— Убей! Убей! Я все равно тебя ненавижу! Я тебя ненавижу! Скотина! Я тебя ненавижу!!!
Костер за спиной у Брана загудел, и, обернувшись, он увидел, как пламя разрастается, свистя и рыча. Оно казалось красным, будто кровь, будто жадная разинутая пасть: пасть, что пытается проглотить этот дом — и все вокруг. И его, и конунга, и Уллу. Рев вырвался из огненной глотки.
Голос зверя.
Бран шагнул к Улле, обнял ее, забрал топор и отбросил в сторону. Она сопротивлялась, но все слабее и слабее.
— Давай уйдем, — сказал Бран. — Давай мы с тобой просто отсюда уйдем.
— Оставь меня... я не хочу... я... тебя ненавижу...
— Я люблю тебя. Давай уйдем. Давай прекратим это, вот и все.
Она заплакала, уткнулась лицом ему в плечо. Руки соскользнули и повисли.
— Как же ты мог, — прошептала Улла. — Как ты мог подумать, что я... будто я хотела тебя... будто я могла вас... Как ты мог поверить. У меня никого, никого, кроме тебя... Ребенок... был от тебя. Я тебя люблю. Как же ты мог... Как ты мог...
— Прости... прости. Я был дураком.
— Они же просто спят. И ты... был должен спать...
— Я знаю.
— Тогда почему... почему ты такое сказал? Ты думаешь, я могла бы тебя убить? Отравить? Ты думаешь, я бы... я бы могла?!
— Нет. Конечно, нет. Конечно.
— Как ты мог... Как посмел такое сказать... подумать... Ведь я же тебя люблю. Ты ведь видишь мысли. Разве ты не видишь, что я тебя люблю?! Ты не должен был быть здесь. Я не хотела, чтобы ты был здесь... чтобы все это упало и на тебя... Это не должно было вот так. Я старалась.
— Я знаю.
— Я думала... надеялась, что ты станешь меня ненавидеть.
— Я не могу тебя ненавидеть. Я люблю тебя и никогда не брошу. Пойдем со мной.
— Но ведь ты мне не веришь.
— Я верю. Верю. Я все знаю, и я тебя люблю. Я хочу тебя отсюда забрать. Пожалуйста, пойдем.
— Не могу.
— Ты можешь. Идем.
Улла попыталась отстраниться.
— Нет, — ответила она. — Я останусь здесь.
Она опустила голову. Бран за подбородок поднял ее лицо.
Конунг застонал и шевельнулся.
— Боже, как он тебя избил, — Бран провел пальцем по Уллиной щеке. Кровоподтек темнел там, как след от ожога. — Чем ты его ударила? Топором?
— Да... обухом, — она быстро, испуганно посмотрела на отца. — Он хотел... он меня...
— Я знаю.
— Я сама во всем виновата. Это я затеяла.
— Затеяла что?
— Все вот это. Я собиралась его убить. Хотела прийти сюда... и убить моего отца. Моего собственного отца! Нет! Не трогай меня... я отвратительная. Я хотела его убить, как... как... Ты был прав. Я как Кнуд. Еще хуже Кнуда. Но я... я просто больше не могла... — она закрыла глаза, точно от сильной боли. — Почему они так со мной поступили? Что я им сделала? Что мой ребенок им сделал? Почему они его... почему же, почему...
— Родная, не надо. Отпусти себя. Оставь это, прошу.
— Я не могу оставить. Ни за что. Ни за что! Я хочу, чтобы он умер. Чтобы мучился, как я! Чтобы понял... почувствовал... Он же никогда со мной не говорил. Ни с кем из нас не говорил, кроме Асы. Но я хотела, чтобы он почувствовал. Чтобы они оба почувствовали! Ведь он же мой отец. Почему он никогда ничего не хочет знать? Почему ему все равно, что со мной происходит?! Он всегда... всегда меня не замечает. А я хотела, чтоб заметил. Я только хотела, чтобы он заметил... вот и все. Он мне никогда не помогал. Я... мне так нужна была помощь... а он не помог. Он ничего не хотел знать. Никто ничего не хотел знать. Но ведь он же — не никто. Он мой отец! Почему он меня ненавидит? За что? Что я сделала?
— Оставь его. Просто оставь его, и все.
