Неожиданно ярко его сиятельство представил, как юнец умирает от истощения в каком-нибудь жалком монастырском приюте, словно наяву услышал шушуканье придворных за спиной, представил ехидную ухмылку Нанси, и всех этих картин оказалось достаточно, чтобы Жорж-Мишель разозлился. Разозлился на пажа, в глупой гордыне не подумавшего обратиться к нему со своими нуждами. Весьма неласково растолкав мальчишку, граф де Лош раздражено сообщил юному шевалье, что его библиотека не предназначена для сна, и коль скоро шевалье Александр живет в его отеле, так ему надлежит спать там, где спят все нормальные люди — иными словами, в спальне. На робкую попытку пажа возразить, будто он вовсе не живет в отеле Лошей, его сиятельство не счел нужным отвечать. Он только схватил свисток и призвал лакеев, распорядившись немедленно позаботиться о юнце.
Первые дни проживания на новом месте Александр вздрагивал от любого шороха, однако дни шли за днями, а в жизни королевского пажа ничего не менялось. Наконец, шевалье уверился, будто графу вовсе не было до него дела. Подобный вывод успокоил пажа и он перестал путаться в самых простых задачах, вызывая тем самым недоумение и неудовольствие мэтра Виета.
Его сиятельство и паж одинаково заблуждались касательно намерений друг друга. Шевалье Жорж-Мишель напрасно сетовал, что не успевает заниматься двумя делами одновременно — просмеянием Рабоданжа и обаянием шевалье Александра. И уж совсем напрасно спрашивал себя, не означает ли это приближение старости. Предоставленный самому себе и учителям шевалье Александр преисполнился такой благодарности к графу, что его сиятельству уже не требовалось что-либо делать, дабы мальчишка согласился признать его даже Богом. В самом деле, видя, что граф де Лош не пытается ластиться к нему или просто касаться, видя, что он не дает себе труда даже разговаривать с ним, королевский паж уверился, будто его сиятельство заботится о нем совершенно бескорыстно и понял, что он — само совершенство. В этом шевалье де Бретей ошибался. Жорж-Мишель вовсе не забыл о заключенном пари, а похвалы Виета и других нанятых Рамусом учителей возбуждали любопытство графа, побуждая к действию. К несчастью его сиятельство не знал, с чего начать завоевательную компанию. Если бы ему требовалось обаять и сделать другом ровесника, шевалье Жорж-Мишель знал бы как взяться за дело. Не составляло для графа труда очаровать женщину и даже маленького ребенка — у Жоржа-Мишеля было четверо воспитанников и он успел понять, как дети любят подарки. Но что делать с юнцом в странном возрасте шестнадцати лет?
В ожидании того момента, когда его посетит дельная мысль, Жорж-Мишель решил внести некоторую систему в беспорядочное чтение пажа, запретил ему проводить все свободное время в библиотеке, ввел в распорядок дня мальчишки обязательные верховые прогулки, игры в мяч, уроки танцев и музыки, а также возобновившиеся уроки фехтования. Другу и родственнику дофина не составляло труда склонить любого фехтмейстера к тому, в чем они отказывали шевалье Александру — так что к услугам мальчишки вскоре оказался лучший в Париже учитель фехтования, а потом, к удивлению его сиятельства, уроки юнцу вызвался преподать даже верный Карл.
Впервые за последние два года Александр ощутил себя тем, кем и был по праву рождения — отпрыском древнего и знатного рода, защищенным богатым и влиятельным покровителем. Впервые осознал, что королевский двор может быть Раем, а не местом безжалостной войны всех против всех. Впервые являлся в Лувр не хищником, готовым зубами и когтями отстаивать место под солнцем, а веселым и беззаботным шевалье. Впервые смотрел на придворных дам так, как смотрят на них все прочие молодые люди; непринужденно, как с равными, раскланивался с придворными кавалерами; шутил и смеялся, и так трогательно ухаживал за Анриеттой де Невер, что в конце концов убедил завсегдатаев двора, что шевалье Александр — образцовый дворянин.
