Словно наяву встало перед глазами видение — старый Сыбудай машет рукавами своего засаленного халата, руководя сражением. Взмах — и ещё один тумен устремляется в битву... Да, они повинуются взмахам грязных рукавов больше, чем голосу разума, эти вонючие степняки. Они слепо верят старому Сыбудаю, соратнику самого Чингис-хана, живой легенде... Но это уже не имеет никакого значения. На каждый взмах засаленного рукава навстречу монгольским туменам выкатываются массы закованных в сталь варваров, и каждый взмах лишь усиливает ярость длинноносых. Сто двадцать тысяч воинов, это совсем не так много, особенно если врагов полмиллиона. Свежие полки длинноносых врубаются в порядки монголов, и храпящие, все в пене лошадки не в силах унести своих хозяев из-под ударов длинных копий и обоюдоострых мечей... И вот уже падают последние могучие нукеры из охраны самого Бату, и голова молодого наглеца катится по земле... А вот — о сладкий миг! — здоровенный варвар, закованный в сталь так, что не видно лица, выбивает саблю из старческой руки, и следующим взмахом длинного прямого меча делает из одного Сыбудая двух...
Китаец даже сглотнул, до того сладостным было видение. К сожалению, всего лишь видение... Хитрый старик не дал ему осуществиться. Варварские правители разгромлены поодиночке. Утвердившись на сочных полях Мадарии, Бату-хан всё лето отдыхал, собирая силы для похода на запад, к последнему морю. Из степей к нему шли и шли подкрепления. Десятки тысяч молодых монголов стекались под знамёна Повелителя Вселенной Бату-хана — да, теперь его открыто называли так чуть ли не в самом Харахорине. Как будто вопрос решён.
Елю Чу Цай вздохнул и отложил два оставшихся шара — зелёный и чёрный — далеко вперёд и в сторону. Именно так и дОлжно сделать расклад. Да, два этих шара перевесят любой другой. Но не все вместе.
Советник криво усмехнулся. Если Бату-хан придёт к власти, его, Елю Чу Цая, просто удавят тетивой — Сыбудай же приверженец старых традиций...
Китаец вздохнул и выдвинул вперёд шар из оникса. Да, именно Гуюк-хан, а не Менгу. Менгу сейчас встанет на сторону Бату-хана, по крайней мере, на какое-то время. Но не Гуюк. Они и сейчас не ладят, а тогда станут злейшими врагами. И он, Елю Чу Цай, им в этом поможет.
...
-... Вряд ли здесь есть ещё кто-то, Дорджо-багатур. Зря только время потратим.
Дорджо в сомнении почесал скулу. Разумеется, этот ленивый сурок преследует свои цели — кому охота прочёсывать окрестности заброшенного урусского городка, как его — Ко-ло-де-джин, невозможно выговорить... Однако сушёную траву и зерно надо найти.
— Так, Жиргэл. Бери полусотню воинов и обойди эти сусличьи норы с той стороны. Быстро!
Глядя на удаляющихся всадников, Дорджо в который раз подумал о своей несчастливой судьбе.
Да, несчастливой. Легко ли быть пятым сыном у небогатого табунщика? Родители дали сыну звучное имя ["Дорджо" по-монгольски "алмаз". Прим. авт.], пару заезженных кляч и копьё. Даже сабли не было у Дорджо поначалу! Вместо сабли был кистень, гирька на железной цепи... Оно и понятно — по призыву великого Бату-хана их стойбище должно было выставить десять всадников, каждый с оружием и парой коней, подкованных на все ноги. И четверых из них выставил старый Адууч, отец Дорджо. А куда деваться бедному табунщику, задолжавшему Баян-хану столько, что и не сосчитать?
Оружие, бывшее в юрте, отец поделил поровну. Саблю отдал второму сыну, боевой топор третьему, длинный кинжал четвёртому. Копьё же досталось последнему, пятому сыну.
— С этим оружием я ходил в походы с великим Чингис-ханом! — сказал тогда отец. — Славное было время!