На ее глазах набухли слезы. Она произнесла:
— Я так запуталась... Не знаю, что я делаю. Зачем? Я хотела, чтобы ему стало больно... а теперь всем больно. Очень больно... — ее рука скомкала одежду на груди — там, где сердце. — Ох, боги... так больно. Я думала, он тогда поймет... Но теперь сама не знаю, не понимаю, ничего больше не понимаю, все темно, будто в тумане...
— Улла, ты...
Она покачала головой.
— Нет, — сказала она. — Только не жалей меня. Я все это сделала сама... и сама буду отвечать. Отец придет в себя, и я с ним поговорю. Я всегда хотела с ним поговорить! Я хочу, чтобы он хоть раз меня послушал, — она шагнула в сторону, но Бран удержал ее за руку:
— Не думаю, что это хорошая мысль.
— Я должна. Я объясню ему...
— Глупая, он же тебя убьет! Ты что, не понимаешь?
У нее сделалось беспомощное, по-детски растерянное лицо.
— Но мы не можем... вот так... — выговорила она. — Все не может вот так кончиться. Я хочу ему объяснить...
— Улла, он не станет тебя слушать. Он убьет тебя.
— Не говори мне этого...
— Но это правда, родная.
— По-твоему, он совсем меня не любит? Совсем-совсем?
— Я не знаю.
Улла покачнулась.
— Я хочу умереть, — прошептала она.
— Зачем тебе умирать? Надо жить.
— Не хочу...
— Ты хочешь, Улла. Хочешь. Просто сейчас ты этого не знаешь. Пойми, если ты умрешь, ничего уже не будет. Целого мира не будет. Пойми же, любимая моя. Тебя не будет, и все.
— Пусти, — она потянула у него свою руку, но Бран только крепче сжал ее ладонь.
— Пусти... Зачем мне жить? Что я стану делать...
— Не знаю, Улла. Я не знаю. Но ты найдешь, что делать. Если будешь жить — ты найдешь, что делать. Дорогая моя, любимая, прошу тебя: не умирай!
— Я должна.
— Нет. Не должна.
С Уллиных ресниц сорвалась и капнула слеза. Она вытерла ладошкой губы.
— Как же ты не поймешь, — промолвила она. — Я же всех убила. Всех. Моего брата, и Ари, и...
— Родная, но ведь это чепуха. Ведь это не ты, а медведь!
— Потому что я этого хотела! Это я, я его сюда позвала! Я хотела их смерти! Я их ненавидела! Обоих! Они... они...
— Я все знаю, — Бран силой привлек ее к себе и обнял, уткнулся лицом в растрепанные волосы, пахнущие костром. — Я это видел. Я видел, понимаешь? Я знаю, что они тебе сделали. Знаю, что ты чувствуешь, дорогая. Но только их убило... убил зверь, а не ты. И не ты одна хотела, чтобы он сюда пришел. Из-за тебя одной он бы не пришел.
— Я их так ненавидела. Я их так...
— Любой бы ненавидел. Они были сволочи. Можешь считать, их боги покарали.
— А моя сестра? Ее тоже... боги? Мою сестру убила я. Это была я.
— Я знаю.
— Отпусти меня. Как ты можешь до меня дотрагиваться... я мерзкая.
— Я тебя люблю.
— Меня нельзя любить. Я гадина. Я ее убила. Своими руками. Я это сделала! И я этого хотела! Я хотела, ясно?! Я это сделала своими руками! Полоснула ей по горлу, а она...
Бран встряхнул ее так, что зубы клацнули. Она вскрикнула, и он изо всех сил прижал ее к себе.
— Я это знаю, — сказал он. — Знаю. Я знаю, почему ты это сделала. И все равно тебя не отпущу. Я не хочу, чтобы ты умирала. Я хочу, чтобы ты жила. У тебя еще все будет. Ты только перестань мстить, перестань верить в призрака. Отпусти себя. Отпусти себя, и он уйдет. Ты ему больше не добыча. Когда ты перестанешь в него верить, он уйдет. Но для этого ты должна жить. Надо жить, родная! Ничто не имеет значения. Только жизнь имеет значение. Надо жить.
— Жить? Зачем... ей жить, — прохрипел конунг.
Улла охнула, съежилась и приникла к Брану. Он отодвинул ее от конунга и загородил плечом.
Конунг поднял голову. Поморщился, сплевывая кровь. Сказал:
— Ну, что? Теперь довольна? Насладилась теперь? Всем нагадила? Всему миру? Или кто еще остался? А меня чего же не прибила? Не успела? Надо было меня прибить, чем мне жить да знать, какую дочь я вырастил... какую тварь я... Ох, гадина... гадина. Кнудова сестра.
