— Кнуд. Я знаю, Кнуд. Но она сказала... она сказала...
(...призрак гнева бродит здесь...)
— Что? — Бран оторвал ладони от лица. Черный снег ослепил глаза, набился в рот. Он был ледяной, не давал дышать, от него некуда было деться.
— Харалд! — крикнул Бран. — Харалд! Где ты, Харалд?
— Нету... нету. Теперь только он остался. Он — и ты. Иди туда, скорее, он ее сожрет.
— Кто, Харалд? Я не понимаю...
— Понимаешь. Ты его видел. Вставай, я покажу.
Бран встал.
Выглянуло солнце, и трава под ногами засияла. Харалд, улыбаясь, взял его за руку.
— Идем.
— Ты сказал, тебя больше нет.
Но Харалд не слушал.
— Тс-с, — он поманил Брана за собой. — Я тебе это покажу.
— Что покажешь, Харалд?
— Тс-с... — ответил тот.
Бран замолчал. Харалд вывел его на крутой обрывистый берег.
— Гляди, — промолвил он. Толкнул — и Бран упал в воду.
Он всплыл, отфыркиваясь и хохоча. Звонкое эхо раскатилось над рекой.
Чей... чей это голос?!
Руки рассекают воду: тонкие... маленькие... сильные.
Боже...
Темные волосы, как водоросли, струятся следом, длинные, словно покрывало. Они плывут за мной в воде.
Не может быть...
— Улла! — кричит издалека высокий голос. — Улла! Ты где?
— Здесь! — отвечаю я. — Раннвейг! Ау-у!
Лес отзывается громким гулом. Я смеюсь и выхожу на берег. Скручиваю волосы, отжимая воду.
Улла теперь — это я. Ее глаза — мои глаза, ее руки — мои руки. Вода течет по моему телу. Дует слабый ветер, и мне холодно. Я бегу по берегу вверх, трава щекочет мои босые ноги.
Шорох. Тень в кустах. Вздрогнув, она (она?) замедляет шаг.
— Раннвейг? — говорит (мой) голос.
Нет ответа. Снова шорох и треск сучка.
— Раннвейг, перестань, это не смешно, — голос звучит тонко. Я больше не смеюсь. Я здесь совсем одна... стою голая на берегу... мне холодно и страшно.
Я обхватываю себя руками. Зубы выбивают дробь.
— Раннвейг? — зову я. — Это ты?
Они выходят из-за куста.
Я их не знаю... (...конечно, знаю...)
— Траин? — шепчут мои губы. — Ты что?
Траин? Кто это — Траин?
Мой брат. Мой старший брат. Он смотрит на меня, и я сжимаюсь. Хочу провалиться сквозь землю. Я дрожу, ноги будто пакля. Мне бы убежать... но я не могу пошевелиться.
— Чего ты испугалась, глупенькая? — говорит брат. Они подходят и обступают меня. Они высокие. Сильные.
Чего они хотят?!
— Чего вы хотите? — у меня тихий, дрожащий голос. Сердце так и обмирает. Я смотрю на них, а они улыбаются. Тот, второй, протягивает руку.
Ари?
Он гладит меня по плечу, и от его улыбки внутри все холодеет. Он говорит:
— Ты и впрямь хорошенькая, когда без всего этого тряпья. Чего же ты стесняешься? Я же хочу жениться, не просто так...
— Перестань... уйди... — шепчу я. Пытаюсь отстранится, но он меня хватает и притискивает к себе. Его ноздри раздуваются, руки шарят по моему телу. Я отбиваюсь, отбиваюсь изо всех сил, но он сильнее. Он очень, очень сильный. Я вижу его мутные глаза. Он сопит. Мы молча боремся. Это как во сне. Я просто сплю, мне это снится.
— Вот дура, — говорит мой брат. — Чего кочевряжишься? Строит из себя... На тебе такой мужик жениться хочет, в ножки кланяться должна!
— Ничего, — Ари ловит мои запястья. — Они так все спервоначалу. Пообтешется!
Его ладонь сжимает мою грудь. Я вскидываю руки, вцепляюсь в его лицо. Как я ненавижу его лицо! Как мне страшно! Почему же Траин мне не поможет?
Траин хватает меня сзади и бросает на траву, заводит руки за голову. Ари наваливается сверху, он тяжелый, и от него воняет потом. Его рука протискивается между моих бедер.
— Не надо, — слышу я свой голос. — Не надо... пустите меня, пожалуйста... пустите же вы. Траин... Траин... я тебя прошу...