Но глаза старого Адууча говорили иное. Все братья его, дядья Дорджо, полегли в китайских походах, сам же Адууч лишился трёх пальцев на правой руке во время похода на тангутов. Какой воин из беспалого? А равно и работник, кстати. Когда отец вернулся домой, нищий и оборванный, старший брат, единственный оставшийся с дедом, уже крепко держал хозяйство в руках и делиться не собирался. Да, что-то не так пошло в великой Монголии — раньше обычно с родителями оставался жить младший сын, все остальные получали уделы на стороне... И быть бы Адуучу всю жизнь в подпасках у братца, если бы не чума, опустошившая стойбище. Брат умер, и жена Адууча умерла, и он женился на вдове брата, став хозяином трёх десятков коней и немалого стада баранов... Однако за время похода Адууч не научился беречь добро, ведь жизнь воина не располагает к накопительству... Не прошло и трёх лет, как от унаследованного богатства ничего не осталось. Так что, пожалуй, поход на запад оказался для семейства Адууча как нельзя кстати.
— Надеюсь, сыны мои, что вы принесёте нашему роду заслуженную славу и богатство! — закончил напутствие старый табунщик.
Дорджо усмехнулся. Начало похода действительно предвещало удачу. Булгарские земли были богаты и изобильны, и уже вскоре Дорджо, как и его братья, выкупили у хана своих коней, а у самого Дорджо появился меч и круглый шлем. Доспехами, правда, разжиться не удалось, но братья всерьёз поверили в удачу и рассчитывали добрать необходимое в урусских землях.
Однако удача птица пугливая. С начала урусского похода всё пошло не так. В сражении под Рязанью был убит Булган. А Еши, самый хитрый и осторожный, пал в той страшной битве на реке Сити... Остались только Дорджо и Джал.
Дорджо горько улыбнулся. И богатства-то никакого, в сущности, не привезли они из похода. Всё, что удалось достать, ушло, как вода сквозь пальцы. Одна пленная девка сдохла, не дойдя до купцов, вторая удавилась на какой-то гнилой верёвочке... Остальная добыча пошла на покупку коней, потому что от Злого города братья ехали уже вдвоём на одной кобыле. С чем вышли, с тем и вернулись. Не считая того, что вернулись двое из четырёх.
И вот они снова вернулись в Урусию. Дорджо вспомнил потрясение, которое ощутил при виде Кыюва — какой огромный город!
И в третий раз усмехнулся Дорджо. Теперь там только развалины вперемешку с костями. И среди тех костей где-то покоятся кости Джала. Из всех братьев остался один Дорджо, не считая, конечно, старшего Гэрэла, оставшегося в родных степях.
И снова показалась было удача Дорджо. За храбрость его возвели в сотники. А может, не столько за храбрость даже, просто прежнего сотника убили под Кыювом, как и многих...
И это был последный раз, когда удача показалась Дорджо. Здесь, под этим вот городком урусская стрела пробила насквозь сапог. Хорошо ещё, без ноги не остался... Однако поход на запад лично для Дорджо закончился. Его назначили сотником, дабы держать пути подхода подкреплений в великое войско Бату-хана.
Сотник вздохнул. Там, в богатых землях на западе, сотник уже не смог бы унести золото и серебро, доставшееся на его долю. А тут, в разорённых землях, какая добыча? Конечно, сотник не простой воин, но...
На этом месте размышления Дорджо были прерваны. Полусотня Жиргэла с гиканьем и визгом неслась от развалин, а за ней скакали какие-то всадники...да это урусы!
Полусотня монгольских воинов таяла на глазах. Кто-то ещё отстреливался на скаку, с полуоборота, но врагов было гораздо больше, и они тоже стреляли на ходу — кто из урусского лука, кто из монгольского, короткого и тугого. Стрелять вдогонку проще, и вот уже последний монгол из полусотни Жиргэла валится с коня мешком, а следом за ним летит наземь и сам Жиргэл. Эх, и зачем разделил сотню... Может, отбились бы?
— Уходим, быстро! Гарма, Гунта, Начин — отрываетесь от нас в том лесу, скачите на Дэрвич. Пусть хан знает — на нас напали урусы! Все остальные за мной! Стрелять с полуоборота, близко урусов не подпускать!
— Хэй-хэй-хэй!
