Язычница

О чем — о чем, а о своем деле "Павлуша" не забывал ни на секунду. Как иначе, если он сызмальства слушал наставления деда о возложенной на их семью миссии?

Именно поэтому, сразу после поступления в аспирантуру, он пошел по инстанциям и добился-таки от Института Археологии Академии Наук разрешения на раскопки селища Вёжи. Более того, выбил, пусть скудное, но все же финансирование из Костромского Университета.

Кто-то сказал: "Неудачник... Собственными руками загнал себя в захолустье." Кто-то наоборот обвинил в карьеризме: "Cмолоду в начальники выбивается. По головам идет." Но правду о целях, которые ставил перед собой Шаман, знал один лишь дед. Понимал, внуку необходимо во что бы то ни стало попасть на остров. И написание кандидатской диссертации — весьма удачный повод. Пусть тема не слишком перспективная — "Сельские поселения Костромского Поволжья XIII-XVII вв.", но это лишь начало, давшее возможность беспрепятственного доступа к недрам земли предков...

А земли предков должны охранять их исконные покровители...

В стремительно сгущавшихся сумерках, окутавших остров таинственным полумраком, грозные идолы выглядели еще более зловеще.

— Това-а-а-арищ Великий Археолог! — раздался за спиной издевательски протяжный девичий голосок, обрубив поток воспоминаний в голове Шамана. — Неужели я Вас так испугала, что Вы решили отказаться от ужина?

Мужчина вздрогнул от неожиданности и, не поворачивая головы, усмехнулся. Очень старался, чтобы голос звучал ровно, но и сам понимал, что не слишком в этом преуспел.

— Испугала? Чем же это? — скосил взгляд на вставшую справа девушку.

— Как чем? — многозначительно приподняв брови, скривила губы в приторной улыбке и тут же кокетливо захлопала ресницами Янка. — Топором. Говорят, в моих руках даже английская булавка выглядит зловеще. — Демонстративно скрестила руки на груди и искоса посмотрела на собеседника. — Что уж говорить о топорах...

Шаман пристально наблюдал за каждым ее движением, стараясь не упустить из виду ни мимолетную улыбку, ни стремительного взмаха ресниц. После захода солнца девушка сняла очки и, как тогда внутри колокольни, водрузила их на лоб поверх челки. Теперь у него, Шамана, снова была возможность внимательно изучить ее глаза без защитных преград. В зеленых омутах опять стали заметны янтарные вкрапления, но не столь явно, как днем посреди озера. Быть может, дело в освещении? Он обязательно выяснит эту загадку, но, вероятно, пока не стоит спешить, чтобы в очередной раз ненароком не вспугнуть роковую пташку.

— А тебя, я вижу, реакция окружающих не слишком заботит? — уже абсолютно ровным голосом спросил Шаман.

— Конечно, я же не доллар, чтобы всем нравиться, — хмыкнула Янка.

— Но ведь и не Чубайс, чтобы всех раздражать, — вкрадчиво заметил мужчина и, наконец, повернулся к девушке всем корпусом.

— Мне до лампочки, кто такой Чубайс и чем он вызвал такую пламенную реакцию толпы, — отмахнулась она.

— Не поверишь, как раз лампочки-то и имеют к источнику раздражения прямое отношение.

— Правда что ли? — Янка театрально округлила глаза. — Ну, тогда "до фонаря".

— И фонари тоже.

— А барабаны?

— Вроде нет, — пожал плечами Шаман.

— Отлично, тогда мне "по барабану", — лукаво улыбаясь, проворковала Янка.

И снова Шаман поймал себя на мысли, что ему доставляет удовольствие общение с этой девушкой. Нравится ее мимика, жестикуляция, даже саркастические нотки в голосе.

— Ладно, не смотрите на меня так, — видимо, растолковав его молчание по-своему, продолжила она.

— Как "так"?

— Как будто я только что призналась с трибуны, что не ношу нижнего белья.

— Серьезно?

— Хотите убедиться?

— А вот теперь ты перегибаешь палку. Не забывай, я все-таки, во-первых, преподаватель, а во-вторых...