— Отец, — прошептала Улла. — Отец, пожалуйста... я...
Конунг завозился и встал на четвереньки, сделавшись похож на большого цепного пса.
— Уходи, колдун, — выговорил конунг. — Я разберусь, а тебе тут нечего. Иди.
Его пальцы ухватились за плечо Фригг. Он тяжело, со стоном, поднялся, застыл, опираясь о статую руками. Волосы почернели и слиплись от крови.
— Отец! — вскрикнула Улла. — Прошу тебя, послушай! Я хотела...
— Молчать, — промолвил конунг. — Я голоса твоего слышать не могу. Ты мертвая. Мертвая. Не смей со мной говорить. Не смей глаз подымать! Как ты еще жива, после всего, что ты... Ну, ничего, сейчас я это поправлю. Иди отсюда, колдун. Пошел вон! Отдавай мне ее! Эта тварь — мой грех, мне исправлять! Я это уничтожу...
— Нет, — сказал Бран. — Нет!
Он попятился, не выпуская Уллу из объятий.
— Бран, уходите оттуда, — с порога молвил Дэвайн.
— Я сказал, уйди, колдун! — крикнул конунг — и кинулся на Брана.
Конунг сшиб их с ног, втроем они покатились по полу. Улла закричала. Конунг все норовил вцепиться в дочь, а Бран ему мешал. Они стали похожи на рычащий, шевелящийся клубок. У конунга, казалось, было десять рук: Бран никак не мог от него отбиться. Конунг задушил бы Брана, если бы не отец.
Девайн вцепился в конунга и оторвал его от Брана. Торгрим заорал, пнул Девайна, и тот упал на колени.
— Уходите, Бран! — крикнул Дэвайн. — Ну же, уходите!
Бран попытался приподнять Уллу, но она ухватилась за ноги статуи.
— Нет! — взвизгнула она. — Не пойду! Пусти! Я не пойду!
— Оставь ее! — заорал конунг. — Ее место здесь! Она уничтожила наш род! Она сдохнет!
Он ударил Дэвайна кулаком в лицо. Тот ударил тоже. Они начали драться.
— Улла, идем! — Бран дернул девушку к себе. Она не поддавалась, руки словно вросли в дерево.
Откатившись к костру, конунг выхватил из огня головню, встал на ноги и пошел на Дэвайна.
— Ну, колдун? — резкий взмах рукой. Огненная дуга прочертила воздух. Конунг улыбнулся, облизывая кровь с разбитых губ. — Хочешь со мной драться? Хочешь драться? Ну, давай подеремся. Давай!
Конунг опять взмахнул головней, и Дэвайн отпрянул. Оглянулся на сына. Тот оставил Уллу и выпрямился. Конунг из руки в руку перекинул свой факел.
Дэвайн выхватил меч.
— Не подходи, — сказал он.
Конунг не замедлил движения.
— Не подходи! — крикнул Дэвайн. Меч сверкнул, как огненный язык.
Конунг швырнул в Дэвайна головней. Тот отклонился, и факел пролетел мимо. Прошуршали сияющие крылья, сгусток пламени, как птица, спланировал во тьму. Скользнул к земле, и они увидели, как он падает на вязанки хвороста, составленные у стены.
Рев и гул. Пламя, как голодный зверь, накинулось на пищу. Разверзлись сотни алых пастей, высунулись жадные языки. Как хищник лижет кость, так они принялись лизать сухие ветки. Хрустя, ворча, шипя и воя, разбежались огненные пальцы. Зашарили, ощупывая дом. Огонь перекинулся на статуи богов, на стены, пополз, взбираясь к самой крыше, обнял балки и приник к ним, гладя и лаская. Пустил под крышей дрожащие побеги.
— Бран, уводи ее отсюда! — перекрикивая рев пламени, завопил Дэвайн.
Конунг прыгнул.
Мужчины сшиблись, упали около костра, принялись бороться, едва не задевая пламя. Конунг вцепился Дэвайну в горло, боднул в переносицу. Дэвайн застонал. Конунг опять боднул, и Бран увидел, что отец перестал сопротивляться.
Бран рванулся к ним, схватил меч, что валялся на земле, за лезвие, и с криком воздел над головой. Конунг обернулся, и Бран ударил его рукояткой между глаз. Он не переставал кричать. Он вложил в удар всю силу. Конунг молча рухнул своему врагу на грудь. Вокруг ревело пламя.
