Конунг вдруг рванулся — и вырвался у воинов из рук, прыгнул вперед, как хищник на добычу. Короткий, острый блеск клинка...
Видар закричал. Раздался хруст. Конунг упал на снег, подмяв под себя сына.
Бран кинулся конунгу на плечи, Дэвайн очутился рядом, подбежал Сигурд, дружинники... Конунга оттащили в сторону.
Видар лежал навзничь. Меч Брана валялся рядом, длинное лезвие было в крови почти по рукоятку. Пульсируя, как живой источник, кровь заливала белый снег. Конунг стоял поодаль, на коленях, на нем повисли четверо. Облизав губы, Видар усмехнулся.
— Ну вот, — выговорил он. — Наконец... добился... свое...го, а? На... конец-то... — Видар застонал, зажмурился, кровь толчком плеснула из раны. Рубаха стала красной и прилипла к телу. Его пальцы шевельнулись, ладонь прижалась к раненому боку. Судорожный вздох. Видар попытался приподняться, и алая струя ударила в снег.
— Лежи, — Дэвайн схватил его за плечи. — Не надо. Лежи.
Повернувшись к Сигурду, Дэвайн сказал:
— Его нужно отсюда унести. Немедленно.
Ярл подал знак дружинникам. Из копий и плащей сделали носилки и уложили Видара. Он молчал и лишь скрипел зубами. Харалдсон взялся с одного конца, а Эйвинд — с другого. Глаза Видара были закрыты, грудь быстро, тяжело вздымалась, пальцы скребли плащ.
Подняв, они унесли его в дом.
Глава 16
Во дворе у Сигурда собралось пол-поселка.
Видар лежал в доме. Он был в сознании, живот перебинтован так туго, что он едва дышал. Он не спал, когда с ним говорили, реагировал, даже пытался отвечать.
Но Видар умирал. Все это понимали, и он, наверное, тоже. Он потерял уйму крови, кожа сделалась прозрачной, а губы посинели. Семья собралась рядом: все, кроме конунга.
— Вот, дочка, дай ему попить, — сказала Хелге. Улла взяла у нее чашку и склонилась к брату. Ложкой зачерпнув воды, поднесла к губам.
— Пей, — Улла приподняла ему голову. — Пей.
Он переместил на сестру глаза, и губы приоткрылись. Улла влила воду ему в рот. Струйка стекла по подбородку. Видар застонал.
— Ты меня прям... будто деда, поишь... — он попытался улыбнуться, но улыбка получилась как гримаса. Улла снова поднесла ему воды.
— Оставь... сестра, — Видар удержал ее за руку. — Не... надо.
— Тебе нужно пить, — Улла сидела у брата в головах. Чашка в руке дрожала.
Видар не ответил. Смотрел на сестру долго-долго, потом проговорил:
— Да не плачь... сестра... чего ты, — Видар держал ее ладонь. — Ты... чашку-то поставь, не лей на меня... умываться... еще время не пришло.
Улла опустила чашку. Взяла руку Видара обеими руками. Он сказал:
— Темно тут. Экономят, видать... родичи... А? Холодно. Ты вон... вся дрожишь. Плащ-то... твой где?
— Не знаю... потеряла...
— Это зря... зря. А где колдун? Эй... колдун! Бран! — Видар закашлялся, на повязке проступило алое пятно. Ахнув, Улла вцепилась в его руку.
— Я здесь, — ответил Бран.
— Хотел сказать... — Видар облизал губы. — Береги... сестру. Понял?
— Да. Понял.
— Смотри же. А отец твой... где?
— Здесь, — Дэвайн нагнулся к раненому.
— А-а... — Видар слабо усмехался. — Вот и еще... колдун. Демай, я... спросить хотел... Мне... сколько жить осталось?
— Ну, что ты, — промолвил Дэвайн. — Ты еще нас всех переживешь.
Брови Видара дернулись. Он глубоко вздохнул, пальцы сжали покрывало.
— Брось, колдун... нету времени... бодягу разводить. Ответь, сколько?
Дэвайн и Сигурд переглянулись.
— Не знаю. Час... два, — ответил Дэвайн.
Улла затряслась. Прижала к губам братнину ладонь.
— Сигурд, — сказал Видар. — Ты где?
— Тут, сынок, тут.
— Дай мне меч.
