— В доме мы были... О боги, да чего ты от меня хочешь! — не выдержал Рэми. — Ты чего-то не понимаешь? Дай я объясню! В твоем присутствии я должен склоняться в поклоне, молчать, и не дайте боги, видеть в тебе...
— Женщину?
— Девчонка ты, а не женщина! Глупая девчонка!
Аланна побледнела. Прикусила губу, и синие глаза засверкали гневом.
— А ты у нас разумный, аж тошно! Боги, как же я ошиблась!!! Столько времени вспоминала тебя, гадала, какой же он... А ты! Ты такой, как и все! Забирай свой браслет!
Аланна надула губки и сорвала браслет так резко, что кожаная нить порвалась, а золотистые бусинки рассыпались, прыгая по дну лодки.
Рэми побледнел. Молча отставил шест и начал собирать желтые камушки. Один за другим. Только бы не смотреть ей в глаза.
— Я такой же, как и все, архана, — ровно ответил он. — Такой же, как те, что незримо вас окружают. Мимо которых вы проходите, не заметив. Такой же, кто не осмеливается поднять на вас дерзкого взгляда. Слуга у ваших ног. Вы приказываете, я исполняю. Чего еще от меня вы ожидали? Я всего лишь рожанин.
Аланна, подняла упавшую рядом с ее туфелькой бусинку и протянула ее Рэми. На мгновение ее пальцы коснулись его ладони. Это прикосновение отозвалось в сердце тягучей болью. Неправильно. Все это слишком неправильно.
— Я — лесник, — продолжил Рэми. — Я им был, я им и остался. Не понимаю ни вашей злости, ни вашего разочарования.
На плаще Аланны появилось еще одно пятно. Рэми, не смея поднять взгляда, продолжал собирать бусинки.
— Я подарил вам этот браслет, потому что мне было жаль потерявшей родителей девочки. Надеялся, что это принесет вам удачу. Знал бы я, что оставил столь глубокий след в вашем сердце...
— ...и убил бы холодом, — дрожащим голосом ответила Аланна. — Этот браслет помог мне выжить. У меня никогда никого не было, кроме родителей. А потом появился мальчик с теплыми глазами. Этот мальчик обнял меня, шептал что-то ласковое, и боль... боль уходила. И плакать не хотелось. А когда было совсем плохо, его глаза подбадривали, а бусинки... они так странно сияли, что становилось спокойно... Они давали мне силу... Я думала, что это твое тепло, Рэми.
— Не мое, архана. Тепло бога судьбы, в чьем храме я купил браслет. Его благодарите, не меня. А воспоминания? Они проходят...
Рэми собрал бусинки и сел на скамью напротив Аланны. Потом взял ее холодную ладонь в свою и пересыпал туда медовую рассыпь камушков. Аланна больше не плакала. Глаза ее были сухими, а злой, колючий взгляд убегал куда-то вдаль, к темной полоске леса за озерной гладью.
Рэми мягко сжал ее пальцы в кулак и вновь встал на носу лодки, гоня ее шестом по теплым водам озера.
На солнышко нашла тучка. Аланна, облизав губы, вдруг прошептала:
— Мне не за что благодарить богов, — сердце Рэми замерло, забилось сильнее, но державшая шест рука не дрогнула, все так же подгоняя лодку в берегу. — За одиночество не благодарят. У меня был брат, названный, он меня забыл. У меня был опекун, он меня предал. А слуги... да, они ходили за мной, слушались каждого приказа, но они меня не любили. Никто не любил. Мне казалось, что хотя бы тот мальчик...
— Аланна, — Рэми на мгновение замолчал, тщательно подбирая слова.
Ни один разговор ни до того, ни после, не казался ему столь тяжелым. С одной стороны ему хотелось обнять девушку, успокоить, как тогда, в лесу. С другой... Аланна явно и сама не знала, во что играет. Единственное, что он может для нее сделать — это оттолкнуть. Поплачет и забудет. У архан это проходит быстро.
— Аланна, и ты меня пойми... тот мальчик и в самом деле полюбил ту девочку. И ему было больно отдавать ее в руки архана. Но мальчик знал — девочке не место с ним в лесу...