— Товарищ Великий Археолог! — возмущенно перебила его Янка, доставая из заднего кармана шорт маленькое зеркальце. — Правильно говорят, не бывает пошлых слов, бывают пошлые мысли! — поднесла зеркальце почти вплотную к носу Шамана и, чеканя слова, продолжила, — Взглянуть на себя и убедиться в моей правоте!

Шаман ошарашено замер, скосив глаза на собственное отражение.

— И ни в чем ином! — Негодующе топнула ногой девушка. Этот по-детски бесхитростный жест вывел Шамана из замешательства и заставил устыдиться собственных слов. Впервые за много лет он вдруг почувствовал, что краснеет. Перевел виноватый взгляд на Янку и, заметив, как она обиженно выпятила нижнюю губу и нахмурила брови, расхохотался. Громко, заливисто, от чистого сердца. Абсолютно не задумываясь о том, какое впечатление производит на студентов, мужчина обнял девушку за плечи и, притянув к себе, смачно чмокнул в висок.

— Ты чудо!

* * *

— М-м-м-м! — разнесся над "пантеоном" жалобный стон. Протяжный, полный муки и даже отчаяния, отдаленно напоминающий поскуливание потерявшегося щенка. Янка с Шаманом синхронно дернулись на звук и недоуменно воззрились на едва ли не комичное действо, развернувшееся посреди узкой тропы, соединяющей владения администрации с Гребенями.

Незабываемая картина. Профессор, ухватившись левой рукой за куст крапивы, а правой пытаясь начертить в воздухе нечто среднее между крестом и знаком Зорро, ошарашено глядел на молодого коллегу и его юную спутницу и медленно, но совершенно неуклонно оседал на землю. Выглядывающие из-под кумачово-красных шорт колени заметно тряслись. Глаза в ужасе округлились до размера пятирублевых монет и вот-вот грозились вылезти из орбит. Глубокая залысина покрылась испариной. Дрожащие губы беззвучно бормотали что-то невнятное.

— Горячка... белая... белая... — наконец, сумела разобрать в его бессвязном лепете Янка и перевела изумленный взгляд на Шамана.

— И часто с ним такое? — демонстративно покрутив пальцем у виска, поинтересовалась она и тут же, опасливо покосившись на профессора, отступила на шаг назад, едва не споткнувшись об алтарь.

Шаман растерянно покачал головой и ободряюще подмигнул девушке. Хотя и сам отлично понимал, что вряд ли мог добиться этим желаемого эффекта.

— Черт его знает... Допился старик.

— Сгинь! Сгинь, нечистая! — вдруг заголосил Герман, всей массой тела обрушившись на колени и стараясь прикрыть лицо и лысину руками.

Мельком взглянув на поредевшие ряды студентов за обеденным столом метрах в десяти от разворачивающегося спектакля, Шаман молниеносно оценил масштабы надвигавшейся катастрофы и решительно шагнул к профессору, заслоняя его от любопытных глаз.

— Сгоняй за Виталем! Срочно! — скомандовал он Янке через плечо и грубо дернул профессора вверх за шкирмы, принуждая того принять вертикальное положение.

Янка неловко замялась, оглянувшись на лагерь.

— Эээ... Я не... — попыталась она привлечь к себе внимание Шамана, но тот лишь махнул рукой в неопределенном направлении — то ли на соседний островок, то ли на полевую кухню, а быть может и вовсе, на выглядывающую из-за высоких зарослей наклонную крышу туалета.

Взгляд Германа стал более осознанным после встряски. Отдернув руку от куста крапивы, который продолжал сжимать в кулаке, даже повалившись на землю, профессор попытался придать лицу снисходительно-осуждающее выражение.

— Павлуша, — все еще дрожащим голосом прошептал он, — мне не привиделось? Вы поцеловали Мальцеву? — И кивнул на нерешительно переминавшуюся за спиной Шамана Янку.

— Именно это и повергло Вас в шок? — саркастически скривился Шаман, не отрицая, но и не подтверждая "опасения" старшего коллеги.

— Шутить изволите, юноша! Я грешным делом подумал, Петрович демидрол мне подсунул под видом натурального продукта. А это, оказывается, Вы, Павлуша, из ума выжили.

Шаман снова усмехнулся и заговорщески подмигнул Янке.

— За Виталем можно уже не бежать.