Оставшаяся полусотня разом сорвалась в галоп, перестраиваясь на ходу — лучшие стрелки позади, и уже выхватили из налучей тугие луки. Дорджо ощутил мимолётную гордость: не растеряли ещё боевые навыки его воины, не зажирели в обозе... Однако всё потом, сейчас надо отрываться от урусов. И пока преследуют их полусотню, трое гонцов спокойно уйдут к урусскому городу, уцелевшему оттого, что вовремя признал власть Бату-хана. Там стоит тысяча воинов Гучина, оставленная как раз на такой случай...
— Хэй-хэй-хэй!
Стрелки в арьергарде разом открыли стрельбу, особо не целясь — всё равно с двухсот шагов на полном скаку, да ещё стреляя назад попасть можно лишь случайно. Главное, не подпускать урусов близко. Сейчас урусские кони начнут уставать, и отряд Дорджо уйдёт от них... Урусские кони быстрее монгольских, и сильнее их, но зато монгольские могут скакать хоть полдня, если не гнать их чересчур...
— Хэй-хэй-хэй!
Отряд с ходу влетел в длинный лесок, рассечённый надвое полузаросшей дорогой. Верёвку, натянутую поперёк дороги, Дорджо заметил загодя, и с размаху рубанул по ней саблей, намереваясь расчистить путь. Однако сабля со звоном отскочила — под рыхлой пенькой пряталась стальная цепь! В следующую секунду конь монгольского сотника врезался в препятствие, и он кубарем полетел на землю.
— А-а-а-а!!!
Стрелы, выпущенные урусами, разом скосили арьергард, уменьшив и без того невеликий отряд Дорджо почти наполовину. Трупы ещё валились наземь, а урусские всадники уже сунули луки в налучи и выхватили из ножен мечи, и ещё через пару секунд разъярённая погоня настигла монголов, сгрудившихся на лесной дороге. Вдобавок из-за деревьев выступили четверо урусов — старик и три подростка — и принялись расстреливать славных монгольских воинов из охотничьих луков, как овец, и некому были им ответить стрелою — шёл рукопашный бой...
Всё кончилось очень быстро. Сабля вылетела из руки Дорджо, не успевшего вскочить на коня, и сильный удар мечом плашмя свалил его обратно на снег, уже покрывшийся алыми пятнами крови.
— Живой, паскуда? — сотника окружили бородатые физиономии, и среди них рослый воин в воронёных богатых доспехах, редкая вещь. — Взять его!
Дорджо грубо подняли, заломив руки. В голове всё плыло, перед глазами плавали зелёные пятна.
— Кто такой? — произнёс тот самый урус в воронёной броне по-монгольски, с сильным акцентом.
— Гучин снимет с вас шкуры живьём... — прохрипел монгол.
— Это вряд ли. Всё будет как раз наоборот! — усмехнулся урус. — Моё имя Мстислав, князь Рыльский.
Вот теперь Дорджо стало страшно. По-настоящему страшно.
— Коназ-ашин...
— Да ежели б волк... Отмщение вам есьм имя моё. За поругание земли русской.
Зелёные пятна всё плыли и плыли перед глазами Дорджо. Проклятая судьба... Если б знал, что коназ-волк это — ну что стоило воткнуть себе кинжал?
...
Солёные волны омывали берег, лениво и томно переливаясь среди окатанных водой камней. У самой кромки воды стояли двое.
-... Закон Ясы однозначен и прост, Сыбудай. Он не допускает двуличных толкований, и потому велик. Я должен ехать в Каракорум.
Сыбудай молчал, глядя вдаль. Вокруг виднелись шлемы охранных нукеров — достаточно, впрочем далеко, чтобы услышать, о чём говорят двое. Ещё дальше, по правую руку, раскинулся город, большой и красивый. Город лежал перед ними, как связанная жертва, с ужасом наблюдая за полчищами всадников.
— Видишь ли ты этот город, Бату? Это первый город в неслыханно богатой стране, на пороге которой ты стоишь. Эта страна богаче всех остальных...
— Что я слышу? Сам Сыбудай призывает меня пренебречь законами Ясы?
Старый монгол помолчал.
— Нет, Бату. Разумеется, нет. Я просто хочу, чтобы ты иногда вспоминал, что эта страна могла бы быть твоей, но не стала.