— Зачем, Рэми, — заплакала Аланна. — Зачем? Я же просила тебя, богами молила, забери...
— Ты не знаешь, что такое жить, как я, — жестко ответил Рэми. — Ты — архана. Твой род...
— ...принес мне только несчастье. Жених меня ненавидит и опасается. Я знаю его тайну. И хоть дала клятву, а могу ее выдать. Просто из страха. Я каждый день вижу сомнение в его глазах — сначала за общим завтраком, потом за обедом, потом за ужином. И, странно, я его понимаю. С одной стороны Эдлай, что шантажирует, с другой — Аланна, что его боится. Они думали тогда, что я мертва... если бы...
— Не может быть этого "если бы". Как стало, так стало.
— Лучше б я тебя не встретила! Умерла бы тогда в лесу или во время бури...
Рэми похолодел. Не бежала она в тот день от Эдлая, от жизни бежала. К смерти. Аланна же, будто поняв, что сморозила глупость, побледнела еще больше, и быстро приказала:
— Греби к берегу. Забудь об этом разговоре.
— А ты — ты забудешь о своих мыслях? — воскликнул Рэми. — Выбросишь из головы? Боги, да куда смотрит твой виссавиец! Слепой он, что ли?
— Не такой уж и слепой. Элан понял, что я не ночевала дома.
Рэми напрягся, а Аланна продолжала:
— Он встретил меня на пороге комнаты. Сказал, что могу больше не убегать. Потому что он маг, и маг, в отличие от Эдлая, неплохой. Если я только подумаю о побеге, он меня остановит. И знаешь, я поверила... Потом он сказал, что на этот раз поможет утаить мое бегство...
— В обмен на что? — насторожился Рэми.
— В обмен на прощение, — пожала плечами Аланна, слегка улыбнувшись. У Рэми перехватило дыхание от этой улыбки. О боги, как она наивна! Как легко ее обмануть... — Представляешь, виссавиец попросил у меня прощения. За то, что напугал в тот вечер. За свои угрозы. За то, что ошибся... он ведь думал, что я за одно с Эдлаем. И лишь позднее догадался...
— ...что вы враги? — усмехнулся Рэми. — Я б на твоем месте особо жениху не доверял. Неужели не понимаешь, что Эдлай держит его за горло? Надеюсь, ты не рассказала ему о письме?
— Не рассказала. Как и о разговоре с твоей матерью. И о настоящей причине возвращения. Элан всерьез полагает, что я испугалась. Потому и вернулась.
— Считает тебя трусливой дурочкой...
— А ты? — внезапно спросила Аланна, заглянув в глаза Рэми.
— Не все ли тебе равно? — парировал Рэми.
— А если — нет?
— А если нет, — медленно ответил Рэми, — то ты совершаешь большую ошибку, Аланна.
— Ошибку в чем?
— Видишь во мне человека, не слугу. И это ошибка. Я помогу тебе. Не знаю чем, не знаю — как, но помогу. Этого ты хочешь?
— Нет. Я и сама не знаю, чего хочу. Ты прав, я не имею права ничего от тебя требовать.
— Поздно, Аланна. Ты не оставила мне выбора.
— Я не буду тебе навязываться!
— Да не навязываешься ты! — закричал Рэми. — Никогда не навязывалась. Там, на поляне, я первый тебя увидел. И что? Ты бы прошла мимо застывшего в горе ребенка? А потом... ты была такой несчастной, что мне захотелось тебя приободрить. Видимо, перестарался.
— Не перестарался...
— Разговор это бессмысленен, всегда таким был. Видимо, судьбой мне писано быть твоим телохранителем, архана, и помогать тебе избежать глупостей. О, только не смотри на меня так! — прошептал Рэми, когда в глазах Аланны вновь показались слезы, на этот раз благодарности. — Одним хорошим поступком больше, одним меньше, надеюсь, что после смерти мне боги зачтут... за старание.
Рэми и самому хотелось плакать. Ну почему? Почему она не выбрала Лию? Или, на худший случай, его мать? И почему ему в последнее время так везет — сначала Бранше с его проблемами, а теперь и Аланна...