Траин молчит. Ари возится на мне, рывком разводит мои ноги. Острая боль — словно в меня воткнули черенок лопаты. Темно в глазах. Я хочу вырваться. Открываю рот. Чья-то ладонь ложится на лицо. Я не могу кричать. Не могу вздохнуть. Чувствую во рту эту потную ладонь и сжимаю зубы.
— Вот зараза! Укусила меня! — вскрикивает Траин. Я слышу его сквозь боль и шум в ушах. Я не в силах шевельнуться, потому что сверху — Ари. Он вдавливает меня в землю. Ритмично. Раз за разом. Бесконечно. Режет и режет на куски. Режет и режет... режет... и режет... Кто-нибудь... помогите... мне...
Все исчезает. Снова появляется. Вода льется на лицо. Свет... Голос Ари:
— Ничего. Это бывает, когда в первый раз. Пройдет.
Я открываю глаза.
Я лежу на земле. Они стоят и смотрят на меня. Они — сверху, я — внизу. В грязи, жалкая и грязная. Они смотрят. Я пытаюсь сесть. Больно. Я прикрываюсь руками. Они все глядят... ну, хватит же!
— Хватит, — шепчу я. — Уйдите... Уходите...
— Завтра, как стемнеет, к амбару приходи, — отвечает Ари. Звучит, будто приказ. Я мотаю головой и плачу. Меня нет. Меня раздавили.
— Нет, — говорю я. — Я не приду... я не хочу...
Они не слушают.
— Приведешь ее? — спрашивает Ари.
— Будь спокоен, — это Траин. — Как договорились.
— Траин, — я поднимаю голову. — Траин, ты же мой брат. Как ты можешь... ведь ты мой брат! Как же ты...
— Для тебя, дурочки, стараюсь, — он улыбается. Берет с куста мое платье и бросает мне, как собаке кость. — Ладно, на, прикройся.
Я утыкаюсь в платье лицом. Шум их шагов... Они уходят, а я остаюсь на земле. В грязи. На своем месте. Теперь это навсегда — мое место... навсегда. Это и есть то, чего я стою.
(...Господи...)
— Господи... ох, Господи...
Бран услышал только шепот. Было темно. Где-то далеко впереди маячил свет.
— Боже мой, — снова его голос, тихий, хриплый, срывающийся. Острый ком у горла... жжение в глазах. Больно... Господи... больно.
Когда он вернулся, он увидал себя стоящим на снегу. Светила луна. Цепочка следов протянулась от порога: не человеческие следы.
Медвежьи.
Было тихо. Луна улыбалась Брану в лицо. Он пошел по следу. Во дворе, среди домов, остановился. Они все были здесь, лежали на снегу — и спали.
А он стоял над ними.
Черный призрак.
Вот он пошевелился, качнул огромной головой. В кабаньих глазках светилась злоба. Он был громаден, как скала. Он шагнул — и снег захрустел под лапами. Ноздри раздулись, он склонился к спящим людям, обнюхал, облизнулся, заворчал. Они все были здесь: конунг, Траин, Ари, Хилдир, Кнуд, Улла, Видар и Аса, и еще люди, и еще... Лежали на снегу — и спали. Им снился сон. Один и тот же сон.
Черный призрак.
Не спал здесь только Бран.
Черный призрак обернулся, облако пара вырвалось из глотки. Он взметнулся на дыбы и утробно зарычал на Брана.
— Хочешь, чтобы я ушел? Этого ты хочешь, да? Чтобы я ушел, а ты докончишь свое дело?
Зверь опустился на четыре лапы и фыркнул.
— Почему ты здесь? — спросил Бран.
Зверь молчал. Ноздри раздувались, в глазах светился смех.
— Почему ты здесь?
Нет ответа.
— Почему ты здесь?!
Ты знаешь.
— Я не знаю...
Нет, ты знаешь, и раньше знал. Я пришел сюда по следу. Я пришел за моей добычей. За запахом страха, за запахом ненависти, запахом боли, ярости и гнева. Я голоден. Я вечно голоден. Я чую поживу. Чую кровь. Я приду и буду с вами. Всегда, покуда мне есть здесь, чем питаться.
Зверь заревел.
Бран зажал руками уши.
— Но я... что я могу! — взмолился он. — Ведь он такой огромный! Что я могу! Как с ним бороться? Он меня сожрет!
(...все не то, чем кажется...)
— Что? — промолвил Бран.
(Все не то, чем кажется. Все не то, чем кажется! Сердце знает, слушай свое сердце! Только сердце правду ведает, сынок!)