— Я все равно не знаю, кто это... — равнодушно пожала плечами Янка и, опустив взгляд, тихо добавила: — Ладно, я пойду, наверное.

Стремительно развернулась и едва ли не бегом рванула к лагерю.

— Павлуша, бросьте Вы это... Сделаем вид, будто то, что я сейчас имел честь лицезреть — всего лишь досадное недоразумение, — милостиво предложил Герман, глядя вслед убегавшей девушке.

— Или бред Вашего ослабленного самогоном сознания, — мрачно добавил Шаман и, не оборачиваясь, ступил на тропу, неучтиво оттеснив профессора в сторону. — Рекомендую Вам все-таки сходить на ужин... Коллега.

* * *

Лихорадочно озираясь по сторонам, Янка вбежала в Новые Гребеня и тут же, зацепившись ногой за одну из натянутых строп соседской палатки, плашмя упала на землю. Не больно. Только стыдно и невероятно унизительно растянуться безвольной тряпкой у ног изумленной толпы однокурсников. Из груди вырвался жалкий всхлип. В носу защипало от обиды. То ли на себя, то ли на Германа, то ли даже на Шамана и его нелепый жест.

"Ну и пусть! Пусть! Не на дуру напал! Посмеяться решил... Гад!"

Над ухом раздалось жалобное поскуливание Геродотика. Крошечный песик первый ринулся на помощь хозяйке и ласково лизнул ее в щеку. Янка неловко приподнялась на локте, окинув мутным взглядом окружающих. Села, поджав одну ногу под себя, и начала нарочито внимательно изучать кровоточащую ссадину на коленке.

— Больно? — участливо поинтересовался рыжий Мишаня — один из сидевших рядом ребят — и придвинулся поближе, чтобы взглянуть на рану. — Дай посмотрю.

— Все в порядке, Мишань, — сглотнув, пролепетала Янка и отвернулась. Выдохнула. — Не смертельно. Переживу. Не обращай внимания.

— У тебя аптечка-то есть, чудо? — усмехнулась Ленка.

— Ага, целый фармо-комбинат опустошила перед отъездом, — буркнула Янка. Слово "чудо" больно царапнуло сознание. Чудо... чудосиха, одним словом. Да пошли они все со своими "чудесатостями"!

Тем временем Катя расстегнула палатку и скрылась в ее недрах.

— Есть у нас все! Не волнуйся, — отчеканила девушка, копошась внутри.

— Девчонки, да не ершитесь вы, — неожиданно дружелюбно произнесла Верка— металлистка. — Свои ведь все. Мы же помочь хотим.

— Спасибо, — тихо промямлила Янка, взяла на руки Геродотика и, пытаясь спрятать лицо в его короткой шерстке, снова шмыгнула носом. Если уж Верка проявила несвойственное ей участие, значит, выглядит она, Яна, действительно жалко. А тут еще эти нелепые слезы норовят политься из глаз всемирным потопом.

— Эй, ты чего? Нюни распустить решила? Эй, Ян! — встряхнул ее за плечо Мишаня. — Ты же "Мисс Катастрофа", а не плакса! Крошечная ссадинка всего-то. Сама же говоришь, не очень больно.

— Совсем не больно, — старательно отводя глаза, согласилась Янка.

— Ну что ты на самом деле к человеку пристал, — вступил в разговор еще один студент. Шкафоподобный амбал Жорик. — Шок у нее от падения. Испугалась. Сейчас ханки накапаем в чай и очухается. Да так, что никому мало не покажется. Янчик. Давай-ка кружку свою. Лекарить тебя будем.

— Кстати, о ханке... — протянул Мишаня. — Ветераны, говорят, что-то организуют сегодня ночью. Вскладчину. А мы тут ни сном, ни духом... Может, зашлем к ним... этого... парламентера?

— Сгоняй, — согласно кивнул Жорик, раскупоривая бутылку водки, и указал подбородком на заросли крапивы, отделявшие Новые Гребеня от Старых. — Там некий Виталь всем рулит.

Из палатки на карачках выползла Катя и, присев на "пенку", стала изучать содержимое большой розовой косметички.

— Перекись водорода есть. И зеленка...

— Эй, Кать, ты чего? Не надо... — воспротивилась Янка, опасливо отодвигаясь подальше от подруги. — Так заживет.