Надзиратель за пажами раньше всех понял, что означают подобные перемены, и потому постарался не загружать юного шевалье службой и уж вовсе перестал ставить на тяжкие часы ночных дежурств. Таким образом служба не изнуряла пажа, светские обязанности были легки и приятны, занятия не утомляли. Даже его величество Карл IX, первое время дувшийся из-за "измены" любимца, обнаружил немало положительных качеств в новом Александре. Юный шевалье более не веселил короля историями из жизни Шатле, зато с интересом слушал рассказы Карла об охоте, и его величество, придя в восторг от подобного внимания, принялся наставлять пажа в тонкостях травли, выращивании и обучении охотничьих собак и птиц, а потом, окончательно разоткровенничавшись, даже признался, что начал писать книгу о привычках оленей, в доказательство чего прочитал пажу несколько глав. Осчастливленный доверием короля Александр не мог не ответить Карлу подобным же доверием и в свою очередь поведал его величеству, что видел в библиотеке графа де Лош целую поэму о времяпровождении собак и птиц. Его сиятельство немедленно был призван в кабинет короля, и после полуторачасовой беседы о книгах, охоте, оленях, собаках и кабанах кузены с удивлением обнаружили, что их собеседник не так плох, как им казалось. А еще через пару дней после нежданно обнаружившегося понимания шевалье Александр поразил Карла IX и графа де Лош очаровательным сонетом собственного сочинения о достоинствах охотников.
Ее величество королева-мать была в восторге от этого тройственного союза. Занятия охотой и поэзией в компании с графом де Лош и шевалье Александром настолько умиротворили короля, что он перестал следить за дофином ненавидящим взглядом, перестал хмуриться и несколько раз сказал брату пару милостивых слов. Даже приступы ярости Карла, наводившие ужас на окружающих, почти исчезли. Радость Екатерины была столь велика, что придворные во все голоса принялись восхвалять государственную мудрость графа де Лош, так ловко сумевшего подобрать ключик к сердцу короля и тем самым внести мир в королевский дом.
Только три человека в Лувре были недовольны воцарившейся при дворе идиллией. Генрих де Валуа досадовал из-за внезапно вспыхнувшей дружбы кузена и старшего брата. Генрих де Гиз злился из-за того, как коварно шевалье Александр смог втереться в доверие к Жоржу. А барон де Нанси готов был рвать волосы от отчаяния, видя, с какой легкостью граф де Лош морочит голову глупому юнцу. Попытка капитана предупредить мальчишку закончилась неудачей. Со смущенном видом выслушав барона, шевалье Александр заявил, будто его милость заблуждается, а граф де Лош и де Бар человек добрый и великодушный. При этом взгляд пажа напоминал взгляд ребенка, на глазах которого взрослые делают что-то не то. Нанси побагровел.
— Да поймите же, шевалье, — принялся втолковывать он мальчишке, — граф де Лош просто развлекается за ваш счет!
— Что вы, господин капитан, — с еще большим смущением проговорил юный шевалье и покраснел. — О развлечениях я знаю все. Так не развлекаются...
Капитан на мгновение застыл, а затем молча пошел прочь. В голове барона промелькнула мысль, что он сделал все, что мог, и если теперь из-за глупой прихоти граф отправится на тот свет, а королевский паж на эшафот, он, капитан де Нанси, может только умыть руки.
Александр не думал о предостережении Нанси, он был слишком счастлив. Если бы граф де Лош видел, какими глазами смотрит на него мальчишка, возможно, даже он, привычный ко всеобщему преклонению и обожанию, был бы смущен этой безграничной преданностью. Королевского пажа не мучили ночные кошмары, но временами, проезжая вместе с графом по парижским улицам, юноша с ужасом вспоминал, какой образ жизни вел совсем недавно и кого считал своими друзьями. Александр надеялся, что у Жерома и Смиральды хватит ума не бросаться ему в объятия, если случай столкнет их на улице. Однако предосторожность никогда не помешает и юный шевалье не раз и не два репетировал перед зеркалом, что и как будет говорить при подобной встрече. И все же сколько бы паж не думал о пугающей возможности, к встрече со Смиральдой Александр оказался не готов.
