесь неспокойные, Игнатка. Рудники рядом, леса кругом дремучие. Были времена, беглые каторжане да браконьеры досаждали. А теперь ничего, жить можно, — он вздохнул, поскреб заскорузлым пальцем переносицу. — Коровы летом на косогор без пастуха ходят, и ни одну волки не задрали. Понял? Это бабка твоя договор с навью заключила. Только срок теперь вышел.

— Что ж делать тогда? — прошептал Игнат и обернулся в сторону кабины, но оттуда по-прежнему не исходило ни звука.

— Делаем, что можем, — грубовато отрезал Касьян. — Слава богу, не шибко мудреных вещей от нас требуют. Немного продуктов, мяса да молока. Топливо и списанная техника. Мало осталось нечисти тут, в Опольском уезде. Мало, а все-таки сила. Возьмут немного оттуда, немого отсюда. Им на пользу, а мы нешто с этого обеднеем?

— А Марьяна?

— А это ты уж сам рассуди, — усмехнулся Касьян. — Слышал, небось, как черти до наших баб охочи. Не Марьяна — так Ульяна. Не в Солони — так где-то еще. Что мы можем поделать, Игнатушка? Не давши слово — крепись, а, давши — держись.

— Касьян, скоро ли? — снова послышался раздраженный голос Егора, а вслед за этим — отборная ругань.

— Иду! — огрызнулся Касьян, потрепал Игната по волосам. — Так-то, Игнатка. Пойдем, а то скоро и вечереть начнет.

Он двинулся к грузовику. Игнат послушно шагнул следом, будто провалился под лед. Будто земля разошлась под ногами, и теперь он летел вниз, в подсвеченное алым заревом пекло, куда рано или поздно попадали все грешные земные души.

— Ну-ка, взяли! — между тем скомандовал Касьян. Вдвоем с Егором они уперлись плечами в бок грузовика, закряхтели от натуги. Тут же к ним присоединился и егерь.

— Как девчонка? — вскользь осведомился Касьян.

— Что с ней сделается, — Мирон ухмыльнулся недобро. — Обморочная лежит. Ничего, скоро оклемается.