— Оставь его. Просто оставь его, и все.
На ее глазах набухли слезы. Она произнесла:
— Я так запуталась... Не знаю, что я делаю. Зачем? Я хотела, чтобы ему стало больно... а теперь всем больно. Очень больно... — ее рука скомкала одежду на груди — там, где сердце. — Ох, боги... так больно. Я думала, он тогда поймет... Но теперь сама не знаю, не понимаю, ничего больше не понимаю, все темно, будто в тумане...
— Улла, ты...
Она покачала головой.
— Нет, — сказала она. — Только не жалей меня. Я все это сделала сама... и сама буду отвечать. Отец придет в себя, и я с ним поговорю. Я всегда хотела с ним поговорить! Я хочу, чтобы он хоть раз меня послушал, — она шагнула в сторону, но Бран удержал ее за руку:
— Не думаю, что это хорошая мысль.
— Я должна. Я объясню ему...
— Глупая, он же тебя убьет! Ты что, не понимаешь?
У нее сделалось беспомощное, по-детски растерянное лицо.
— Но мы не можем... вот так... — выговорила она. — Все не может вот так кончиться. Я хочу ему объяснить...
— Улла, он не станет тебя слушать. Он убьет тебя.
— Не говори мне этого...
— Но это правда, родная.
— По-твоему, он совсем меня не любит? Совсем-совсем?
— Я не знаю.
Улла покачнулась.
— Я хочу умереть, — прошептала она.
— Зачем тебе умирать? Надо жить.
— Не хочу...
— Ты хочешь, Улла. Хочешь. Просто сейчас ты этого не знаешь. Пойми, если ты умрешь, ничего уже не будет. Целого мира не будет. Пойми же, любимая моя. Тебя не будет, и все.
— Пусти, — она потянула у него свою руку, но Бран только крепче сжал ее ладонь.
— Пусти... Зачем мне жить? Что я стану делать...
— Не знаю, Улла. Я не знаю. Но ты найдешь, что делать. Если будешь жить — ты найдешь, что делать. Дорогая моя, любимая, прошу тебя: не умирай!
— Я должна.
— Нет. Не должна.
С Уллиных ресниц сорвалась и капнула слеза. Она вытерла ладошкой губы.
— Как же ты не поймешь, — промолвила она. — Я же всех убила. Всех. Моего брата, и Ари, и...
— Родная, но ведь это чепуха. Ведь это не ты, а медведь!
— Потому что я этого хотела! Это я, я его сюда позвала! Я хотела их смерти! Я их ненавидела! Обоих! Они... они...
— Я все знаю, — Бран силой привлек ее к себе и обнял, уткнулся лицом в растрепанные волосы, пахнущие костром. — Я это видел. Я видел, понимаешь? Я знаю, что они тебе сделали. Знаю, что ты чувствуешь, дорогая. Но только их убило... убил зверь, а не ты. И не ты одна хотела, чтобы он сюда пришел. Из-за тебя одной он бы не пришел.
— Я их так ненавидела. Я их так...
— Любой бы ненавидел. Они были сволочи. Можешь считать, их боги покарали.
— А моя сестра? Ее тоже... боги? Мою сестру убила я. Это была я.
— Я знаю.
— Отпусти меня. Как ты можешь до меня дотрагиваться... я мерзкая.
— Я тебя люблю.
— Меня нельзя любить. Я гадина. Я ее убила. Своими руками. Я это сделала! И я этого хотела! Я хотела, ясно?! Я это сделала своими руками! Полоснула ей по горлу, а она...
Бран встряхнул ее так, что зубы клацнули. Она вскрикнула, и он изо всех сил прижал ее к себе.
— Я это знаю, — сказал он. — Знаю. Я знаю, почему ты это сделала. И все равно тебя не отпущу. Я не хочу, чтобы ты умирала. Я хочу, чтобы ты жила. У тебя еще все будет. Ты только перестань мстить, перестань верить в призрака. Отпусти себя. Отпусти себя, и он уйдет. Ты ему больше не добыча. Когда ты перестанешь в него верить, он уйдет. Но для этого ты должна жить. Надо жить, родная! Ничто не имеет значения. Только жизнь имеет значение. Надо жить.
— Жить? Зачем... ей жить, — прохрипел конунг.
Улла охнула, съежилась и приникла к Брану. Он отодвинул ее от конунга и загородил плечом.
Конунг поднял голову. Поморщился, сплевывая кровь. Сказал:
— Ну, что? Теперь довольна? Насладилась теперь? Всем нагадила? Всему миру? Или кто еще остался? А меня чего же не прибила? Не успела? Надо было меня прибить, чем мне жить да знать, какую дочь я вырастил... какую тварь я... Ох, гадина... гадина. Кнудова сестра.
— Отец, — прошептала Улла. — Отец, пожалуйста... я...