— Зачем тебя делать из меня героя, а, Аланна? Не лучше ли присмотреться к жениху... Может, вы сживетесь?
— Никогда не сживемся! — опустила глаза Аланна, и посмотрела на проплывавшего мимо лебедя, внезапно спросила:
— Почему они такие спокойные? Я думала, вольные птицы боятся людей.
— Меня не боятся, — усмехнулся Рэми. — Они знают, что я их не обижу. В прошлом году этот лебедь повредил крыло, а моя мама его выходила. Но дозора они опасаются...
— Почему?
— Дозорные любят есть на обед свежее мясо.
— Вот и я тебя не боюсь. Знаю, что ты меня не обидишь.
— Если так говоришь, — прошептал Рэми, окунувшись в глубину чистых, синих глаз, — то я уже тебя обидел.
Аланна пожала плечами и опустила руку в воду, сорвав желтую кубышку.
Рэми сглотнул. Боги, что же он делает? Почему жаждет обнять, прижать к себе, успокоить. Как сестру? Нет...
Пухловатые губы притягивали, глаза волновали и хотелось сорвать с ее волос золотистую сетку, распустить их по плечам, смыть поцелуями краску с бледных щек, заставить ее вновь превратиться в ту самую девочку, что сидела тогда на поляне.
Но нельзя.
Хоть и знал Рэми, что и она того жаждет, а нельзя.
Потому что больше то, чем страсть... это любовь.
Нельзя, чтобы она страдала. А ведь будет. Будет, если Рэми не сможет сдержаться, если выдаст свои чувства.
А он? Он уже пропал. На этот раз — окончательно. И Рэми молился всем богам только об одном — помочь Аланне подружиться с женихом или избавиться от помолвки раньше, чем он совершит очередную глупость.
10. Глава шестая. Младший бог
Стараясь не думать о будущем, Аланна наслаждалась каждым мгновением золотой осени.
Скоро ее счастье закончится. Опадут последние листья, опустеют поля, отпразднуют в деревнях праздник урожая. Накроет Кассию снежным покрывалом, и она примет ненавистную клятву Элана, став женой виссавийца.
Но это зимой. А сейчас каждое утро встречала она с нетерпением, приказывала оседлать любимую кобылку и направлялась в лес.
Стоило скрыться за деревьями неуютному, угрюмому замку, как Аланна пришпоривала Лакомку и спешила к озеру, к растущей у самого берега плакучей иве.
Там она спешивалась. Отпускала кобылку гулять по заливным лугам, и знала — Лакомка ее не подведет. Не убежит далеко, примчится на первый зов, потянется за припасенным яблоком, косясь на хозяйку, даст погладить бархатистую шею. Утешит, ведь расставаясь с Рэми, Аланна каждый раз нуждалась в утешении. Встречаясь — каждый раз забывала обо всем на свете.
Странными были их встречи. Молча кланялся Рэми. Молча кивала ему Аланна. Молча садилась она в лодку. Молча отталкивался юноша шестом от берега...
Аланна любила эти мгновения: с Рэми и молчание было наполнено смыслом. Да и тепло как-то было на душе, и временами казалось ей, что не стоит Рэми на носу лодки, а сидит рядом, прижимая ее к пахнущему травами плащу. Она даже чувствовала тепло его тела, растворялась в его нежности. И вдруг вздрагивала, понимая, что все это она себе придумала.
В такие мгновения Рэми, будто чувствуя, отрывал взгляд от озера и смотрел на Аланну. Улыбался. Тепло, искренне, как давно не умеют улыбаться при дворе. В тот же миг сомнения куда-то уходили и на душе становилось спокойно. Пусть Рэми всегда вежлив и молчалив, но он ее любит. Аланна знала, любит.
Рэми отвозил ее на островок, поросший столетними дубами. Помогал сойти на берег, прятал лодку в мягко шелестевшем рогозе.
Пока он возился с суденышком, Аланна собирала созревшую за день малину. Нагретые солнцем крупные ягоды казались необычно вкусными, но стоило Рэми управиться с лодкой, как Аланна забывала обо всем на свете и бросалась к нему.
Не ради ягод ездила она на этот остров, ради хрипловатого голоса, ради теплого, ласкового взгляда, ради красноречивого молчания.