Сыбудай говорил ровно, размеренно.
— Всё зря, Бату. Вся моя жизнь. Я не исполнил завещания Тэмучжина, великого Чингис-хана. Мы не дошли до Последнего моря.
— Послушай, мой Сыбудай, — мягко заговорил Бату-хан, — мы и так сделали очень, очень много. Больше сделал только сам великий Чингис-хан, но это ведь Чингис-хан! И потом, наши силы не бесконечны, к сожалению. Каждый город в этой стране имеет крепкие каменные стены, которые не разрушить так просто, как стены урусских деревянных городов. Каждый взятый город — это тысячи убитых монгольских воинов. Настанет момент, когда силы иссякнут, и тогда...
— Силы иссякают только у глупцов и трусов, мой Бату. У мудрых и смелых правителей они лишь растут с каждой новой победой.
Бату-хан вздохнул. Сыбудай, конечно, великий полководец, но порой его фанатизм начинал бесить. Он полагает, что все монголы живут только для того, чтобы дойти до Последнего моря, а там хоть умереть. Между тем подавляющее большинство воинов в войске Бату-хана мечтает о вещах простых и понятных. Богато убранная юрта, роскошные халаты, красивая посуда, много добрых коней и прочего скота... И юные наложницы, да, а также послушные рабы.
Всё это лето они лихорадочно готовились к продолжению похода. Из степи в угорскую землю тянулись подкрепления, собираемые отовсюду. Да, им удалось восстановить численность войска, и теперь у Бату снова сто двадцать тысяч воинов. Однако всё же не триста тридцать, как перед стенами Кыюва. Надо быть реалистом... Однако, пожалуй, стоит успокоить старика. Вон как расстроился, в самом деле.
Бату-хан улыбнулся.
— Мы ещё вернёмся сюда, мой славный Сыбудай. Мы ещё дойдём с тобой до Последнего моря!
Сыбудай долго молчал, глядя на море, раскинувшееся перед ним. К сожалению, не последнее.
— Я всегда говорил тебе правду, мой Бату, скажу и на этот раз. Нет, мы сюда не вернёмся. Уж можешь мне поверить.
Бату-хан с изумлением смотрел на своего наставника — из глаз старого монгола текли слёзы.
— Только раз судьба даёт человеку шанс, Бату. Один раз, и не больше. Если он использует его, судьба даёт ему дорогу дальше. Если нет, даёт другой. Но никогда судьба не даёт один и тот же шанс дважды.
Слёзы текли и текли, оставляя на сроду немытом лице две дорожки, но старик не замечал их.
— Ты можешь одолеть своих соперников. Ты даже можешь стать Повелителем Вселенной на словах, Бату. Ты встанешь вместо Угедэя, и будешь править полумиром... или думать, что правишь. Но дойти до Последнего моря ты уже не сможешь. Да, сперва ты будешь думать, что можешь, но всегда найдутся причины, почему этого не следует делать именно сейчас. А потом ты уже нарочно будешь искать их, а когда не найдёшь, будешь выдумывать.
Сыбудай замолчал, неподвижно глядя на море.
— Тебе никогда не приходило в голову, мой Сыбудай, — медленно заговорил Бату-хан, — что не всегда и везде нужно быть правым?
Глаза старого монгола остро блеснули.
— А вот теперь прав ты, к сожалению. Хорошо. Отныне ты будешь слышать от меня только то, что желаешь слышать... Повелитель Вселенной!
Сыбудай повернулся и пошёл наверх, проч от моря. Бату-хан проводил его взглядом. В самом деле, старик становится невыносим. Ну и пёс с ним! Он своё дело сделал. Надо осваивать улус Джучи, а не мечтать! Урусы уже давно не платили дани...
...
-... А пойдём-ка покажу тебе баньку новую свою, княже! Похвастаюсь...
— Ну что ж, пойдём! Токмо что ей хвастать, в ней же париться надо...
— А я про что? Всё готово, пар и веник! Не желаешь опробовать?
Князь Михаил разговаривал достаточно громко, и боярин Фёдор вторил ему. Подвыпили князь с ближним боярином, отчего нет? Трудные нынче времена, когда-то ещё удастся расслабиться...