Конунг завозился и встал на четвереньки, сделавшись похож на большого цепного пса.
— Уходи, колдун, — выговорил конунг. — Я разберусь, а тебе тут нечего. Иди.
Его пальцы ухватились за плечо Фригг. Он тяжело, со стоном, поднялся, застыл, опираясь о статую руками. Волосы почернели и слиплись от крови.
— Отец! — вскрикнула Улла. — Прошу тебя, послушай! Я хотела...
— Молчать, — промолвил конунг. — Я голоса твоего слышать не могу. Ты мертвая. Мертвая. Не смей со мной говорить. Не смей глаз подымать! Как ты еще жива, после всего, что ты... Ну, ничего, сейчас я это поправлю. Иди отсюда, колдун. Пошел вон! Отдавай мне ее! Эта тварь — мой грех, мне исправлять! Я это уничтожу...
— Нет, — сказал Бран. — Нет!
Он попятился, не выпуская Уллу из объятий.
— Бран, уходите оттуда, — с порога молвил Дэвайн.
— Я сказал, уйди, колдун! — крикнул конунг — и кинулся на Брана.
Конунг сшиб их с ног, втроем они покатились по полу. Улла закричала. Конунг все норовил вцепиться в дочь, а Бран ему мешал. Они стали похожи на рычащий, шевелящийся клубок. У конунга, казалось, было десять рук: Бран никак не мог от него отбиться. Конунг задушил бы Брана, если бы не отец.
Девайн вцепился в конунга и оторвал его от Брана. Торгрим заорал, пнул Девайна, и тот упал на колени.
— Уходите, Бран! — крикнул Дэвайн. — Ну же, уходите!
Бран попытался приподнять Уллу, но она ухватилась за ноги статуи.
— Нет! — взвизгнула она. — Не пойду! Пусти! Я не пойду!
— Оставь ее! — заорал конунг. — Ее место здесь! Она уничтожила наш род! Она сдохнет!
Он ударил Дэвайна кулаком в лицо. Тот ударил тоже. Они начали драться.
— Улла, идем! — Бран дернул девушку к себе. Она не поддавалась, руки словно вросли в дерево.
Откатившись к костру, конунг выхватил из огня головню, встал на ноги и пошел на Дэвайна.
— Ну, колдун? — резкий взмах рукой. Огненная дуга прочертила воздух. Конунг улыбнулся, облизывая кровь с разбитых губ. — Хочешь со мной драться? Хочешь драться? Ну, давай подеремся. Давай!
Конунг опять взмахнул головней, и Дэвайн отпрянул. Оглянулся на сына. Тот оставил Уллу и выпрямился. Конунг из руки в руку перекинул свой факел.
Дэвайн выхватил меч.
— Не подходи, — сказал он.
Конунг не замедлил движения.
— Не подходи! — крикнул Дэвайн. Меч сверкнул, как огненный язык.
Конунг швырнул в Дэвайна головней. Тот отклонился, и факел пролетел мимо. Прошуршали сияющие крылья, сгусток пламени, как птица, спланировал во тьму. Скользнул к земле, и они увидели, как он падает на вязанки хвороста, составленные у стены.
Рев и гул. Пламя, как голодный зверь, накинулось на пищу. Разверзлись сотни алых пастей, высунулись жадные языки. Как хищник лижет кость, так они принялись лизать сухие ветки. Хрустя, ворча, шипя и воя, разбежались огненные пальцы. Зашарили, ощупывая дом. Огонь перекинулся на статуи богов, на стены, пополз, взбираясь к самой крыше, обнял балки и приник к ним, гладя и лаская. Пустил под крышей дрожащие побеги.
— Бран, уводи ее отсюда! — перекрикивая рев пламени, завопил Дэвайн.
Конунг прыгнул.
Мужчины сшиблись, упали около костра, принялись бороться, едва не задевая пламя. Конунг вцепился Дэвайну в горло, боднул в переносицу. Дэвайн застонал. Конунг опять боднул, и Бран увидел, что отец перестал сопротивляться.
Бран рванулся к ним, схватил меч, что валялся на земле, за лезвие, и с криком воздел над головой. Конунг обернулся, и Бран ударил его рукояткой между глаз. Он не переставал кричать. Он вложил в удар всю силу. Конунг молча рухнул своему врагу на грудь. Вокруг ревело пламя.
Дом заскрипел и зашатался. Бран вскинул голову.
Он стоял в огненной пасти. Огненный зверь бушевал вокруг, вгрызался в стены и потолок, сам воздух плавился от его дыхания. Крыша затрещала, заставив Брана вздрогнуть. Он отыскал глазами Уллу, сидевшую возле статуи Фригг, и закричал:
— Улла, помоги мне!
Она не шелохнулась.