Сигурд удивился, но спорить не стал. Вынул из ножен меч и протянул юноше. Медленно, будто это стоило труда, Видар перевел взгляд на клинок. Оторвал от покрывала руку, потянулся к мечу, но рука, не слушаясь, упала.
— Ты... меня слышишь, Сигурд? — голос Видара звучал словно издалека.
— Да, сынок. Слышу.
— Слушай... внимательно, и все... слушайте. Клянусь перед всеми... на этом мече, что я не... не убивал сестру. Не убивал... ни сам... ни с... чужой помощью. Ее крови... на мне нет. Сигурд... где ты, Сигурд...
— Здесь. Я здесь.
— Хорошо. Клянусь предками... к которым я иду. Если вру, пускай... меня боги накажут. Я ее не убивал. Не убивал. Передай отцу, если он... если ему... это интересно.
Улла заплакала и лбом ткнулась Видару в плечо. Она корчилась, словно от жестокой боли. Видар прошептал:
— Мы... колдуна в дороге встретили. Поэтому вернулись. Колдун может подтвердить. Меня здесь... не было. Не было, клянусь. И я... никого не нанимал. Не я это, родич, — его пальцы судорожно вцепились в рукоять меча. — Не я... это. Не я. Скажи отцу, не я это!
Он подался вперед, со свистом втягивая воздух. Черные глаза расширились, и лицо перекосилось. Повязка насквозь пропиталась кровью. Сигурд взял его за плечи и уложил обратно.
— Я скажу, сынок. Обязательно скажу.
Видар опять закашлялся, на губах выступила кровь. Пальцы мяли одеяло. Он дышал тяжело, толчками, и больше ничего не говорил, лежал, устремив в пространство взгляд. Не стонал, не двигался, только дышал. Дышал еще целых три часа.
А потом перестал дышать и умер.
Его положили возле Асы, в капище. Отправились туда всем кланом, пришли все, даже старики и дети, даже слуги и рабы.
Даже конунг.
За эти дни Торгрим словно съежился, стал меньше ростом, похудел и поседел, а лоб прорезали глубокие морщины. У него был отсутствующий взгляд, точно он пристально смотрел куда-то внутрь себя. Он молчал, не отвечал, когда к нему обращались, не глядел по сторонам и, кажется, не замечал своего мертвого сына. И когда Видара уложили возле Асы на алтарь, у статуи Тора, конунг не издал ни звука.
Сигурд встал около него. Слуги подвели теленка. Ярл взял бронзовый изогнутый нож и протянул конунгу. Тот даже не взглянул. Он смотрел на Тора, смотрел пристально, задумчиво, в упор, словно чего-то ждал. Сигурд сдвинул брови и, взяв руку конунга, силой вложил в нее нож.
Торгрим вздрогнул и уставился на нож в своей ладони. Перевел глаза на Сигурда. Потом — опять на нож. Поднял голову. Перед ним был алтарь, на котором лежали его мертвые дети.
Он словно лишь теперь их и увидел. Застонал. Нож выпал, ударившись о пол. Теленок фыркнул и рванулся в сторону, слуга едва удержал веревку.
Но конунг ничего этого не замечал. Его глаза остановились. Он все смотрел, смотрел на них... Потянулся рукой к своей груди, дернул ворот, словно то была петля, накинутая ему на горло. Снова застонал, рванул рубаху, и ткань разодралась. Конунг рухнул на колени.
— Боги... — сказал он. — Боги...
Он ухватился за алтарь, прильнул к нему и обнял, как живое существо. Пальцы вцепились в камень. Конунг и сам сделался, как камень. Он, казалось, перестал дышать.
Люди в капище задвигались, заплакали, принялись сморкаться...
Подняв нож, Сигурд произнес:
— Што же, родичи. Стало быть, жертву я принесу.
Он сделал знак слуге, и тот принес бронзовую чашу. Другой слуга подтащил упиравшегося теленка. Сигурд, навалившись, запрокинул животному голову, поднял руку, в которой блеснул нож. Теленок замычал, раздувая бархатные ноздри.
— Великие боги, — сказал Сигурд. — Лучших своих мы отдаем вам нынче. Самых молодых, сильных и красивых, чистых, без порока. Примите их. Дайте им долгую жизнь в своем царстве, которую мы не смогли дать им на земле. И ты, великий Тор! — возвысил голос Сигруд. — Ты мудр и справедлив. Возьми наших детей, ведь они — и твои дети, как все мы. Заступись за них перед Царем Богов, потому што ты все видишь. Ты все знаешь, ты милосердный. Мы тебя просим. Будь им заступником заместо нас. Там, где мы не можем за них заступиться.