(...сынок...)
(Сыно-ок...)
(Открой глаза...)
— Бран, открой глаза. Сынок, это я! Ты слышишь?
Бран застонал и поднял веки. Над ним плавало смутное пятно. Глаза сомкнулись, открылись снова... Знакомый голос проговорил:
— Сынок! Бран! Очнись же. Господи, ты себе голову разбил.
— М'атир, — Бран зашевелился, пытаясь сесть, и Дэвайн ему помог.
Люди лежали на лавках, головами на столе. Горели все светильники. Возле Брана сидел отец, чуть поодаль — Коза, с перепуганным заплаканным лицом.
— Ты упал? — спросил Дэвайн. — Ты голову себе разбил, сынок.
— Это не я, — Бран коснулся затылка. В висках, глазах и лбу пульсировала боль.
— А кто?
— Конунг, — Бран начал озираться. — Где... где она?
— Кто, сынок?
— Улла! Он ее убил? Господи, где она?!
— Он ее в капище уволок, — ответила Коза. — Я видела.
— Она живая?
— Не знаю, хозяин. Он когда ее тащил, так она не двигалась.
— Мо Деврот, — Бран попытался встать. — О, Господи... отец, ну помоги же мне!
— Куда ты такой пойдешь?
— Ты что, не понимаешь? Я должен идти! Он убьет ее!
— И поделом, — тихо молвила Коза. — Чего это она с хозяевами с моими сделала, а? Да штоб ей... — Коза зарыдала.
— Так это она? — удивился Дэвайн. — Ого, а эта девочка здорово в травах разбирается. Им еще часа четыре спать.
— Как... спать? — Коза так изумилась, что перестала плакать. — Как, то есть... — она прижала ко рту ладонь. Дэвайн поднял брови.
— А ты подумала, они умерли? — Дэвайн подошел к столу, взял кувшин и принюхался. — Ну, так и есть, спят они, твои хозяева. Проснутся, не бойся. Голова только чуток поболит, как с похмелья, и больше ничего. Это корешок такой, ведьмин палец называется, слышала? Я только не пойму, зачем ей это было надо. Она что, подшутить хотела, или же...
— Нет, она не думала шутить, — Бран с трудом поднялся на ноги. — Просто не хотела, чтобы мы помешали. Чтобы не пошли за ней... туда. А я вмешался... и он теперь...
Он не договорил. Развернулся и кинулся к двери.
Глава 18
Бран увидел, что капище горит.
Он побежал так быстро, как только мог. Голову разламывала боль, и ноги плохо слушались, каждый вдох был, словно острый нож. Бран подгонял себя, но знал: он движется медленно, нестерпимо медленно.
Дверь в капище оказалась нараспашку. Жаркий свет озарял сугробы, расстелил по пустырю оранжевый ковер. Протянувшись очень далеко, он упал под ноги Брану. Задохнувшись, тот ринулся вперед.
Сначала ему почудилось, будто внутри пусто. То, что он принял за пожар, оказалось костром, пылавшим посередине. Хворост трещал, искры сыпались, исчезали в темноте, едва не касаясь балок.
— Улла? — позвал Бран.
Нет ответа, только жадный хруст огня. Бран огляделся.
Он увидал ее в глубине, в тени, у статуи Фригг. Она застыла, съежившись, понурив голову, вцепившись рукой в свое плечо. Рядом был конунг. Он сидел, привалившись к ногам статуи, голова лежала у богини на коленях, а глаза были закрыты. Он не шевелился.
— Улла, — окликнул Бран.
Она только ниже опустила голову. Бран подошел и посмотрел на конунга. Казалось, тот не дышит.
— Что с твоим отцом, Улла? — спросил Бран. — Что ты сделала?
— Не твое дело, — ответила она. — Зачем пришел? Разве ты мне не все сказал? Уходи, ты нам не нужен. Сами разберемся. Уходи...
— Я вижу, как вы разбираетесь! — Бран указал на конунга, на алтарь поодаль, в темноте, где лежали Видар и Аса. — Вот они, разборки ваши, вот результат! Безумная семейка.
— А тебе-то что, — она полоснула его взглядом из-под растрепанных волос. На избитом и окровавленном лице страшно, траурно чернели огромные глаза. — Тебе какое дело? Это моя семья, а не твоя.
— Может, объяснишь, что происходит?
— Я не обязана объяснять. Ты мне никто!
— Замолчи! — Бран стиснул кулаки. — Еще слово, и я тебя ударю. Клянусь, я тебя ударю, если не прекратишь!