Снова треск, мучительный стон дерева. Бран увидел: огонь охватил весь потолок и подбирается к двери.
— Сейчас, — выговорил Бран. Наклонившись, вцепился в отца и поволок его к порогу.
— Сейчас, — промолвил он. — Еще немного, потерпи...
До выхода было шесть шагов, но Брану показалось — сотни. Он тащил отца, а сам смотрел на Уллу. Воздух дрожал, как марево в степи. Улла скорчилась в своем углу. Сидела — и не шевелилась, прижимаясь к статуе, словно к родному существу.
— Сейчас, милая, сейчас, — застонав от усилия, выговорил Бран. Он вытащил отца на снег. Увидал Козу, которая стояла возле входа.
— Помоги... ему.
Коза не шелохнулась, лишь смотрела огромными, перепуганными глазами.
— Помоги ему! — Бран закашлялся и упал на колени в снег. Мучительно хватал ртом воздух, не в силах отдышаться.
Крыша над дверью обвалилась.
Коза дико завизжала. Бран вскочил и метнулся внутрь, но отпрянул от страшного жара, загородил лицо ладонью.
— Улла! — заорал он. — Улла, где ты?! Ты меня слышишь?! Иди сюда! Иди немедленно сюда, скорее!!!
Ничего. Один огонь. Он видел лишь огонь. Я сумею перепрыгнуть... может быть, сумею.
Она появилась из огня, как привидение.
— Улла, ты переберешься! — крикнул Бран. — Я сейчас! Будь здесь, я сейчас!
— Уходи! — ответила она.
— Я сейчас, Улла!
— Я не пойду! Уходи! Я останусь!
— Спятила?! Сгоришь!
— Они сгорят — и я сгорю! Уходи! — Улла кричала, но рев пожара, будто кляп, вгонял крик обратно, Бран еле разбирал слова.
— Набери в плащ снегу, — обернувшись к Козе, велел он. — Быстро!
Вой пламени, словно вопль боли. Далекий Уллин крик:
— Уходи! Бран, уходи!
Бран ее почти не слышал.
— Уйди, не надо!
— Я сейчас, Улла!
— Сгоришь! Не надо! — ее голос взмыл, сорвался в визг. — А-а-а! Не на-а-а...
Гул и грохот. Стены покачнулись, струи искр вонзились в небо. За спиною Уллы обрушился раскаленный водопад, и Бран увидал, как она вскидывает руки. Через миг она исчезла с глаз.
Он кинулся в огонь, но его схватили и дернули назад.
— Не смей! Сгоришь!
Бран обернулся. Дэвайн держал его за плечи, по лицу струилась кровь.
— Пусти! — Бран рванулся, но отец держал крепко.
— Куда? Ведь сгоришь!
— Пусти!
— Спятил?! Она уже погибла! Куда ты?
Бран закричал, забился у отца в объятиях.
— Бран! Бран, сынок, опомнись! Она умерла! Подумай сам!
— Нет! Пусти! Она жива! Я ее вытащу! Пусти меня!
— Бран, ее больше нет! Перестань! Хватит! Ты ничего не можешь сделать!
Бран оттолкнул отца, и тот рухнул в снег. Бран вырвал у Козы свой плащ, накинул на голову. Глубокий вдох... Он кинулся в огонь, словно в бурлящий омут.
— Стой! — крикнул Дэвайн, приподымаясь. — Стой, ты что, сгоришь... сынок, не...
Огненный язык вымахнул из двери, и небо распахнулось. Столб пламени взметнулся к облакам. Коза заплакала навзрыд. Гудящий смерч вонзился в ночь, темнота скрутилась, будто свиток. На месте капища возник огненный курган. Он рос, распухал, становился все выше, выше... Он вырос до самого неба, до ночного неба, к звездам, через облака. Обгоревшие доски сыпались в чудовищную печь. Они летели — и на лету сгорали, вспыхивая, будто искры.
— Ох, сынок, — прошептал Дэвайн. — Ох... сынок... сынок...
Дэвайн смотрел в огонь. Он знал: ждать нечего, но не шевелился. Он смотрел, а искры все падали... все падали... падали...
А когда Дэвайн начал подыматься, там, в раскаленном жерле, мелькнула призрачная тень. Дэвайн заплакал, услышал, как кричит Коза. Темная фигура словно плавилась, переламываясь и колеблясь. Она медленно двигалась к тому, что недавно было дверью в капище. Дэвайн бросился навстречу.
Миг, и Бран вышел из огня, рухнул на отцовы подставленные руки. Дэвайн едва успел его подхватить. Их обоих, его — и Уллу. Закутанная в изодранный Бранов плащ, Улла была без сознания, а Бран едва дышал. Они перемазались углем, и одежда обгорела — но они оба были целые. И почти невредимые.
И — живые.
* * *
1