Мелькнул нож. Теленок замычал, забился. Слуга подставил чашу, и кровь струей ударила о дно. Людей окатило черными брызгами.
Наполнив чашу до краев, ярл выпрямился, шагнул к статуе Тора.
— Прими, великий бог, — промолвил он. — Прими это за наших детей. И если есть на них грехи, пускай они отмоются вот этой кровью.
Сигурд вылил кровь на камень возле статуи. Поклонился Тору в ноги. Поклонился остальным богам. Повернулся к замершей толпе и поклонился ей. Шагнул к алтарю.
— Ну, будем прощаться, родичи, — выговорил Сигурд. — Да не плачьте, боги справедливы. Они им лучшую жизнь дадут, я в это верю.
Сигурд поцеловал Асу в лоб, потом поцеловал Видара. Поманил к себе Уллу:
— Поди, доча, поди сюда.
Улла подошла, бледная и прямая, с высоко поднятой головой. Взгляд скользнул по брату и сестре — и в ней вдруг что-то словно надломилось. Она уцепилась за алтарь, затряслась, будто старуха, и упала бы на мертвых, если бы Сигурд ее не подхватил.
— Тише... што ты, доченька, — Сигурд отыскал глазами Брана. Кивнул. Тот подошел, принял Уллу у Сигурда из рук. Она была в полуобмороке. Бран отнес ее в угол, усадил на свой плащ, а сам сел рядом.
К алтарю тянулись люди. Сигурд стоял поблизости, и Бран видел, как он пару раз вытер рукавом лицо.
Все кончилось лишь в сумерки. Люди разошлись, в святилище остались конунг, Сигурд, Эйвинд да Бран с Уллой. На стенах горели факелы. Аса и Видар, лежавшие на алтаре, казались высеченными из камня.
— Давай, родич, — Сигурд подошел к конунгу. — Идем домой.
Тот не ответил. Сигурд потормошил его за плечо и попытался оторвать от алтаря.
— Будя, Торгрим, — молвил ярл, — угомонись. Вставай, брат. Идем.
Конунг шевельнулся, и Сигурд помог ему сесть. Конунг смотрел на свои руки, на окостеневшие, сведенные судорогой пальцы.
— Эйвинд, сынок... — начал Сигурд, но конунг перебил.
— Сигурд, — сказал он. — Клянусь перед богами, я с ней не спал. Я не спал со своей дочерью. Никогда, Сигурд. Никогда.
Ярл молчал.
— Это правда, меня видели в сарае. Но не с ней. Не она это была. Не она, Сигурд, понимаешь?! Не она, клянусь... Я был с...
— Тише, родич, люди тут.
Но конунг будто не услышал:
— Это была Халльгерд. Халльгерд Золотые Косы, Бьярни Серого Копья жена. С ней я был, понимаешь? Богами клянусь, Сигурд, с ней я был, не с дочкой. Я бы никогда...
Сигурд хмуро огляделся. Эйвинд прикусил губу.
— Ох, брат, — Сигурд покачал головой. — Што же ты, а? Што ж ты наделал-то, а? Неужто ты с сыном поговорить не мог? Ну, сказал бы ему... што же так-то...
Конунг отвернулся.
— А он этого хотел? — ответил он. — Ему это было нужно? А он — он со мной когда-нибудь говорил? Он же ненавидит... ненавидел меня. Он ничего не желал слышать. Он хотел только моей смерти. Моей — и сестриной.
— Он сестру не убивал, — выговорил Сигурд. Конунг вскинул голову, и ярл повторил:
— Он ее не убивал. Он поклялся перед смертью. Просил, штоб я тебе сказал. Ну, вот я и сказал. Видар не хотел, штобы ты о нем плохое думал... брат. Эх, да што ж теперь, сделанного не воротишь.
Конунг закрыл глаза. На его шее вздулись вены, брови задрожали. Сигурд молчал, и конунг тоже.