Рэми отводил ее на небольшую полянку под столетним дубом. И каждый день ждало там Аланну нечто особенное. То это была крупная, отборная черника, то еще белые внутри лесные орешки, то непонятные на вкус коренья, пропеченные на огне, а то просто домашние пирожки, вкуснее которых Аланна никогда не ела. Потому что все это он подавал ей сам, все так же тепло улыбаясь, все так же купая ее в мягкости своего взгляда. Эти черные, глубокие глаза, о которых она грезила с самого детства, были так близко и дак далеко одновременно...
А потом он опускался рядом на траву и начинал говорить. Аланна растворялась в бархатистом тембре его голоса, и могла до бесконечности слушать его рассказы о лесе, о повадках животных, о простых деревенских праздниках, о холодных, зимних вечерах и историях, рассказанных путниками. Он заново открывал ей мир, который, оказывается, не заканчивался за стенами замка. Этот странный, притягательный мир, куда он отказывался ее забирать.
И Аланну это не устраивало.
Образ Рэми не отпускал ее весь день, даже в поместье. Заметила молодого человека и глазастая Лили.
Мягким осенним днем шептала хариба Аланне, что местный лесник, Рэми, хоть и красив, как младший бог, а больно уж заносчив. В последнее время и вовсе изменился — смотрит странно, будто взглядом пронзает. С посторонними не разговаривает, в поместье появляется редко, а как появляется, так ни улыбок девичьих не замечает, ни красоты их... Как неживой.
— С дозорными водится, вот нос и задирает, — смеялась Лили. — Себя арханом вообразил, а сам обычный рожанин, такой же, как остальные.
Аланна понимала, что так задело Лили: редкой красоты хариба сводила с ума любого мужчину, а вот на Рэми ее чары совсем не действовали.
Лили всегда получала того, кого хотела. Одной улыбкой, одним движением округлых бедер она соблазняла и сама легко поддавалась соблазну.
Позднее начинались хлопоты: Аланна вновь открывала шкатулку, одаривая плачущую харибу золотом. Архане вовсе не нравилось, что собирается делать Лили, но и отдавать харибу во власть жрецов ей не хотелось. Узнай Эдлай о беременности рожанки, и у Аланны не было бы выбора.
Каждый раз Лили возвращалась от знахарки бледная и подавленная. Каждый раз целовала руки арханы и со слезами на глазах клялась — впредь она будет осторожнее. Но Аланна не верила. Сжимала нервно зубы и услышанные в детстве слова виссавийца... Мать, убившая дитя, сама достойна смерти.
Лили убила уже пятерых и должна будет за это заплатить. Либо она, либо ее архана.
И вновь, стоя на коленях перед алтарем богини-матери, Аланна тихо плакала. Не Лили убила — она. Именно она не смогла удержать харибы. Одна только фраза: "Никогда не возляжешь ты с мужчиной!" И не было бы ни изведенных знахаркой детей, ни мук совести. Хариб не может ослушаться своего архана — узы богов ему не позволят. Но Аланна не могла подавить волю Лили, не имела сил. Может, и зря.
— Самал говорит, что Рэми вообще-то парень хороший, — продолжала беззаботно щебетать Лили, расчесывая волосы госпожи. — Только детство у него было сложное. Отец умер, когда Рэми мелким был, а других родственников у них нет.
Хариба собрала волосы арханы под сетку и ловко скрепила их шпильками.
— Рэми гордый совсем, не хотел жить на милости других, вот и стал рано главой рода, поклялся своих родных защищать... Сложно ему, наверное. С самого детства семью на плечах тащить. Мать странная какая-то, да еще и младшая сестренка, у которой характер не сахар. Видела я эту Лию. Нос задирает и смотрит недобро.
— Может, ей нравится Самал? — спросила Аланна, которой наскучила болтовня Лили.
— Может, — мечтательно ответила хариба. — Только Самал мой. И этого ничто не изменит.
— Если он тебе не надоест, — резко отрезала Аланна, поднимаясь. — Как надоел дозорный в столице. А так же сын дворцового пекаря. Мне продолжать? Лили! Ты же обещала...