ГЛАВА 47
В которой шевалье Александр и шевалье Жорж-Мишель совершают открытия
Балы при дворе наихристианнейшего короля событие для придворных, хотя никто не мог бы сказать, будто эти события в их жизни редки. Возможность размять ноги в танце придворные получали каждый вечер, к тому же не менее раза в неделю в Лувре проходили большие балы, а по праздникам — они были просто грандиозны. Не только любовь к танцам и развлечениям притягивала на эти торжества толпы дворян. Возможность отыскать свою вторую половину и сделать хорошую партию привлекала благородных господ больше танцев. Если бы Александр не был так сильно занят математикой, книгами, охотой и Анриеттой, он бы непременно узнал, как много новых лиц появилось при дворе, как много надежд на выгодные браки было возбуждено, как много сердец разбито.
Далеко не все дамы и шевалье, посещавшие балы, были официально представлены ко двору, еще меньше счастливцев имели при дворе должности, и, однако же, все они с редким постоянством являлись в Лувр в расчете на богатство и почести, которые в один прекрасный день обрушит на них Судьба. Последние месяцы благородные шевалье с восторгом и надеждой твердили одно имя — имя Анжелики де Воброт, юной вдовы престарелого маркиза де Воброт. Дама была молода и хороша собой, но будь даже иначе, богатство старого маркиза, четыре раза налагавшего на себя узы брака, было столь велико, что способно было удовлетворить самого требовательного шевалье.
Когда в бело-черных одеждах траура прекрасная Анжелика появлялась в галереях и залах Лувра, вокруг нее немедленно собирался кружок поклонников, однако в последний месяц господа с сожалением заметили, что вдова явно отдала предпочтение господину де Рабоданжу. При виде шевалье взгляд дамы становился нежным, рука судорожно цеплялась за распятие, словно в надежде защитить сердце от внезапно подкравшегося чувства, а голос начинал дрожать. Подобные признаки несказанно радовали Рабоданжа, и он начинал мечтать о том дне, когда доберется до золота покойного маркиза. Увы! Склонить даму к повторному браку оказалось нелегко. Рабоданж из кожи вон лез, стараясь избавить красавицу от страха перед замужеством. Со стремительностью, крайне обидной для любой женщины, расстался со своей прежней любовницей — той самой, которую некогда предпочел Анриетте не Невер, ни на шаг не отходил от прекрасной вдовы и основательно влез в долги, надеясь дорогими подарками и роскошью нарядов внушить даме уверенность в своем благополучии. В общем, при дворе твердили, будто Рабоданж пал жертвой неодолимой страсти, и даже заключали пари на удачу или неудачу шевалье.
Александр де Бретей не обращал внимание на сплетни и уж тем более не пытался искать внимания прекрасной вдовы — с него и Анриетты было достаточно. Но что прикажете делать, если вас угораздит столкнуться нос к носу с дамой?! Только извиняться. Королевский паж склонился перед вдовствующей маркизой, а когда поднял голову, то остолбенел — перед ним стояла либо сама Смиральда, либо ее призрак.
Юноша побледнел и принялся часто креститься, но цыганка даже и не думала исчезать. Вскинув голову и насмешливо скривив губы, шлюха произнесла:
— Чего встал? Пропусти.
Александр вспыхнул. Смиральда в Лувре... Ну за что ему такая напасть и почему прошлое не желает оставлять его в покое?! Королевский паж быстро огляделся и нервно сжал кулаки.
— Что тебе от меня надо? — спросил он, лихорадочно соображая, где можно было бы раздобыть деньги.
Цыганка презрительно фыркнула.
— Много о себе мнишь! Или ты думаешь, в Лувр можно попасть просто так? У меня здесь дело, так что не путайся под ногами.
— Дело? — Александр остолбенел. — Какое еще дело?!