— Давай сюда! — решительно схватив пострадавшую за плечи, скомандовал Мишаня. — Я ее держу! А ты, Катюш, обрабатывай.

— Ага, — хохотнул Жорик, наливая в протянутую ему металлическую кружку прозрачную жидкость из бутылки. — Ничто так не красит женщину, как зеленка. Так-с, Ян, куда тебе накапать священной влаги? Кать, где ее кружка?

— Сейчас мы тебя мигом на ноги поставим, подруга, — продолжил Мишаня. — Как новенькая будешь.

— Эээ, — нерешительно пролепетала Янка, лихорадочно выискивая способ увильнуть от экзекуции. — А кто такой Виталь?

— Ооо! Ты еще не видела его? — встрепенулась Ленка, — Колоритный такой типчик из костромских. Пирсинг во всех мыслимых и немыслимых местах. Вся спина в татуировках. Правая рука начальника экспедиции, говорят. Ну, этого... Павла Андреевича.

— А кто говорит? — продолжила допытываться Янка, надеясь усыпить бдительность "лекарей" посторонними разговорами, прежде чем ее коленку раскрасят в изумрудно-зеленый цвет.

— Да наши ветераны. Глеб, Стас...

Воспользовавшись моментом, пока Мишаня чуть ослабил хватку, Янка стремительно поднялась с земли.

— Ааа, ну, ясно. Ладно, я сейчас вернусь. За чаем только схожу.

— Эй! Куда собралась, трусиха? А ну-ка вернись! — пытаясь ухватить девушку за щиколотку, потребовал Мишаня, но, заметив его движение, Янка мигом отскочила на безопасное расстояние.

— Неа! — нарочито задорно хохотнула она и рванула по тропе к берегу, скрываясь за зарослями крапивы. — Врагу не сдается наш гордый "Варяг"!

— Во! Что и следовало доказать! Пригрози девушке зеленкой — она тут же про все свои боевые раны забудет! — давясь от смеха, пророкотал за ее спиной Жорик. — Ян, возвращайся! Он больше не будет! Честное пионерское!

— Жор! Ты не был пионером! — весело парировала Янка. Но ее голос потонул в пронзительном лае увязавшегося следом Геродотика.

* * *

До ведра с чаем Янка так и не дошла, вовремя заметив у полевой кухни темный силуэт Павла Андреевича. При виде него всяческое желание пить, а заодно и бравурный настрой, как ветром сдуло. Стараясь остаться незамеченной, Янка подхватила на руки Геродотика и юркнула в недавно прорубленную в высоких зарослях бурьяна просеку, тут же очутившись под прицелом мощной комариной атаки. Если на открытом пространстве эти жужжащие чудовища просто досаждали, то здесь от них, казалось, не было никакого спасения.

Бессильно и оттого еще более яростно Янка замахала свободной рукой и, едва разбирая дорогу, ринулась вперед, к просвету. Комары не отставали, черным гудящим роем кружа вокруг. В ушах звенело от их непрекращающегося монотонного писка.

— Ну, Женечка, я тебе это припомню, — сквозь крепко стиснутые зубы буркнула Янка.

По сбитому колену хлестнул нависший на тропу куст крапивы. И это могло стать последней каплей, если бы Янка не вырвалась, наконец, из зарослей и не оказалась на лысом, усыпанном разномастными черепками пятачке у подножья старого дерева... То ли ивы, то ли вербы, а, быть может, и вовсе ясеня, притулившегося у самой кромки воды.

Прислушиваясь к доносившимся из лагеря голосам, Янка начала опасливо озираться вокруг, слегка сожалея, что не догадалась осмотреть территорию до захода солнца. Теперь бы не металась в поисках укрытия. Но сделанного не вернешь, а несделанного и подавно. Пришлось довольствоваться потемками.

В сумеречном полумраке склонившиеся к воде ветви выглядели почти зловеще, мощный раскоряченный ствол напоминал осьминога с вальяжно распростертыми вокруг черными щупальцами-корнями. Узловатыми, как старческие пальцы. Какие-то тянулись по земле, другие — уходили в воду, и, кажется, даже шевелились в набегавших на берег волнах.