Дом заскрипел и зашатался. Бран вскинул голову.
Он стоял в огненной пасти. Огненный зверь бушевал вокруг, вгрызался в стены и потолок, сам воздух плавился от его дыхания. Крыша затрещала, заставив Брана вздрогнуть. Он отыскал глазами Уллу, сидевшую возле статуи Фригг, и закричал:
— Улла, помоги мне!
Она не шелохнулась.
Снова треск, мучительный стон дерева. Бран увидел: огонь охватил весь потолок и подбирается к двери.
— Сейчас, — выговорил Бран. Наклонившись, вцепился в отца и поволок его к порогу.
— Сейчас, — промолвил он. — Еще немного, потерпи...
До выхода было шесть шагов, но Брану показалось — сотни. Он тащил отца, а сам смотрел на Уллу. Воздух дрожал, как марево в степи. Улла скорчилась в своем углу. Сидела — и не шевелилась, прижимаясь к статуе, словно к родному существу.
— Сейчас, милая, сейчас, — застонав от усилия, выговорил Бран. Он вытащил отца на снег. Увидал Козу, которая стояла возле входа.
— Помоги... ему.
Коза не шелохнулась, лишь смотрела огромными, перепуганными глазами.
— Помоги ему! — Бран закашлялся и упал на колени в снег. Мучительно хватал ртом воздух, не в силах отдышаться.
Крыша над дверью обвалилась.
Коза дико завизжала. Бран вскочил и метнулся внутрь, но отпрянул от страшного жара, загородил лицо ладонью.
— Улла! — заорал он. — Улла, где ты?! Ты меня слышишь?! Иди сюда! Иди немедленно сюда, скорее!!!
Ничего. Один огонь. Он видел лишь огонь. Я сумею перепрыгнуть... может быть, сумею.
Она появилась из огня, как привидение.
— Улла, ты переберешься! — крикнул Бран. — Я сейчас! Будь здесь, я сейчас!
— Уходи! — ответила она.
— Я сейчас, Улла!
— Я не пойду! Уходи! Я останусь!
— Спятила?! Сгоришь!
— Они сгорят — и я сгорю! Уходи! — Улла кричала, но рев пожара, будто кляп, вгонял крик обратно, Бран еле разбирал слова.
— Набери в плащ снегу, — обернувшись к Козе, велел он. — Быстро!
Вой пламени, словно вопль боли. Далекий Уллин крик:
— Уходи! Бран, уходи!
Бран ее почти не слышал.
— Уйди, не надо!
— Я сейчас, Улла!
— Сгоришь! Не надо! — ее голос взмыл, сорвался в визг. — А-а-а! Не на-а-а...
Гул и грохот. Стены покачнулись, струи искр вонзились в небо. За спиною Уллы обрушился раскаленный водопад, и Бран увидал, как она вскидывает руки. Через миг она исчезла с глаз.
Он кинулся в огонь, но его схватили и дернули назад.
— Не смей! Сгоришь!
Бран обернулся. Дэвайн держал его за плечи, по лицу струилась кровь.
— Пусти! — Бран рванулся, но отец держал крепко.
— Куда? Ведь сгоришь!
— Пусти!
— Спятил?! Она уже погибла! Куда ты?
Бран закричал, забился у отца в объятиях.
— Бран! Бран, сынок, опомнись! Она умерла! Подумай сам!
— Нет! Пусти! Она жива! Я ее вытащу! Пусти меня!
— Бран, ее больше нет! Перестань! Хватит! Ты ничего не можешь сделать!
Бран оттолкнул отца, и тот рухнул в снег. Бран вырвал у Козы свой плащ, накинул на голову. Глубокий вдох... Он кинулся в огонь, словно в бурлящий омут.
— Стой! — крикнул Дэвайн, приподымаясь. — Стой, ты что, сгоришь... сынок, не...
Огненный язык вымахнул из двери, и небо распахнулось. Столб пламени взметнулся к облакам. Коза заплакала навзрыд. Гудящий смерч вонзился в ночь, темнота скрутилась, будто свиток. На месте капища возник огненный курган. Он рос, распухал, становился все выше, выше... Он вырос до самого неба, до ночного неба, к звездам, через облака. Обгоревшие доски сыпались в чудовищную печь. Они летели — и на лету сгорали, вспыхивая, будто искры.