Только сейчас молодой человек со смятением вспомнил, что Смиральда одета как благородная дама: сдержанно, элегантно и очень-очень дорого. Ее вполне можно было принять за богатую титулованную вдову, да и держалась она уверено и даже высокомерно.
— Ты что, за дворянку себя выдаешь? — догадался, наконец, паж. — Дура, тебя же повесят!
— Скорее тебя в Шатле забудут, чем с меня упадет хотя бы волос, — не осталась в долгу Смиральда. — У меня покровитель не чета тебе.
— Да это кем надо быть, чтобы за такое от виселицы отмазать! — попытался возразить юный шевалье.
— Тебя не касается, — обозлилась Смиральда. — И смотри, если не хочешь сдохнуть в канаве, так не лезть, куда не просят — мой покровитель не имеет привычки прощать тех, кто стоит у него на пути.
Королевский паж чуть не задохнулся от возмущения. У него даже руки зачесались от желания схватит нахалку за плечи и как следует встряхнуть.
— Когда тебя отправят на виселицу, обязательно приду полюбоваться! — наконец то выпалил паж.
— Размечтался, — протянула цыганка. — Смотри сам голову сохрани.
Александр стиснул зубы и пошел прочь, но, не пройдя и пяти шагов, вернулся. Смиральда не двигалась, глядя вслед юноше.
— Послушай, Сми, — почти просительным тоном проговорил шевалье де Бретей, — уходи отсюда. Мало ли, что тебе обещали. Для этих людей ты никто, ты грязь под ногами и даже меньше. Да они прихлопнут тебя и не заметят. Уходи. Прямо сейчас.
Шлюха вырвала руку.
— Я всегда знала, что ты дурак, но не знала, что до такой степени, — процедила она. — Ты хоть понимаешь, что мне уже восемнадцать? А, — Смиральда махнула рукой, — что с тобой разговаривать! Такие как ты никогда не думают о будущем...
— Слава Богу, шевалье, я вас нашел, — человек графа де Лош, с недавних пор приставленный к Александру в качестве слуги и воспитателя, приблизился к беседующим. — Ради всего святого, мадам, простите, но я вынужден похитить у вас шевалье, — почтительно склонился перед переодетой цыганкой лакей.
— О чем вы думаете, сударь? — донесся до Смиральды укоризненный голос немолодого слуги. — Вам уже час как надлежит спать. Надеюсь, вы не забыли, что завтра занятия начинаются с утра?
Шлюха с немалым потрясением вслушивалась в удалявшиеся голоса и постепенно ее губы искривила презрительная усмешка. Быть лучшим в их ремесле и в результате превратиться в щенка, которого как маленького отправляют в постель. Глупо... Если бы Смиральда знала, что думал об этом Александр, она бы и вовсе решила, что паж спятил. Но мальчишка слишком натерпелся от той, прежней жизни, чтобы не ценить нынешнюю, так что презрительной усмешки бывшей подруги не заметил. И все-таки пребывание Смиральды при дворе было темным пятном на сияющем горизонте пажа, досаждающим камешком в туфле, но в конце концов Александр сообразил, что цыганка не заинтересована в раскрытии истины и, следовательно, с этой стороны опасаться ему нечего. Королевский паж успокоился и его жизнь продолжила движение по установленному графом де Лош порядку.
Жорж-Мишель был доволен — Рабоданж безнадежно запутался в расставленных сетях и шевалье не сомневался, что развязка близка. Переодетая шлюха получила приказ более не затягивать дело, и лотарингский вельможа решил заняться мальчишкой. Его сиятельство сам себя не узнавал, однако ему хотелось как можно дальше оттянуть окончание пари. Трогательные старания щенка, непонятная снисходительность верного Карла возбуждали в Жорже-Мишеле столь же непонятную симпатию к пажу. Шевалье чувствовал себя почти что Творцом, вылепившим из грубой глины человека, и это ощущение, это довольство собой заставили графа задуматься о том, о чем прежде он не собирался думать — его сиятельство принялся размышлять о будущем шевалье Александра.