— Ну, ударь! Ты об этом только и мечтаешь! — она выпрямилась. В правой руке блеснул топор. Она протянула его Брану.
— На, ударь! — закричала Улла. Рука, державшая топор, ходила ходуном. — Ударь! Убей меня! Ты же хотел — так на, убей!
— Заткнись!
— Убей! Убей! Я все равно тебя ненавижу! Я тебя ненавижу! Скотина! Я тебя ненавижу!!!
Костер за спиной у Брана загудел, и, обернувшись, он увидел, как пламя разрастается, свистя и рыча. Оно казалось красным, будто кровь, будто жадная разинутая пасть: пасть, что пытается проглотить этот дом — и все вокруг. И его, и конунга, и Уллу. Рев вырвался из огненной глотки.
Голос зверя.
Бран шагнул к Улле, обнял ее, забрал топор и отбросил в сторону. Она сопротивлялась, но все слабее и слабее.
— Давай уйдем, — сказал Бран. — Давай мы с тобой просто отсюда уйдем.
— Оставь меня... я не хочу... я... тебя ненавижу...
— Я люблю тебя. Давай уйдем. Давай прекратим это, вот и все.
Она заплакала, уткнулась лицом ему в плечо. Руки соскользнули и повисли.
— Как же ты мог, — прошептала Улла. — Как ты мог подумать, что я... будто я хотела тебя... будто я могла вас... Как ты мог поверить. У меня никого, никого, кроме тебя... Ребенок... был от тебя. Я тебя люблю. Как же ты мог... Как ты мог...
— Прости... прости. Я был дураком.
— Они же просто спят. И ты... был должен спать...
— Я знаю.
— Тогда почему... почему ты такое сказал? Ты думаешь, я могла бы тебя убить? Отравить? Ты думаешь, я бы... я бы могла?!
— Нет. Конечно, нет. Конечно.
— Как ты мог... Как посмел такое сказать... подумать... Ведь я же тебя люблю. Ты ведь видишь мысли. Разве ты не видишь, что я тебя люблю?! Ты не должен был быть здесь. Я не хотела, чтобы ты был здесь... чтобы все это упало и на тебя... Это не должно было вот так. Я старалась.
— Я знаю.
— Я думала... надеялась, что ты станешь меня ненавидеть.
— Я не могу тебя ненавидеть. Я люблю тебя и никогда не брошу. Пойдем со мной.
— Но ведь ты мне не веришь.
— Я верю. Верю. Я все знаю, и я тебя люблю. Я хочу тебя отсюда забрать. Пожалуйста, пойдем.
— Не могу.
— Ты можешь. Идем.
Улла попыталась отстраниться.
— Нет, — ответила она. -Я останусь здесь.
Она опустила голову. Бран за подбородок поднял ее лицо.
Конунг застонал и шевельнулся.
— Боже, как он тебя избил, — Бран провел пальцем по Уллиной щеке. Кровоподтек темнел там, как след от ожога. — Чем ты его ударила? Топором?
— Да... обухом, — она быстро, испуганно посмотрела на отца. — Он хотел... он меня...
— Я знаю.
— Я сама во всем виновата. Это я затеяла.
— Затеяла что?
— Все вот это. Я собиралась его убить. Хотела прийти сюда... и убить моего отца. Моего собственного отца! Нет! Не трогай меня... я отвратительная. Я хотела его убить, как... как... Ты был прав. Я как Кнуд. Еще хуже Кнуда. Но я... я просто больше не могла... — она закрыла глаза, точно от сильной боли. — Почему они так со мной поступили? Что я им сделала? Что мой ребенок им сделал? Почему они его... почему же, почему...
— Родная, не надо. Отпусти себя. Оставь это, прошу.
— Я не могу оставить. Ни за что. Ни за что! Я хочу, чтобы он умер. Чтобы мучился, как я! Чтобы понял... почувствовал... Он же никогда со мной не говорил. Ни с кем из нас не говорил, кроме Асы. Но я хотела, чтобы он почувствовал. Чтобы они оба почувствовали! Ведь он же мой отец. Почему он никогда ничего не хочет знать? Почему ему все равно, что со мной происходит?! Он всегда... всегда меня не замечает. А я хотела, чтоб заметил. Я только хотела, чтобы он заметил... вот и все. Он мне никогда не помогал. Я... мне так нужна была помощь... а он не помог. Он ничего не хотел знать. Никто ничего не хотел знать. Но ведь он же — не никто. Он мой отец! Почему он меня ненавидит? За что? Что я сделала?