Улла вдруг вскочила и схватила топор, стоявший в углу, возле груды просмоленных деревяшек. Кинулась к статуе Тора. Размахнулась — и ударила истукана топором, только щепки брызнули, ударила раз, другой и третий. Еще и еще. Дерево загудело. Улла вскрикнула, ее качнуло, топор едва не вырвался из рук. Она снова размахнулась — и снова хватила бога топором. С воплем. Изо всех сил. Как будто это был враг, от смерти которого зависела ее жизнь.
Бран и Эйвинд бросились к ней. Бран схватил девушку в охапку, Эйвинд отнял у нее топор. Она билась в их руках. Сигурд подошел, обнял ее, и она затихла. Ярл закутал Уллу в плащ.
— Мы уходим, родич, — обратился Сигурд к конунгу. — Где наш дом, тебе ведомо. Коли решишь прийти — приходи, милости просим.
Сигурд исчез за дверью. Эйвинд и Бран двинулись за ним.
Конунг молча закрыл лицо руками.
Глава 17
Дэвайн ждал Брана в старой кузнице.
— Ну? Закончилось? — спросил он, когда тот вошел.
Бран кивнул. Подсел к огню. Несколько минут они молчали.
— Жаль, что они меня встретили, — промолвил Дэвайн.
— Кто?
— Видар и его товарищи.
— Почему? — Бран поднял голову.
— Я бы и сам доехал, а так... они бы не вернулись, и парень бы остался жив.
— Он все равно когда-нибудь сюда возвратился бы.
— Когда-нибудь — конечно. Но к тому времени, глядишь, все бы улеглось. И не случилось бы такого.
Бран не ответил.
— Ну, а ты, сынок? — чуть погодя сказал Дэвайн.
— Я? Что я?
— Как ты тут жил?
— А что, тебе не рассказали? — Бран глянул на отца.
— Кое-что я слышал, — промолвил Дэвайн. — О медведе слышал, и о том человеке... Кнуд, по-моему. Да?
— Да. Ну, а еще?
— Видар почти не рассказывал, хотел, чтобы ты сам. Но мне кажется, здесь еще много чего произошло. Я прав?
Бран молча смотрел в огонь. Дэвайн сказал:
— Мне не нравится, как выглядит твое лицо. И плохо, что ты с таким обморожением выходишь на улицу. Ты это чем-то мажешь?
— Да.
— Чем?
— Точно не знаю. Мне Хелге мазь дала.
— Хелге?
— Сигурда жена.
— А ну-ка, иди сюда, — велел Дэвайн. Бран подчинился.
— Дай, я на свету посмотрю, — Дэвайн развернул сына к огню. — Покажи руки. Да-а... Могут остаться шрамы. Ну, ничего, сейчас.
Дэвайн подтянул к себе котомку.
— Кое-что у меня тут еще есть, — он вынул маленькую склянку. — На пару раз хватит, но лицо надо закрывать, когда идешь на улицу. Понял?
— Да.
— Давай, мы тебя намажем, — Бран вздрогнул, ощутив на лице холодное и липкое прикосновение.
— Сиди смирно, — промолвил Дэвайн. — Это не больно. Ведь не больно, нет?
— Нет.
— Ну, видишь. Губы все потрескались. Следи за этим, сынок, не будь как ребенок. Ты же все понимаешь не хуже моего.
Бран не ответил. Мазь, ложась на кожу, сначала холодила, а потом начинала жечь.
— Печет? — спросил Дэвайн.
— Ага.
— Ничего. Посиди минуту, — Дэвайн накинул ему на плечи плащ.
Бран открыл глаза. Дэвайн собирал разложенные вещи.
— Отец... — промолвил Бран, и тот поднял взгляд. Бран не продолжал, но Дэвайн не переспрашивал, а просто ждал.
— Знаешь, — сказал Бран, — ты прав. Здесь очень много... Много всего произошло.
— Я это понял, — отозвался Дэвайн. — Не возражаешь, если я кое-что спрошу?
— Спроси.
— Видар просил беречь свою сестру. Это он о той девочке говорил? О той, что с ним сидела?
— Да, — ответил Бран. — Об Улле. Ее зовут Улла. Она... она...
— Что?
Молчание. Дэвайн спросил:
— Это ведь она ясновидящая, правда?
— Да.
И снова тишина.
— Так что же? — осторожно молвил Дэвайн. — У вас с ней... что-то было?
— Было... и есть, — Бран заставил себя поднять взгляд. — Она... она — моя жена, отец.
